Спас. Преодолел. Дотянул.

Больничная одноразовая сорочка Милы в некоторых местах испачкана кровью. Особенно на ногах, которые прошли такой долгий путь полностью голыми и исцарапаны по самые трусы-шорты, которые были на девушке.

Как раз на это и обращает своё внимание медсестра, подготавливая новые повязки и какие-то мази.

— Вот вам список лекарств, – протягивает листок врач. – Не теряйте времени и, пока Мила Андреевна на процедуре, сбегайте на первый этаж в аптеку и купите всё необходимое.

— Ай! – вскрикивает Мила, когда ей начинают протирать ноги. – Надеюсь, что шрамы после этого не останутся…

— Ой, не о том думаешь, милая… — ласково откликается медсестра, смотря на наши сцепленные руки. – Молодые ещё… — эмоционально качает головой. — …главное, что ребёнка сможете родить… после такого-то ужаса.

Мила вздрагивает, а я с трудом проглатываю образовавшийся в горле ком.

— Мы не… — слышу тихий голос Вольской и резко вскакиваю на ноги, не желая это слышать.

— Я в аптеку, – бросаю через плечо, быстро шагая к выходу. – Скоро вернусь.

Не дожидаясь ответа, выхожу из палаты и сжимаю от злости ладони.

«Мы не...»

Чего «мы не»? Мы уже «ДА»! Сто раз «ДА», а у неё всё «не».

Жду, когда утихнет гнев, и достаю из кармана телефон Милы. Снова вызываю машину, чтобы добраться до гостиницы и бреду вниз по лестнице в аптеку.

Когда мы дошли до первого жилого дома, то сразу же рассказали хозяевам о произошедшем и попросили помощи. Семейная пара сразу же начала суетиться, чтобы по-быстрому организовать нашу поездку до больницы.

Перед отъездом я выяснил у жильцов всю нужную информацию, чтобы потом щедро отблагодарить. Вот вернёмся в город, и я сам лично перешлю на их счёт крупную сумму денег. Я никогда не забываю тех, кто протянул в трудные минуты руку помощи. Тем более, что им ещё трёх сыновей поднимать. Пацаны крутились около нас с Милой и искренне, как и их родители, хотели чем-нибудь помочь. Хорошая семья. Дружная. Обязательно наведу потом справки, как ещё можно будет им выразить свою признательность.

***

— Куда ты руки к чемодану тянешь, Мила? – грозно смотрю на девушку, которая намеревается поднять тяжесть. – Успокойся. Нам весь багаж донесут до купе нанятые мной люди.

— Хорошо, – спокойно соглашается девушка и подходит к вагону, где проверяет билеты проводница.

Проходим проверку и заходим в поезд. Смотрю на плавные движения Милы и понимаю, что уже начало действовать лекарство со снотворным эффектом. Она садится на свою койку и тут же зависает, смотря в одну точку.

Молча умиляюсь этой картине и осторожно спрашиваю:

— Тебя потом разбудить, чтобы ты поела?

— Нет… — тихо отвечает девушка, снимая с себя кофту.

Тяжело быть женщиной. Приходится заморачиваться, как ты выглядишь, и пытаться спрятать недостатки любыми способами. Например, солнечными очками на половину лица, чтобы скрыть пластыри, или одеждой с длинными рукавами, чтобы не пугать окружающих кровоподтёками. И плевать, что сорокоградусная жара, главное – оставаться всегда красивой.

— Отдыхай, – посылаю улыбку, но Мила тут же отворачивается, взбивая свою подушку.

— Что с машиной? Нам что-то грозит за неё? – уточняет она, укрывая ноги.

— Тебе не нужно думать об этом. Я со всем разберусь, – уверенно говорю я, вспоминая, что нужно перезвонить Гене и узнать, что там с прокатным центром.

— Мил? – шепчу хриплым голосом, когда её глаза уже начали закрываться.

— Ммм?

— То, что было в амбаре… это самое правильное, что я делал в жизни… — произношу на одном дыхании и замираю в ожидании ответа.

Который Вольская решила оставить при себе, потому что вместо слов я получаю едва слышное сопение.

Вот так всегда…

Только выжал из себя признание, а никто не оценит.

Невыносимая женщина.

Всё через задницу с ней. Каждое слово, каждый поступок выходит наоборот.

Мда, тяжело мне с ней придётся.

Встаю со своего места и наглым образом двигаю Милу к стене, чтобы улечься рядом.

