— Здесь, в его логове? — спросила Корделия. — Как могла леди устоять против него?

— Она пользовалась любовью и поддержкой матери и брата. И так как она продолжала отвергать притязания графа, а мать поддерживала ее, граф приказал отравить добрую женщину.

Женщины ахнули, Джефри что-то мрачно пробормотал, но Грегори спросил:

— Нашла ли тогда леди в себе силы?

Род посмотрел на младшего сына, понял, о чем тот спрашивает, и вздрогнул.

— Нет, — дрожа, ответил Магнус, — потому что граф пригрозил обвинить в измене ее брата Джулиуса, если леди своим согласием возлечь на ложе не спасет юношу.

— Негодяй! — воскликнул Джефри, а Род длинно и негромко присвистнул.

— Леди готова была уступить из страха за брата, но юноша сумел сбежать, тайно посетил ее и просил держаться до конца. Потом оставил ложный след, чтобы его преследователи решили, что он утопился, а сам скрылся в цыганском таборе.

— Какой умный, проницательный парень! — Грегори захлопал в ладоши. — А граф ничего не заподозрил?

— Заподозрил. Он искал повсюду, но о маскировке под цыгана не подумал и не сумел беглеца найти. Но леди он сказал, что юноша пойман и будет подвергнут пытке.

Глаза Корделии стали огромными.

— Но как же она смогла устоять?

— Брат уговорил цыган подойти к замку, и она увидела его в окно башни, услышала песню, которую они в два голоса напевали в детстве.

Грегори восхищенно вздохнул, а Джефри отметил:

— Храбрый юноша.

— Леди снова начала упрямиться, — продолжал Магнус, — и лорд догадался, что кто-то в замке выдал ей тайну, что ее брат не пойман. Он начал искать этого предполагаемого предателя, а ее заключил в этой комнате и посещал ежедневно, не оставляя своих гнусных домогательств.

— Ох! — Корделия прикрыла рукой рот. — Он ее изнасиловал?

— Нет, потому что для него добровольное согласие жертвы стало своего рода идеей фикс. Но он приказал дать ей вино с примесью сильного снадобья, призванного сломить сопротивление. Однако леди была осторожна и узнала снадобье по запаху. Она отказалась пить, не стала пробовать и коньяк, как он ее ни уговаривал.

— Достойная леди, — выдохнул Грегори. Глаза его горели. — И благоразумная. Разве граф не понял, что она догадывается о его позорных намерениях?

— Конечно, понял, потому что потерял терпение, обвинил в колдовстве, судил и приговорил. И как часть приговора включил попытку изнасилования.

— Неужели этот подлец так и не отступился от своего гнусного намерения? — с жаром спросила Корделия.

— Отступился, — ответил Магнус. — Но не из благородства. Все окружающие, и духовные, и миряне пришли в ужас от того, что он может вступить в связь с дьяволом. Ибо несчастная леди была объявлена графским приговором суккубом. И когда негодяй понял, что его могут свергнуть, он отступился и удовлетворился тем, что сжег ее на костре.

— Так умерла эта достойная и храбрая девушка, — прошептал Джефри.

— Да, и жизнь принесла ей только страдания и горе, — слезы блестели на глазах Корделии.

— А что сталось с лордом? — выдохнул Грегори.

— Граф продолжал жить, как и раньше, в жестокости и распутстве, но теперь все больше склонялся к насилию.

— А юноша? — спросил Джефри. — Ее смелый отчаянный брат? Он не пытался отомстить?

— Да, когда стал мужчиной и предъявил свои права на рыцарство. Он пришел в замок Фокскорт и при всем обществе бросил графу вызов, а за спиной его стояли два десятка рыцарей короля.

— Но их помощь не была нужна, — улыбнулся Джефри. — Граф должен был сразиться с ним.

— Он сразился и, как всегда, предательски и коварно. Он смазал свое лезвие ядом и оцарапал сэра Джулиуса, когда тот готов был убить лорда.

— Ах, бедный рыцарь! Какое подлое и низкое коварство!

— Да, граф вряд ли мог послужить образцом для подражания, — голос Магнуса прозвучал глухо. — Но мерзавец чинно скончался в собственной постели от прозаических желтухи и подагры, так и не оставив после себя законных наследников.

