Жил-был поп, имел большой приход, а был такой жадный, что великим постом за исповедь меньше гривенника ни с кого не брал; если кто не принесет гривенника, того и на исповедь не пустит, а зачнет страмить: «Экая ты рогатая скотина! За целый год не мог набрать гривенника, чтоб духовному отцу за исповедь дать, ведь он за вас, окаянных, богу молится».

Вот один раз пришел к этому попу на исповедь солдат и кладет ему на столик всего медный пятак. Поп просто взбесился. «Послушай, проклятый, – говорит ему, – откуда ты это выдумал принести духовному отцу медный пятак? Смеешься, что ли?» – «Помилуй, батюшка, где я больше возьму? что есть, то и даю!» – «По б…..да по кабакам носить, небось, есть деньги, а духовному отцу одни грехи тащишь! ты про эдакий случай хоть украдь что да продай, а священнику принеси, что подобает; заодно уж перед ним покаешься и в том, что своровал; так он все тебе грехи отпустит». И прогнал от себя поп этого солдата без исповеди. «И не приходи ко мне без гривенника».

Солдат пошел прочь и думает; что мне с попом делать? Глядит, а около крылоса стоит поповская палка, а на палке висит бобровая шапка. «Дай-ка, – говорит сам себе, – попробую эту шапку утащить». Унес шапку и потихоньку вышел из церкви да прямо в кабак; тут солдат продал ее за двадцать рублей, припрятал деньги в карман, а гривенник отложил для попа. Воротился в церковь и опять к попу. «Ну, что, принес гривенник?» – спросил поп, – «Принес, батюшка». – «А где взял, свет?» – «Грешен, батюшка, украл шапку да продал за гривенник». Поп взял этот гривенник и говорит: «Ну, бог тебя простит, и я тебя прощаю и разрешаю».

Солдат ушел, а поп, покончивши исповедывать своих прихожан, стал служить вечерню; отслужил и стал домой собираться. Бросился к крылосу взять свою шапку, а шапки-то нету: так простоволосый и домой пришел. Пришел и сейчас послал за солдатом. Солдат спрашивает: «Что угодно, батюшка?» – «Ну, скажи, свет, по правде, ты мою шапку украл?» – «Не знаю, батюшка, вашу ли украл я шапку, а только такие шапки одни попы носят, больше никто не носит». – «А из которого места ты ее стащил?» – «Да в нашей церкви висела она на поповской палке у самого крылоса». – «Ах ты, сукин сын, такой-сякой! Как смел ты уворовать шапку у своего духовного отца? Ведь это смертный грех!» – «Да вы, батюшка, сами меня от этого греха разрешили и простили».

Пришел великий пост: надо мужику итить на исповедь к попу. Завернул он в кулек березовое полено, обвязал его веревкой и пошел к попу. «Ну, говори, свет, в чем согрешил? А это у тебя что такое?» – «Это, батюшка, белая рыбица, тебе на поклон принес!» – «Ну, это дело хорошее! Чай замерзла?» – «Замерзла, все на погребе лежала». – «Ну, когда-нибудь растает!» – «Я пришел, батюшка, покаяться: раз стоял за обеднею да…» – «Что это за грех! Я и сам один раз в алтаре… Это ничего, свет! Ступай с богом».

Тут начал поп развязывать кулек, смотрит, а там березовое полено.

– «Ах, ты… проклятый! Где-же белорыбица-то?!»

Был у барина продувной слуга Ванька. Убежал от него и принялся воровать да плутовать. Идет он по рынку, видит: мужик свинью продает. «Что, продаешь свинью?» – «Продаю». – «А сколько просишь?» – «Пять карбованцев». – «Ну, вези за мной на архиерейский двор; нам архиерей не приказывал торговаться». Приехали на архиерейский двор.

А Ванька знал, что архиерей нечистых из людей выгоняет, отчитывает. Сейчас бросился к нему: «Святой владыко! Беда случилася: в моего батюшко нечистый вселился; нельзя ли отчитать?» – «Веди его сюда». Ванька воротился к мужику. «Ступай, – говорит, – к преосвященному за деньгами, да как прийдешь – нагни голову пониже; он наперед молитву прочитает». Старик прошел в горницу и нагнул голову, а владыко взял книгу и давай отчитывать.