Под действием успокоительного она как безвольная кукла. Как положишь, так и лежит. Исполняю желание воющего внутри меня зверя и прижимаю желанную женщину к себе. Зарываю пальцы в мягких волосах, утыкаюсь носом в шею и дышу так глубоко, как только могу.

Я зависим. Пленён. Очарован.

После этой ночи в амбаре ни одна женщина не сможет затмить Вольскую.

Без её запаха я просто подыхаю. Не чувствовать её кожу для меня настоящая пытка. Не видеть в её глазах себя означает не существовать вовсе.

Быть в ней это вообще пик моего полёта. Другого слова не подобрать. Никогда я ещё не чувствовал ничего подобного от близости с женщиной. Стоило услышать первый стон Милы, и я улетел. Вкусив однажды верх совершенства, возвращаться вниз на землю уже не хочется.

Кто бы мог подумать, что вершиной моего счастья будет Вольская…

Прикасаюсь к её губам своими и дышу вместе с ней. Просовываю руку под футболку и обвожу пальцами пупок. Мягкая. Тёплая.

Веду руку вверх и, немного приспустив чашечку лифчика, накрываю ладонью упругое полушарие.

Кааайф.

Обвожу языком её губы, щипаю за сосок и злорадно усмехаюсь:

— Не хочешь встречаться с боссом? Уволю и устрою уборщицей в соседнее кафе… может, так до тебя дойдёт, паршивка, что лучше быть у меня под боком…

Возвращаю одну ладонь на грудь, вторую располагаю на женской аппетитной заднице, которая как выздоровеет, получит ремня, и разрешаю себе немного времени отдохнуть, а то эта командировка знатно перевернула всю мою натуру и изменила восприятие жизни в целом.

МИЛА.

— Нет, Ян. Спасибо, но нянька мне не нужна, – оборачиваюсь на босса у входа в свою квартиру и отвечаю на предложение «остаться и убедиться, что всё хорошо» сухой отговоркой. – Я не одна. Со мной будут родители. Спасибо, что проводил, но на этом всё, – собираюсь эффектно захлопнуть дверь прямо перед лицом начальника, но и тут не везёт. Резкий взмах руки, и мужская ладонь с силой впечатывается в дверь, губя мой замысел ещё в самом начале.

— Уверена в этом? – его взгляд сквозит беспокойством.

— Да.

— Мил, не хочешь поговорить о случившемся? – спрашивает Ян, когда я демонстративно отлепляю его руку и делаю шаг домой.

Серьёзно?? Он решил всё обсудить в последний момент?

— Вот завтра в офисе и поговорим… — жёстким голосом даю понять, что с утра его будет ждать уже не та заторможенная напуганная Мила, какой я являюсь сейчас, а выспавшаяся, прозревшая и проанализировавшая своё состояние обиженная женщина, и закрываю дверь.

Да, как бы я ни хорохорилась перед Барсовым и ни мнила себя непроницаемой, его молчание после совместной ночи и фраза об увольнении задела… и сильно. Хоть я и прекрасно помню, что мужчину интересовало только моё тело, всё-таки какая-то сентиментальная частичка меня ждала и надеялась, что именно я стану той, кто сумеет вытащить льдинку из сердца Яна и научит его испытывать тёплые чувства.

Не получилось. Не то, что не добралась до закрытого сердца, даже просто внутрь него не смогла заглянуть.

Только проблеск интереса ко мне, как к человеку… короткий и ничего не значащий. Барсов же тоже человек, и ему свойственны перемены, тем более под грузом впечатлений от экстремальных ситуаций.

Мне это понятно. Поэтому завтра я по-тихому напишу заявление об увольнении и сделаю максимально безразличный взгляд, чтобы не дай Бог не показать Барсову ту боль, которая щемит в сердце от мысли, что я больше никогда его не увижу.

Да, мудак.

Да, невозможный хам и зазнавшийся мужлан.

Да, я вообще не должна тратить время и о нём думать…

Но думаю же… и как остановиться, не знаю.

И это уже начинает пугать.

Если не положить конец этому крепнущему с каждым днём безумию прямо сейчас, то потом, я уверена, оно сломает меня и разрушит всю жизнь.

— Мам? Пап? Я дома! – делаю весёлый голос и громко кричу, проходя внутрь и готовясь с выражением рассказывать душещипательную историю, что я упала с велосипеда и сначала тормозила ногами, а потом подключила и лицо.