Бетси вместе с полицейским исчезли в водовороте борющихся тел. Жаклин поторопилась увести свою очумелую подопечную.

Джин вышла из ступора, только когда они уселись в кабинке полутемного бара.

— Итак? О чем сыр-бор? — поинтересовалась Жаклин, после того как официант принес выпивку.

Джин как следует приложилась к своему мартини. Затем срывающимся голосом произнесла:

— Ты бы не спрашивала, если в почитала мои книжки.

— Я читала. «Раба страсти». Не далее как сегодня утром, в самолете.

— "Раба стра..." — Джин передернуло. — О господи!

— До того отвратительно, что просто дух захватывает, — вдохновенно продолжала Жаклин. — Изумительно, неподражаемо ужасно. Не говоря уже о том, что половина — чистейшей воды плагиат, особенно подробности мужской анатомии. Неужели думаешь, что я когда-нибудь смогу забыть «Страстного турка»? Джин кисло улыбнулась и, сдвинув парик на затылок, отхлебнула мартини, а затем, уже более спокойно, сказала:

— Никто, кроме тебя, не заметит. Разве что еще полдюжины замшелых специалистов по викторианской порнографии.

— Стало быть, ты полагала, что никто из нас не прочтет твою книгу?

— Да хоть бы и прочли, мне наплевать. — То ли алкоголь, то ли облегчение от признания прибавили Джин смелости. — Авторских прав я не нарушила: «Страстного турка» не переиздавали уже лет сто. Кто, скажи на милость, подаст на меня в суд?

— Только не я, дорогая. Тот скромный томик здорово скрасил последние месяцы учебы. Кстати, ты защитила кандидатскую?

Казалось бы, этот невинный вопрос должен был отвлечь и успокоить Джин. Но вместо этого в ее глазах вновь появилось затравленное выражение.

— Докторскую, — прошептала она.

— Поздравляю.

— Я доцент.

От новых поздравлений Жаклин воздержалась — судя по тону Джин, та ждала скорее соболезнований.

— В этом году, — замогильным голосом продолжала Джин, точно Дельфийский оракул, предрекающий гибель Афин, — меня зачисляют в штат.

— Да? — Тут Жаклин сообразила. — А-а...

— Угу. — Джин кивнула. — Если только узнают, что я... сама понимаешь...

Подвизаясь в академических кругах, Жаклин без труда уловила скупые намеки и еще более туманную логику Джин и перевела на нормальный язык:

— Значит, если твои коллеги пронюхают, что ты пишешь мягкое порно, теплого местечка в университете тебе не видать как собственных ушей. Джин, неужели ты всерьез в это веришь? На дворе не 1850 год и даже не 1950-й.

— Теплое местечко? Да я вообще лишусь работы! Сама знаешь, какая в университетах система: дотрубив до определенного возраста, либо получаешь повышение, либо вылетаешь. А мне уже почти... сама знаешь сколько. По-твоему, это очень весело — искать работу в моем возрасте, соревнуясь с юными самоуверенными всезнайками?

У Жаклин оставались сомнения насчет правоты подруги, но она отлично знала, насколько зыбки и ненадежны пути к успеху в научном мире. Конкуренция была поистине беспощадной: на всякий пост метило с дюжину квалифицированных претендентов, и сдвинуть чашу весов мог самый незначительный фактор. Но главное, Джин всей душой верила в опасность, и никто бы не сумел ее разубедить.

Жаклин попыталась зайти с другой стороны:

— Ну и что, если потеряешь работу? Наверняка ты зарабатываешь кучу денег на своих книжках.

— Точно, — печально согласилась Джин. — Зарабатываю.

— Ну и отлично! Кого волнует мнение отсталых и скучных профессоров?

— Меня.

— А-а...

— Мне очень нравится преподавать. Я просто обожаю университетскую атмосферу — тишина, уважение... Ой, да ты все равно не поймешь. Ты ведь всегда была смутьянкой.

— Я?! — возмутилась Жаклин. — Да я само смирение...

Джин хихикнула:

— Ага, помнишь, как ты усадила всех чернокожих футболистов из команды «Вашингтон Парк» в первом ряду, когда профессор Хоффмейер читал лекцию по наследственным расовым особенностям?

Жаклин отмахнулась:

— Твоя беда в том, что ты стыдишься своих книжек. И приписываешь это презрение своим коллегам. Если ты так ненавидишь свои романы, почему не бросишь писанину?

