Послышался смех, и в темноте возникло кольцо из смеющихся эльфских рожиц, в колпачках с колокольчиками. Эльфы кружили хоровод и пестрели разноцветной одеждой. Аудитория же состояла из шутов и клоунов.

Фокскорт не мог устоять на ногах: пол под ним качался. Один раз он буквально перевернулся через голову, а Сола все смеялась и смеялась, прижав руку ко рту, по щекам ее катились слезы.

А позади придворные лихорадочно отмахивались мечами, у которых вырастали крылья и цыплячьи головы. Головы тут же начинали негодующе пищать. Рыцарям все время приходилось поддерживать бронированные штаны, которые непрерывно спадали, а пехотинцы скользили на раздавленных фруктах, перезрелых персиках и сливах, которые бросали им под ноги шуты. Зал дрожал от смеха.

— Что болит, милорд? — спросил кто-то. — Поди приступ подагры обуял?

— Спокойной ночи, дурной рыцарь! — кричал другой. — Если не можешь держаться на ногах, ложись в постель!

— Но он и там не удержится! — ответил третий голос.

А четвертый крикнул:

— Почему ты упал, сэр Боркас? Подражаешь своему господину?

— Да он барахтается!

— Нет, барахтается рыба!

— Да, у него отросли плавники и хвост!

— Кто уронил графа? — послышался новый голос. Ему ответили:

— Граф упал сам!

— Нет, вот он встает!

— Да из него считалка не получится!

— Значит, можно не обращать на него внимание?

Побледнев от унижения и ярости, граф отступил к рядам своих приближенных.

— Нет, — сказала Гвен, — нельзя уходить, пока веселье еще не кончилось!

Толпа придворных отступила, а ухмыляющиеся, кричащие шуты надвинулись, со смехом снова окружили графа.

— Будьте вы все прокляты! — закричал он в отчаянии, но аудитория только рассмеялась, и кто-то воскликнул:

— Брат, он хочет наклониться?

— Нет, встать!

— Но если согнется, он никогда не разогнется снова!

— Да он не вставал с детства!

— Нет, с самого рождения!

— Что, разве он родился?

— Да, родился во славе! Посмотрите на его благородную осанку!

И, конечно, граф снова поскользнулся и шлепнулся на зад.

— Прочь! — крикнул граф. — Убирайтесь, чудовища!

— Он что, говорит о себе?

— Не показать ли ему подлинную сущность его души?

— Нет! — в панике заверещал граф. — Оставьте меня в покое! Убирайтесь отсюда!

— Куда, куда?

— Куд-куда, куд-куда!

— Откуда здесь куры?

— У меня не только куры, но и петухи!

— У меня тоже. А зачем они нам?

— Чтобы снести яйца!

— А яйца нам зачем?

— Сейчас увидишь!

В воздухе промелькнуло яйцо, ударилось о голову графа и желтое с белым потекло по дряблым щекам. Он в отчаянии взвыл и обратился в бегство, но бежать смог только на месте.

— Есть только одно направление, в котором ты можешь двигаться, — жестко сказала Гвен.

— Куда угодно! Везде лучше, чем с этими негодяями!

— Везде? Тогда уйди в ноль!

— Надо его уменьшить!

— Да. Посмотрим, как он это выдержит.

И призрак начал уменьшаться, он продолжал кричать на бегу, но оставался на одном и том же месте на возвышении, становясь все меньше и меньше, а толпа мучителей преследовала его, они тоже уменьшались, пока все не исчезли.

Гэллоугласы молча прислушались.

Слабый призрачный смех прозвучал в замке, но не злой, а веселый.

— Мы победили, — недоверчиво прошептал Магнус.

Род кивнул.

— Я знал, что мы победим, если не испугаемся. Запечатленные воспоминания не могут причинить вред, они могут только заставить тебя самого испытать страдания.

— Но если это только воспоминания, как мы смогли их победить?

— Мы противопоставили им свои воспоминания, — объяснила Гвен. — А теперь, если зло графа снова возникнет в сознании твоего брата, вместе с ним возникнут и эти сцены унижения, и граф снова убежит в ноль. Потому что в жизни он искал только власти. Гордыня графа возвышалась лишь тогда, когда он унижал других. В этом было истинное наслаждение подлеца — в ощущении своей власти над другими. А больше всего он наслаждался, насилуя беззащитных женщин и вступая во внебрачные связи.

