Вместе они вцепились в прутья и дружно потянули. Скрежеща и протестуя, решетка вернулась в прежнее положение и прижалась к камню. Элоф заклинил пазы кусками щебня, валявшимися вокруг.

Снаружи доносились скребущие звуки. Что-то царапало по металлу, пыхтело и громко ворчало. Элоф крепко сжал рукоять меча. Разумны ли эти существа? Смогут ли они найти выломанный прут? Они достаточно сильны, чтобы сдвинуть решетку обратно… Он ощутил, как громадный вес обрушился на решетку с противоположной стороны. Но затвор был сработан как раз для того, чтобы противостоять грубому натиску. Ушибленный тролль с негодующим воем потащился прочь, и вскоре его крики стихли в завывании ветра.

Керморван тихо рассмеялся в темноте.

— Готов поспорить, кое-кто отшиб себе большой палец на ноге. Только подумать — лягнул решетку с досады!

Неловко повернувшись, воин ударился о стену раненым плечом и приглушенно выругался.

— Нам с тобой тоже досталось как следует, — добавил он после небольшой паузы. — Теперь славный меч моих предков, побывавший со мной во всех переделках, остался лежать до скончания века на горном склоне. Мой двуручный меч сломался еще раньше, так что теперь я остался безоружным, а это для меня еще худшее увечье, чем раненое плечо. Но по крайней мере мы, кажется, попали в нужное место.

— Хитроумная работа! — вздохнул Элоф, разглядывавший решетку изнутри.

— И острый ум, сумевший разобраться в ней! А теперь посмотри-ка сюда, кузнец!

— Посмотреть? — с сомнением спросил Элоф, но повернулся на голос. После шума схватки и воя ветра снаружи тишина давила на него, но глаза постепенно привыкали к темноте. Впереди действительно виднелось слабое сияние, озерцо тусклого света. Он потянулся туда, но Керморван удержал его за руку.

— Ты слышишь?

Теперь Элоф действительно слышал и чувствовал низкую, медленную пульсацию, проходившую сквозь тело скалы под ногами. Он подумал о колесах, вращавшихся в кузнице мастера-кузнеца, о работающих молотах, от звона которых содрогался весь дом. Озерцо света на самом деле было отверстием шахты, ведущей в неведомые глубины.

— Довольно крутая, — заметил Керморван, подползший на четвереньках и осторожно заглянувший внутрь. — Но видишь небольшие тени на стенах, идущие через равные промежутки? Должно быть, это стальные скобы для рук и ног, вделанные в камень. Мы можем спуститься вниз, хотя наши веревки пропали.

— Может быть, стоит сначала позвать хозяев: оповестить их о своем приходе и дать им понять, что мы пришли с миром?

— Обратят ли они внимание на твои крики? Да и поймут ли? Говорят, им вообще нет дела до людей, мирных или воинственных. Во время спуска мы будем уязвимы, и они могут утыкать нас стрелами, так и не разобравшись, что к чему. Лучше уж пускаться в объяснения, имея твердую почву под ногами.

— Резонные слова, — признал Элоф. — Ты сможешь спускаться с раненым плечом?

— Ерунда, это всего лишь царапина, хотя я буду чувствовать себя спокойнее, когда промою и перевяжу рану. Кто знает, какая дрянь могла попасть туда с их когтей? Но хватит разговоров!

Спуск был крутым, но далеко не вертикальным. Это пришлось как нельзя кстати, ибо оба устали гораздо больше, чем предполагали. Их ноги дрожали; раненая рука Керморвана вскоре перестала служить ему.

— По крайней мере ступени прочные и размещены с умом — не хуже, чем на крутой лестнице, — сказал воин. — Можно остановиться и передохнуть. Я опасался, что они будут слишком хрупкими, раз уж сделаны маленьким народцем…

— Дьюргары могут оказаться вовсе не такими маленькими, как ты думаешь, — предупредил Элоф. — Не могу судить о росте тех, которых я видел, но они показались мне… в общем, крепко сбитыми. Будет благоразумно отнестись к ним с должным уважением.

— Разумеется, — согласился Керморван. — Говорят, они очень не любят, когда нарушают их покой.

