Селия, чуть помедлив, ответила:

– Я рисую.

Он с удивлением взглянул на нее:

– Я и не знал, что ты умеешь рисовать. Позволь мне войти. Можно я посмотрю твои рисунки?

– Нельзя, – решительно заявила Селия. – Я никому не показываю их. Я рисую для себя.

– Я не буду критиковать.

– Твое мнение мне неинтересно, так что критикуй на здоровье.

– В таком случае позволь войти.

– Нет, я не хочу, чтобы ты нарушал мое уединение только потому, что тебе нечем заняться.

– Значит, ты не позволишь мне войти?

Она попробовала остановить его холодным взглядом, но не удержалась от смеха. При виде смеющейся красавицы в груди у Жюстина что-то болезненно сжалось.

– Ладно уж, входи, – согласилась Селия и, повернувшись, устремилась по коридору в мастерскую. Жюстин шел за ней по пятам, глухо постукивая тростью по ковру, устилавшему коридор.

Селия нервничала и злилась на себя за это. «Дурочка, – говорила она себе, – он только посмеется над тобой». Скрыв волнение, она подошла к мольберту и, сложив руки на груди, взглянула на почти законченную акварель. Жюстин остановился у нее за спиной.

На акварели был изображен ручей: зловещие тени, гирлянды исландского мха, свисавшие с вековых деревьев; ветви их напоминали протянутые вверх руки. Темно-зеленые, серые, синие тона. Каждый мазок кисти выдавал страх художника перед этим местом.

– Ручей не всегда так мрачен, – сказал Жюстин.

– На мой взгляд, всегда.

– Иногда там бывает очень красиво.

Жюстин отошел от мольберта и стал разглядывать рисунки, разбросанные по комнате. Он улыбнулся, узнав усталого кучера и лакея, ожидавших господ перед домом. На одном рисунке был изображен Максимилиан верхом на лошади – у отца гордо вздернут подбородок, он уверенно сидит в седле. Оглянувшись через плечо на Селию, Жюстин улыбнулся, и она немного успокоилась. Ему понравились ее работы, изящные, написанные легкими мазками. Может быть, ему просто нравится, даже слишком нравится, художник? Впрочем, какая разница почему. Просто понравились – и все тут?

Один рисунок задержал его внимание. Лизетта, кормящая младенца. Перед Жюстином будто приоткрылась дверь в особый женский мир, в который мужчине редко разрешается входить.

– Прошу тебя, не смотри, – тихо сказала Селия. Щеки ее вспыхнули. – Лизетта очень смутилась бы, если бы узнала, что ты его видел.

Он послушно отложил рисунок.

– А Филиппа ты рисовала?

Селия покраснела еще сильнее.

Она притихла, подняв на него бархатистые глаза. На сей раз Жюстину не удалось прочесть ее мысли. Она подошла к столу, перелистала альбом для эскизов. Вынув один из рисунков, вернулась к нему. Рисунок слегка дрожал в руке. Он взял его, ожидая почувствовать привычную боль при виде лица брата. Но вдруг его глаза округлились от удивления. Он увидел не то, что ожидал. На него смотрел мужчина с язвительной усмешкой на губах и надменным взглядом.

– Но это же я. – Жюстин вопросительно взглянул на Селию.

– Да. Это случается всякий раз, когда я пытаюсь нарисовать Филиппа. Никогда не получается то, что надо. Чем больше я стараюсь, тем больше человек на портрете становится похожим на тебя.

Они разговаривали полушепотом, будто опасались, что кто-нибудь их подслушает.

– Но почему?

– Я… я не знаю.

– Когда ты это нарисовала?

– Несколько дней назад. Я думала о нем.

– И обо мне.

– Да.

Жюстин молчал. Сердце его гулко колотилось. Он чувствовал, что вот-вот откроется истина, знать которую он не хочет.

– Тебе, наверное, лучше уйти, – с усилием сказала Селия, взяв рисунок из его рук. – Скоро сюда придет Лизетта. Служанка-ирландка должна принести от портного наши платья. Мы решили, что последнюю примерку удобнее всего сделать здесь, во флигеле.

Жюстин не стал спорить и быстро ушел. Оставшись в одиночестве, Селия почувствовала одновременно и облегчение, и обиду. Она принялась наводить порядок в мастерской и постепенно успокоилась.

С лучезарной улыбкой на лице в комнату впорхнула Лизетта в сопровождении белошвейки, которую звали Бриони. Позади показался лакей, нагруженный коробками.

– Передай месье Дено, что мы очень довольны нарядами, – сказала Лизетта, когда Бриони заколола булавки на красивом платье из шелка цвета морской волны с высокой талией и глубоким декольте. Цвет платья как нельзя лучше оттенял ее белую кожу и рыжие волосы, и Лизетта смущенно радовалась новому наряду. – Как все-таки хорошо снять траур!