Глаза Корделии вспыхнули.

— Но здесь, в этом зале, несколько минут назад он сам подвергся унижению, и его мучает стыд.

— Да, к тому же он испытал унижение от своей же жертвы.

— И обнаружил, что у него нет власти, чтобы побольнее ударить в ответ. Неудивительно, что он бежал. Хотя, конечно, мерзавец это все заслужил.

— Если действительно это была его душа, — нахмурился Магнус. — Но если это только воспоминания, воплощенные в камне и вызванные мною, мы наблюдали только иллюзию.

— Но даже если так, — сказал Грегори, — его душа уже лет двести поджаривается в аду.

— Грегори! — ахнула Гвен, пораженная словами своего восьмилетнего сына.

Грегори посмотрел на нее широко раскрытыми глазами.

— Добрые отцы произносят такие слова с кафедры, мама. Почему мне нельзя?

Род решил избавить Гвен от ответа.

— Я думаю, пора оживить Фесса.

— О, да! — Корделия подскочила к лошади. — Пожалуйста, папа! Как я могла о нем не подумать?

— Мы все были немного заняты, — объяснил Род.

Он подошел к Фессу и поискал под седлом переключатель — отросток «позвоночника». После того, как кнопка была нажата, робот медленно поднял голову и помигал пластиковыми глазами.

— У ммм... енн... яя... ббб... ыл ппприссс... тупп?

— Да, — ответил Род. — Подожди немного, все пройдет.

— У меня проходит быстрее, чем у человека, — медленно сказал робот. Он осмотрел пустой зал, мальчиков, разжигающих огонь, Корделию, гладившую его гриву.

— А где же призраки?

— Ушли, — подтвердил Род. — Мы вызвали в их среде такое замешательство, что они решили поискать себе новое жилище.

Корделия поморщилась.

— На них подействовали призраки эльфов, папа.

— Призраки... эльфов?

Магнус кивнул.

— Я воспользовался тобой, чтобы вызвать их.

— Мной? Но как я мог тебе помочь?

— Эльфы решили, что твой приступ вызван эльфским выстрелом, — объяснил Грегори, — и когда ты замер, эльфы пришли поискать стрелка.

— Но призраки эльфов — это всего лишь иллюзия!

— Ты прав, — согласилась Корделия, — но разве граф и его люди тоже не иллюзия?

— Но если все призраки иллюзии, — сказал озадаченно Джефри, — как мы могли, сражаясь, изгнать их?

— Противодействуя им, — ответил Фесс. — Поверь мне, Джефри, я хорошо знаком с подобным процессом.

Род удивленно поднял голову. Он не замечал аналогии между компьютерными программами, сходства психометрических и записанных в электронике эмоций, но, конечно, они в принципе одинаковы.

— Значит призрак Солы на самом деле не ее душа?

Гвен развела руки.

— Не могу сказать. Но душа это была или сон, я думаю, сейчас она освободилась и улетела на небо.

— Все равно, — размышлял Род, — не помешает пригласить на обед отца Боквилву. — Он разбирается в компьютерах, и у него всегда с собой святая вода.

Далеко где-то послышались отголоски хриплого мужского смеха, но эхо постепенно стихло. Наступила тишина.

— Все чисто? — негромко спросила Гвен.

Магнус нахмурился, подошел к креслу Фокскорта и прочно взялся руками за подлокотники. Немного погодя он кивнул.

— Ни следа не осталось, ни от него, ни от застарелого страха и тревоги.

И неожиданно Сола оказалась с ними, светящаяся в темноте, дрожащая, живая и еще более прекрасная, чем всегда.

— Сделано, ты поработал прекрасно!

Магнус только очарованно смотрел на девушку.

Поэтому вопрос задала Корделия:

— Злой лорд бежал?

— Да, навсегда, — Сола повернулась к ней, светясь не только физически. — Фокскорт понял, что над ним вечно будут смеяться, если он посмеет задержаться здесь, поэтому он убежал в другой мир, уверенный, что там ему хуже не будет.

Род спросил:

— Разве ему никогда не рассказывали об адских огнях и сере?

— Да, поэтому он пригласил священника, исповедался в своих грехах, когда почувствовал, что умирает, но та его часть, что осталась здесь, все время стремилась к прежним утехам.