— Я имел в виду другое… — начал было Элоф, но замолчал. Керморван говорил о дьюргарах как о существах, совершенно отличных от человека, однако кузнец не мог забыть их лиц — странных, с необычными чертами, но волнующе живых и выражавших чисто человеческие чувства. Он надеялся, что вскоре увидит их вновь, так как они уже почти спустились к основанию шахты. Туннель расширялся и вел в просторный сумрачный чертог с ровным, по-видимому, земляным полом.

— Еще несколько ступеней, — пробормотал Керморван. — А потом можешь звать их в свое удовольствие. Что касается меня, то я собираюсь отдохнуть…

Пронзительно заверещал свисток. Элоф краем глаза уловил какое-то движение, услышал звук, напоминавший хлопанье огромных крыльев, а затем Керморван исчез. Зазвенел металл, и кузнец растянулся на полу, запутавшись в тонкой, сверкающей сети. Что-то больно хлестнуло по ногам Элофа. Он рванул цепь, но обнаружил, что крепко скованные металлические звенья не поддаются его усилиям. Шахта огласилась резкими криками, сильные руки схватили его. Сеть обвязали веревкой, потом Элофа подняли, как младенца, и понесли вперед. Яркие огни танцевали и мелькали вокруг него, земля гудела от тяжелого топота. Потом заскрипели доски деревянного настила, под которым слышался плеск текущей воды. Его грубо бросили на что-то, на ощупь напоминавшее деревянную тележку. Где-то впереди он слышал приглушенные ругательства Керморвана.

Элофа охватил неистовый гнев, заглушивший всю его осторожность. Он прошел огромный путь через бесплодные земли, сносил тяготы и лишения, сражался с ужасами Великого Льда — и все лишь для того, чтобы попасть в сеть, словно дикое животное. Ему не дали сказать ни слова, не задали ни одного вопроса. Хорошо, пусть теперь послушают!

Он вцепился в сеть, набрав полные пригоршни металлических колец, и могучим усилием разорвал ее вместе с веревками. Обрывки распались, и Элоф вскочил на ноги с криком «Стойте!», но в следующее мгновение замолчал, разинув рот от изумления. Он находился не в тележке, но на борту длинной лодки, стоявшей у высокого деревянного причала. По периметру причала сияли красновато-желтые шары, установленные на изящных резных столбиках. Дальше виднелась круто изгибавшаяся улица, и свет из окон домов отражался от полированной брусчатки мостовой.

Его голова словно взорвалась, глаза заволокло кровавым туманом. Оглушенный, Элоф упал на колени, увидел, как доски палубы поднимаются ему навстречу, и провалился в небытие.

Звуки становились все громче. Ревели мехи, стучали молоты. Жар настолько усилился, что Элоф едва мог приблизиться к горну, однако он должен был это сделать, невзирая на боль от ожогов, — должен был выхватить клещами раскаленный металл, бросить на наковальню и ковать, ковать…

Элоф приподнялся на локте и со стоном потряс головой, безуспешно пытаясь отогнать звенящую боль. Свет сильно резал ему глаза, и поначалу он не осознавал, что находится в полумраке. Первой вещью, которую он увидел, был бокал, стоявший на полу рядом с ним. Мысль о питье пробудила ужасный привкус у него во рту. Элоф осторожно попробовал жидкость, а затем одним махом проглотил крепкое вино, закашлявшись, когда горький осадок пряных трав попал ему в горло. Кровь на мгновение взревела у него в висках, желудок содрогнулся, но комната внезапно обрела четкие очертания. Напротив него, прислонившись спиной к куче старых ящиков и корзин, сидел Керморван. Воин выглядел бледным и побитым, однако его плечо было туго перевязано. Он встретил взгляд Элофа с холодной полуулыбкой и слегка приподнял одну ногу: щиколотку перехватывало стальное кольцо, от которого отходили звенья массивной цепи. Элоф посмотрел на собственные ноги и обнаружил, что тоже прикован к грязному полу. Воспоминания нахлынули на него, и он уже собирался разразиться градом гневных вопросов, но Керморван многозначительно покосился в сторону. Элоф украдкой бросил взгляд в том направлении и убедился, что они не одни. Путники действительно попали в руки дьюргаров и, судя по всему, оказались в их темницах.