— Значит, с ним кончился его поганый род, — удовлетворенно прошептал Грегори.

— Да. Конечно, у рода была боковая ветвь и даже не одна...

— По-прежнему есть, — уточнил Род.

— ...но у далеких родственников оказалось слишком много здравого смысла, чтобы потребовать себе замок. И поэтому он стоял заброшенный и мрачный, пока проходили столетия, а тень графа продолжала безустанно преследовать леди Солу, чей призрак, вечно оплакивающий смерть отца, матери и брата, по-прежнему бродит по этим залам в поисках искупления.

— Но ей нечего искупать! — воскликнула Корделия. — Она ни в чем не виновата!

— Тише, дочь! — приказала Гвен, взяла Магнуса за руку и сняла ее со стены.

Молодой человек застыл. Потом постепенно взгляд его снова стал сосредоточенным. Он замигал и повернулся к Гвен:

— Мама, это ты?

— Да, — негромко ответила Гвен. — Это все в прошлом, сын мой, прошли сотни лет. Ты снова с нами, как всегда, с отцом, со мной, с твоими братьями и сестрой.

Магнус, мигая, повернулся к братьям и сестре.

Корделия подошла к матери и уткнулась лицом в плечо:

— Это неправильно, мама! Несправедливо!

— Мир не всегда справедлив, дочь моя, — ответила Гвен. Лицо ее стало мрачным. — А небесная справедливость приходит только после смерти.

— Но какая здесь небесная справедливость, если девушка до сих пор мучается, а лорд избежал наказания и ушел?

— Куда ушел? — спросил Джефри, скривив губы.

— Хороший вопрос, — отозвался Род. — А что касается этой девушки Солы, я вполне могу понять, почему она осталась здесь. Она считает себя виновной в гибели своей семьи.

Корделия повернулась, широко раскрыв глаза.

— Значит ли это, что для ее освобождения мы должны объяснить, что виновата не она, а граф?

— Да, мы должны попытаться убедить ее в этом. И убедить ее должен тот, кому она поверит, а это трудная задача.

Гвен пристально взглянула на него.

— Ты что-то задумал, супруг мой?

— Всего лишь небольшую демонстрацию, — небрежно ответил Род.

Остаток дня Гэллоугласы проспали. Солнце уже садилось, когда они быстро подкрепили силы овсянкой и родниковой водой.

— Неужели мы будем сражаться с призраками только с овсом в желудке? — спросил Джефри.

— Ну, как тебе сказать, овес поможет тебе продержаться, — заверила его Гвен. Она посмотрела на Магнуса, и взгляд ее стал заботливым. — Ты хорошо выспался, сынок?

— Да, хорошо. Но меня посетило на редкость много снов. Граф часто бывал в этом зале, мама. Все подпотолочное пространство здесь заполнено его жестокостями и унижениями других.

— Ты проснулся сердитым.

Магнус кивнул.

— Не могу дождаться, чтобы схватиться с ним в поединке.

— Хорошо, — сказал Род. — Хорошо.

Когда на замок опустилась ночная тьма и свет исходил только от очага и единственной свечи на столе, Магнус повернулся и направился к возвышению, на котором двести лет назад восседал, председательствуя на столь милых его сердцу оргиях, граф.

Большое дубовое кресло оставалось на месте, Магнус положил на него руки и позвал:

— Рафаэль Фер де Ланс граф Фокскорт! Явись на суд!

Сразу вдалеке послышался злобный смех. Он приближался, пока не заполнил весь зал, и вот перед ними во всей красе предстал Фокскорт. Отчетливо видимый, со слабо светящимися очертаниями, он, казалось, нисколько не угомонился и после смерти, настолько силен был этот дух. Мужчина в самом расцвете, лет сорока-пятидесяти с небольшим, с крепким еще телом, с лицом, порочность которого контрастировала с красотой. За спиной привидения будто незримо присутствовали десятилетия познания всей гаммы человеческих извращений и наслаждения злом.

— На суд? — насмешливо воскликнул он. — И кто же будет судить меня, юноша? Ты?

— Я! Но признаюсь: я удивлен, что тебя еще не призвал на суд Всеобщий Судия!