Он огляделся.

— Боже милостивый, где мои манеры? Позвольте представить вам моих ребят с острова, который они называют Землёй Тысячи Огней! Надеюсь, вы о них слыхали? Таких закоренелых негодяев и в дюжине часовен не найдёшь!

Он театрально махнул рукой в сторону группы людей — видимо, вождей рангом поменьше, — собравшихся вокруг Пилу и Мило, и продолжал:

— Они слегка воняют, что да то да, но это всё из-за ихней диеты. Мало растительной пищи. Я им говорю: да ешьте вы их прямо в одёже, пуговицы вам на пользу пойдут! Что поделать, не слушают. Почти такие же негодяи, как я, а я на такие похвалы не скор. Парни, что вон там стоят, — ихнее дворянство, хотите верьте, хотите нет.

Дафна взглянула на представителей указанного дворянства и, к своему ужасу, узнала их. Она знала этих людей. Она жила среди них большую часть своей жизни. Конечно, её знакомые не были каннибалами в прямом смысле (хотя насчёт десятого графа Кростерского ходили всякие слухи, но за званым обедом, как Дафна подслушала с помощью всё того же кухонного лифта, общественное мнение сошлось на том, что он просто был очень голоден и чрезвычайно близорук).

Эти старики украшали себя костями в носу и раковинами в ушах, но всё равно в них было что-то знакомое. У них был цветущий, важный вид людей, которые стараются не оказаться на самом верху. Семья Дафны часто принимала у себя очень похожих людей из правительства. За многие годы они узнали, что на самом верху неуютно и небезопасно. На одну ступеньку ниже — вот место для разумного человека. Можно быть советником короля, обладать значительным влиянием, но не напоказ, и тогда тебя будут убивать гораздо реже. А если правителю втемяшивалось в голову что-то странное и он явно зарывался… можно было принять меры.

Стоявший ближе всех к Дафне «государственный деятель» нервно улыбнулся ей, хотя потом она поняла, что он, возможно, был просто голоден. В общем, если убрать длинные волосы, уложенные в затейливую причёску с пером наверху, и добавить очки в серебряной оправе, он был как две капли похож на премьер-министра её родной страны или, по крайней мере, на премьер-министра, который провёл год под ярким солнцем. Под боевой раскраской на его лице Дафна заметила морщинки.

«Вождь людоедов, — подумала она. — Неприятный чин». Но на поясе у него болтался отполированный череп, на шее — ожерелье из белых ракушек и фаланг человеческих пальцев, и, насколько знала Дафна, у премьер-министра не было большой чёрной дубинки, усаженной зубами акулы.

Удивительное сходство, не правда ли? — спросил Кокс, будто прочитав её мысли. — А на острове остался ещё один — в сумерках сойдёт за архиепископа Кентерберийского. Подумать только, как много меняют стрижка и костюм с Сэвил-роу!

Он подмигнул — чудовищно, как всегда, — и Дафна, которая поклялась себе не вступать с ним в дискуссии, услышала собственный голос:

— Архиепископ Кентерберийский не людоед!

— Он бы с этим не согласился, мисс. Хлеб и вино, милая барышня, хлеб и вино.

Дафна вздрогнула. У Кокса был необыкновенный дар — заглядывать к человеку в голову и оставлять за собой изгаженное пространство. Ей хотелось извиниться перед пляжем за то, что Кокс осквернил песок своими ступнями. Но она пригляделась к лицам морщинистых стариков, и сердце её подпрыгнуло. Они сверлили Кокса взглядами. Они его ненавидели! Он привёл их сюда, и они оказались под жерлами пушек! Их могут убить, а ведь они всю жизнь положили на то, чтобы их не убили. Ну да, он убил их предыдущего вождя, но только потому, что у него оказалась волшебная стреляющая палка. От него разило безумием. Традиции — это прекрасно, но иногда приходится вспоминать о здравом смысле…

— А вы, мистер Кокс, выучили язык своих новых подданных? — невинно спросила Дафна.

Кокса этот вопрос ужасно удивил.

— Что, я? Да разрази меня гром, если я стану учить ихнюю тарабарщину! Уга-вуга, буга-муга! Это не для меня. Если уж тебе так интересно, я учу их английскому. Я их, материных детей, цивилизую, даже если придётся перестрелять всех до одного. Кстати насчёт уга-вуга, о чём это они там разболтались?

Дафна прислушалась краем уха. Переговоры между воюющими сторонами проходили как-то странно.