— Не могу.

— Да почему?

— Ну... — Джин смущенно заморгала. — Я зарабатываю кучу денег... ну и... привыкаешь к определенному уровню жизни...

— И на что ты тратишь денежки? На шмотки? Вряд ли.

Джин вспыхнула и нервно поправила съехавший на ухо парик.

— Это ты про мой наряд?.. Знаешь, я вообще-то так не одеваюсь, только когда вынуждена. В том смысле, что...

— Так на что же ты их тратишь?

— Ну... на разное. Покупаю много книг...

— Боже правый, и зачем мне это надо?! — в сердцах вскричала Жаклин. — Видать, совсем рехнулась. Ведь каких-то полчаса назад я уверяла Виктора фон Дамма, что мне до смерти надоели чужие откровения, и вот, пожалуйста, сама напрашиваюсь...

— Виктор?! И что же он тебе рассказал?

— Ничего особенного. Мне удалось отделаться от него прежде, чем... Ну ладно, — вздохнула Жаклин, — его Кое-что отвлекло, вернее, кое-кто. Любопытно, как там Сью?.. О чем я говорила?

— О Викторе.

— То есть о Джо.

— Он сказал тебе свое настоящее имя?

— Не совсем так. Сказал не он. А сам Джо признался, что спит и видит, как бы стать библиотекарем.

— Бедняжка Джо, — пробормотала Джин.

— А еще он сказал, что ты несчастна. И намекнул, что вас с ним связывает некая страшная тайна. А также посоветовал поболтать с тобой: мол, меня ждут шокирующие откровения. Но... — Жаклин властно подняла руку. — Но я не желаю их выслушивать. На кой черт мне стенания двух глупцов, которые, очевидно, не понимают, что выгодно устроились и гребут деньги и славу лопатой? Что у вас за проблемы? Можешь не отвечать. — Она сделала движение, собираясь встать.

Джин ухватила ее за рукав:

— Джекки, прошу тебя...

— Оставь! — Жаклин зевнула. — Если думаешь, что меня растрогают древние и неуместные прозвища... — Но встать больше не порывалась.

Помолчав, Джин тихо заговорила:

— Я читала насчет того дела в Риме. В каком-то журнале.

Спросить: «Какого дела?» — было бы чистейшим жеманством. История та получила широкую огласку, поскольку среди действующих лиц фигурировал всемирно известный ученый, да и лейтенант Ди Кавалло, что вел расследование, не имел ничего против огласки — и славы. Задумчивая улыбка тронула губы Жаклин. Остров Капри... маленький отель неподалеку от развалин дворца Тиберия, уединенный пляж, который они случайно обнаружили... Погрузившись в приятные воспоминания, она забыла про Джин.

— А была еще другая история, в Англии, — что-то насчет общества по реабилитации короля Джона...

— Ричарда. Откуда ты узнала?

— Однажды на какой-то вечеринке разговорилась с одним историком, его звали Найджел Стрэнгвейз. Болтали о том о сем, и вдруг он...

— И что этот тип сказал обо мне? — Глаза Жаклин сузились.

Джин собиралась с мыслями достаточно долго, чтобы убедить Жаклин: отзыв Найджела явно нуждался в редактуре.

— Э-э... что произошло убийство — или попытка убийства — и ты его раскрыла. А еще сказал, что ты... э-э... замечательная женщина.

— Хм, — недоверчиво отозвалась Жаклин.

— Так ты правда раскрыла то дело?

— Да.

— Значит, ты разбираешься в подобных вещах?

— "В подобных вещах"? Джин, да что у тебя с головой?! И как тебя вообще держат в университете?

Джин пропустила колкость мимо ушей. На лице ее застыло напряженно-сосредоточенное выражение.

— Я имела в виду преступления. Ведь шантаж — это преступление, верно?

— Тебя кто-то шантажирует?

Вопрос был задан в лоб, и Джин пошла на попятную, отвела глаза в сторону — и тут же внимание ее привлек кто-то или что-то. Взгляд ее застыл, а в следующую секунду, тихо вскрикнув, она выскочила из кабинки и растворилась в толпе.

Жаклин ожидала увидеть Дюбретту, а посему не знала, радоваться или нет, когда узрела долговязую фигуру другой своей бывшей однокурсницы. Завидев Жаклин, Бетси помахала рукой и устремилась навстречу.