– Замечательно, что мистер Волеран вернулся домой, – застенчиво сказала Бриони.

Селия наблюдала, как белошвейка прилаживает пышный рукав. Портной прислал туалеты для Селии и Лизетты – прекрасные платья в голубых, розовых, зеленых и сиреневых тонах. Селии показалось, что никогда еще она не видела Бриони такой рассеянной и невнимательной. Обычно девушка пребывала в жизнерадостном настроении, ее ладная фигурка излучала энергию, а каштановые локоны так и плясали. Сейчас же она была бледна, а зеленые глаза горели каким-то лихорадочным блеском. Может быть, Лизетта за что-нибудь ее отругала?

– Ну вот, наконец-то последнее платье, – сказала Бриони, расстегивая пуговицы на спине Лизетты. – Я заберу их назад, и к четвергу они будут готовы.

– Спасибо, – сказала Лизетта, снимая платье и передавая его девушке. – Я закончу туалет здесь, а ты отправляйся в дом и скажи, чтобы закладывали экипаж.

Селия перевела взгляд с Бриони на Лизетту.

– Бриони, кажется, чем-то расстроена? – спросила она, когда та ушла.

Лизетта пожала плечами – что-то уж слишком равнодушно, как показалось Селии.

– У девушек в этом возрасте то и дело меняется настроение. Не скажешь ли Ноэлайн, чтобы служанки перенесли платья в экипаж? Она, наверное, сейчас на кухне с Бертой.

– Иду, Лизетта.

Селия шла по тропинке в главный дом. Прохладный ветерок доносил аромат цветущих лимонных деревьев. На горизонте краснели последние отсветы заходящего солнца, на землю опускались сумерки. Вдруг Селия увидела Бриони, скользнувшую за живую изгородь из акаций. Интересно, подумала Селия, куда это она направилась? Почему не в дом? И озадаченная Селия последовала за девушкой.

Жюстин сидел в саду на каменной скамье возле фонтана. Послышались легкие шаги. Он взглянул по направлению звука. Перед ним стояла девушка, которую он никогда раньше не видел: хорошенькая ирландка с веснушками и кудрявыми каштановыми волосами. Стройную ладную фигурку облегало скромное синее платье; к рукавам и лифу кое-где пристали нитки. Должно быть, это она приносила Селии платья на примерку.

Она как-то странно разглядывала его. Жюстин вопросительно прищурился. С тревогой заметил слезы на ее глазах. Он терпеть не мог женские слезы. Черт возьми, почему она плачет? И почему смотрит на него так, как будто…

– Филипп, – прошептала она, опускаясь на скамью рядом с ним. Ее маленькие, огрубевшие от работы ручки потянулись к нему и ласково коснулись его лица. – О, Филипп, любовь моя, когда я услышала, что ты жив…

Не успел Жюстин и слова сказать, как она обвила его шею руками и поцеловала нежно и страстно.

Жюстин лихорадочно искал выход из положения. Судя по всему, девушка была любовницей Филиппа. Странно, Филипп не из тех, кто путается со служанками. К тому же ему нравились женщины хрупкие, деликатные, а не такие пышущие здоровьем девицы, как эта.

Прикидывая мысленно, насколько близкими могли быть их отношения, Жюстин дивился самому себе. Он любил иметь дело с простолюдинками. Тем более такими, как эта милашка. Губы девушки были мягкими и нежными, но… ее поцелуй не доставил ему ни малейшего удовольствия, как если бы умирающему от голода человеку предложили вместо еды чашку жидкого чаю. И дело было не в девушке, а в нем самом. Желание у него теперь вызывала только одна женщина.

– Бедняжечка мой, – страстно шептала девушка, прикоснувшись рукой к бинтам под рубашкой. – Когда мне сказали, что ты погиб, я сама будто наполовину умерла. Я понимаю, теперь ты не мой. У тебя хорошая жена, и я уйду из твоей жизни. Но любить тебя не перестану. Я буду любить тебя всю жизнь. Мне лишь хотелось побыть с тобой хотя бы еще одну минутку, поцеловать в последний раз. Ты останешься со мной навсегда, потому что я никогда не буду принадлежать другому мужчине. Я буду ждать тебя вечно, хотя знаю: я тебе не нужна. Но если вдруг я снова понадоблюсь тебе, только позови – я приду с радостью. Знаю, грешно любить чужого мужа, но мне все равно: я не могу вырвать тебя из своего сердца. – Она снова поцеловала его, но на сей раз почувствовала: что-то не так. – Филипп? Что происходит?