Вражеские воины слушали Пилу, но, когда он отвечал, поглядывали на Мило, словно Пилу сам по себе ничего не представлял.

Мау был вообще не у дел. Он стоял за спиной у братьев, опершись на копьё, и слушал. Дафна подошла, ожидая, что придётся расталкивать толпу, и обнаружила, что не пришлось: вражеские вожди стремительно расступались перед ней.

— Что происходит? — шепнула она. — Они боятся пушек?

— Да. Они верят, что надо устроить поединок — один вождь против другого. Если наш вождь побьёт их вождя, они уплывут.

— Им можно доверять?

— Да. У них вера такая. Если их бог к ним неблагосклонен, они не сражаются. Но Кокс хочет, чтобы они сразились все разом, и они знают, что должны ему повиноваться. Он хочет устроить побоище. Он сказал им, что пушки не сработают.

— А ты думаешь, что сработают, — сказала Дафна.

— Думаю, что одна сработает, — тихо ответил Мау.

— Одна? Одна?!

— Не кричи. Да, одна. Всего одна. Но это неважно, потому что всё равно у нас пороху только на один выстрел.

Дафна потеряла дар речи. Наконец она выдавила из себя:

— Но ведь было три бочонка!

— Верно. Маленький бочонок из твоей каюты был наполовину пуст. В остальных — пороховой суп. Туда попала вода. Вышла вонючая каша.

— Но вы стреляли несколько недель назад!

— В маленьком бочонке хватило пороху на два выстрела. Первый раз мы попытались выстрелить из самой целой пушки. У нас получилось. Ты видела. Но теперь вдоль всей пушки трещина, а это была самая лучшая пушка. Но не бойся, мы её починили.

Дафна нахмурилась.

— Как можно починить пушку? Никак нельзя! Во всяком случае, не здесь!

— Брючникам, может, и нельзя, а мне можно, — гордо сказал Мау. — Вспомни, ты ведь и свинью подоить тоже не умела!

— Ну хорошо, так как же вы починили разорванную пушку?

— Нашим традиционным способом, — просиял Мау. — Связали верёвкой!

— Вере…

— Ва-а-ак! Кокс — чёртово отродье!

Даже Дафна, уже открыв рот, чтобы возразить, повернулась на крик…

Но Кокс опередил всех. Его рука двигалась быстрее попугая, летящего вдоль пляжа. Кокс одним движением взвёл курок, прицелился и выстрелил трижды. Попугай вскрикнул и свалился в заросли бумажной лианы над пляжем. В воздухе повисло несколько пёрышек.

Кокс поглядел на зрителей, раскланялся и помахал рукой, как музыкант, только что сыгравший очень сложный фортепианный концерт. Но охотники за черепами глянули на него так, словно он маленький мальчик, который обмочился и похваляется этим.

Дафна всё ещё пыталась осознать слова Мау про верёвку, но поверх этого всплыла мысль: «Три выстрела подряд! У голландского капитана был не пистолет, а револьвер!»

— Думаю, пора. Пилу, наверное, уже достаточно заморочил им головы. Переводи, пожалуйста, мои слова на язык брючников.

Она не успела и возразить, как он зашагал по пляжу. Собравшиеся в кучку не успели опомниться, как он уже растолкал их и стал посреди круга, лицом к охотникам за черепами.

— Кто сказал, что наши пушки не стреляют? — громогласно прокричал он. — Хватит споров! Огонь!

Наверху, на утёсе, Безымянная Женщина, или Женщина — Бумажная Лиана, которая до этого сидела, послушно скрючившись над зелёной пушкой, поднесла шнур к запалу и, как было велено, очень быстро отбежала в сторону. Она постояла за деревом, пока не затих грохот, а потом ещё быстрее прибежала обратно. Она не обращала внимания на пушку, окутанную облаком пара, и смотрела на лагуну.

Ядро упало посреди лагуны, и три лодки перевернулись. В воде бултыхались люди. Она улыбнулась и оглянулась на пушку. Без единого слова Безымянная Женщина упросила остальных, чтобы ей разрешили выстрелить. Разве не она собирала бумажные лианы? Разве не она плела из них верёвки с рассвета до заката, вплетая в них неистощимую ненависть из собственного сердца? Разве Мау не видел, как она помогала Пилу заделывать трещины в стволе металлическими пластинами? Разве он не видел, как бережно она обматывала верёвками пушку, слой за слоем, и каждый слой был прочен, как её жажда мести?