Тем временем Ванька сел на телегу и уехал пo-добру, по-здорову, и лошадь украл, и свинью увез. Мужик стоял-стоял, согнувшись, инда тошно стало – шея заболела, а архиерей знай себе читает. Надоело старику. «Буде, владыко, пора деньги за свинью платить!» – «Ах, окаянный, и впрямь в тебе бес сидит, – говорит архиерей, – вишь про свинью поминает». – «Что ты, владыко, али деньги зажилить хочешь? Коли так, я лучше свинью назад повезу».

Бросился на двор – ни повозки, ни свиньи. Ванька уж давно все это спустил, куда надобно, и идет себе как ни в чем не бывало. Шел, шел да в лошадиное дерьмо и попал. Слегка ногою коп – выскочил поп. «Ты откуда, долгогривый, взялся? Как сюда попал?» Ванька еще покопал, на два дьякона напал; взял палочку да тычком – выскочил пономарь с дьячком.

Жил-был поп; нанял себе работника, привел его домой: «Ну, работник, служи хорошенько, я тебя не оставлю». Пожил работник с неделю, настал сенокос. «Ну, свет, – говорит поп, – бог даст, переночуем благополучно, дождемся утра и пойдем завтра косить сено». – «Хорошо, батюшка».

Дождались они утра; встали рано. Поп и говорит попадье: «Давай-ка нам, матка, завтракать; мы пойдем на поле, косить сено». Попадья собрала на стол, сели они вдвоем и позавтракали порядком. Поп говорит работнику: «Давай, свет, мы и пообедаем за один раз, и будем косить до самого полдня без роздыху». – «Как вам угодно, батюшка. Пожалуй и пообедаем». – «Подавай, матка, на стол обедать!» – приказал поп жене. Она подала им и обед. Они по ложке, по другой хлебнули и сыты. Поп говорит работнику: «Давай, свет, за одним столом и пополуднуем; и будем косить до самого ужина». – «Как вам угодно, батюшка, полудновать, так полудновать». Попадья подала на стол полдник. Они опять хлебнули по ложке, по другой и сыты. «Все равно, свет, – говорит поп работнику, – давай заодно и поужинаем, и заночуем в поле – завтра раньше на работу поспеем». – «Давай, батюшка!»

Попадья подала им ужинать. Они хлебнули раз-два и встали из-за стола. Работник схватил свой армяк и собирается вон. «Куда ты, свет?» – спрашивает поп. «Как куда? Сами вы, батюшка, знаете, что после ужина надо спать ложиться». Пошел в сарай и проспал до света. С тех пор перестал поп угощать работника зараз завтраком, обедом, полдником и ужином.

Помер в селе поп, оставался один дьякон; худо ему стало без попа, доходу нет ни копейки, а жить надо; и задумал он поставить какого-нибудь мужика за попа. В одно время пошел он искать, не согласится ли кто на селе быть попом. Идет дорогою, повстречался с ним мужик.

«Здравствуй, мужичок!» – «Здорово, дьячок!» – «Как тебя звать?» – «Пахом». – «Ну, ты будешь у нас попом». – «Да я грамоте не умею» – «Ничего, я тебя научу, что говорить надобно».

Мужик согласился. Пришли они в село; дьячок объявил его прихожанам: «Вот-де вам поп новый поставлен». Дождались праздника, зазвонили к обедне. Мужик оделся в поповские ризы и затянул в алтаре нараспев: «Во время оно шел дьячок, навстречу ему мужичок, – Здравствуй, мужичок! – Здравствуй, дьячок! – Как тебя звать? – Меня зовут Пахом! – Ну, будь у нас ты попом!» А дьячок знай подхватывает: «Господи, помилуй!» Православные слушают да поклоны бьют.

Вот так-то и пошло дело у них на лад. Только через год, через два случилось в то село заехать архиерею; приказал он попу служить обедню и певчих своих на крылосе поставил. Пахом оделся в ризы и затянул по-прежнему: «Во время оно шел дьячок, навстречу его мужичок. – Здравствуй, мужичок! – Здравствуй, дьячок! – Как тебя звать? – Меня зовут Пахом! – Ну, будь ты попом! – Я грамоте не учен! – Не в грамоте дело; говори: архиерею будет четверня лошадей, а певчим пятьсот рублей». Архиерей услыхал, что ему сулят лошадей, да всю обедню и прослушал молча; а как отошла обедня, взял четверню и пятьсот рублей на певчих и уехал куда надо, а мужика Пахома похвалил за усердие: он и теперь еще служит.