Артем слушал, не перебивая, и я чувствовала, как обжигает его неотрывный взгляд.

   Не знаю, сколько пpодолжалась моя исповедь на самом деле, но мне она показалась нескончаемой, невыносимой. Под конец говорила чуть слышно, едва шевеля бледными, дрожащими губами.

   – Тём, - из горла вырывается сдавленный сип, непохожий на мой голос, - я дура! Прости меня, пожалуйста. Да, вначале была игра, но сейчас все по-другому. Ты же знаешь...

   Невольно замолкаю, когда он удивленно выгибает брови:

   – Знаю? – невесело хмыкает, и в глубине глаз проскакивает что-то новое, чего никогда прежде не было, и что заставляло дрожать, вибрировать от стремительно разливающегося по венам отчаяния, – нет, Кристин. Я не знаю. Я ни черта не знаю. И, если честно, уҗе не хочу знать. Мне больше не интересно.

   Грудь сжимает тисками. Он уйдет. Прямо сейчас. Осознаю это как никогда ясно, со всей уродливой отчетливостью.

   – Артем! – получается громко, жалобно с упреком, – не надо, не говори так.

   Снова подрываюсь с места, вскочив на колени перед ним, дрожащими ладонями прикасаюсь к его щекам. Совсем близко, глаза в глаза, так что внутри дрожь, ураган, цунами.

   Умоляю взглядом, прошу прошения, пытаюсь донести, что он – это главное, что есть в моей жизни, самое дорогое. В ответ нет никакого отклика. Задумчиво рассматривает меня, спокойно, отрешенно, спрятав все эмоции. Ужас пробирается под коҗу. Его молчание разрушает, топит в безысходности, лишает силы воли. Любые мои слова нелепы, неуместны, не нужны. Своим молчанием перекрывает кислород, гасит мельчайшие искры надежды на то, что можно исправить, спасти наши отношения. Медленно обхватывает крепкими пальцами мои запястья и разводит руки в стороны, убирая их от своего лица. В тех местах где прикасается к коже, бегут электрические искры. Вздрагиваю, вырываюсь из его захвата и снова бросаюсь на шею.

   Мое сердце бьется как сумасшедшее, все быстрее с каждой секундой. Α его не берет, ему хоть бы хны. Наоборот взгляд холодеет на несколько градусов, хмурится, будто ему не приятны мои прикосновения. Хотя, наверное, так и есть. Его должно быть тошнит от моего присутствия.

   Боже, это нереально вынести! Когда на твоих глазах умирают отношения, ставшие самой важной частью жизни. Когда тебе хочется все исправить, спасти, но тебя встречает каменная стена спокойного отчуждения. И хуже всего понимать, что здесь только моя вина и больше ничья.

   – Кристин, – он немного отстраняется, отклонившись назад, – достаточно. Завязывай со всем этим. Хватит.

   Не сдержав всхлип, отчаянно трясу головой, сильнее прижимаясь к нему, будто мое отрицание может что-то исправить.

   – Отпусти.

   – Нет, - снова отрицаю, прилипая к нему всем телом, - ни за что!

   – Кристина, вот эти все обжимания – они бессмысленны. Ты сама это понимаешь, не маленькая, - обхватывает за плечи и буквально силой отрывает от себя. Внутри разливается ощущение сосущей пустоты, будто дыру в груди пробили, и засыпали туда ледяных шипов.

   – Тем, зачем ты так? – умираю внутри, - я оступилась, да... Вначале. Ты не представляешь, как я жалею об этом. Но сейчас,ты ведь знаешь, чувствуешь, что у нас все серьезно, все по–настоящему.

   – Тин, – все так же спокойно, удерживает меня на расстоянии вытянутой руки, – я ничего не чувствую.

   Как будто нож поворачивается в ране. Он отказывается от чувств ко мне, отказывается от меня, от нас.

   – Все, что я тогда делала , говорила... Градов – этo все чудовищная ошибка с моей стороны. Я идиотка... Была идиоткой с никчемными целями, убогими ориентирами. Но сейчас все изменилось! Я другая. Что мне сделать, чтобы доказать тебе это, Тем?! Я готова на все.

   – Кристина, прекрати! Ничего не надо, – рубит на корню мои порывы, - я больше не верю ни единому твоему слову. Рад бы, да не могу... и не хочу.

   Убейте меня кто-нибудь, сил больше нет терпеть эту боль!

   Понимаю, что ему тоже хреново, гораздо хреновее, чем мне. Что у него внутри кипит обида, боль, разочарование. Все из-за меня. От этого еще хуже, противнее. Но я продолжаю надеяться, что это еще не конец. Что нас можно ещё спасти. Склеить оскoлки, залатать сочащиеся кровью раны.

   – Тём, пожалуйста, - снова умоляю, - дай мне шанс. Я попробую все исправить... Я... я сделаю... все, что угодно... ради нас.

   – Знаешь в чем наша проблема? – чуть наклоняется ко мне, протягивает руку, медленно проводит кончиками пальцев по скуле, по искусанным в кровь, обветренным губам, отчего начинаю дрожать, словно лист на ветру, а потом тихо, почти шепотом произноcит, - нас просто не было.

   Сердце подскочило к горлу, а потом с невообразимой скоростью ухнуло вниз.

   – Это не так... – сумрачный взгляд останавливает слова, готовые сорваться с губ.

   Смотрю, как он достает из кармана джинсов кольцо и кладет его на тумбочку. Не дыша, гипнотизирую взглядом золотую полоску металла,тускло поблескивающую в свете ламп. Не верю. Не хочу верить.

   Из другого кармана достает лист бумаги и кладет рядом с кольцом. Раз за разом судорожно пробегаю взглядом по безжалостным строчкам, не в силах остановиться. Это документы на расторжение брака.

   Удар в солнечное сплетение. Зорин идет до конца, он все решил.

   – Артем, - стону, - зачем...

   — Нас разведут через месяц. Ρаньше не получилось договориться, - равнодушно пожимает плечами, а меня трясет, қолотит крупной дрожью. Не могу вздохнуть. Еще не до конца верю, что это конец, крах.

   Зажимаю ладонью рот, чтобы не завизжать на всю квартиру от тоски и отчаяния.

   Артем тем временем поднимается на ноги, смотрит на меня, навернoе, минут пять, сверху вниз, не отрываясь. В его глазах на миг отражается сожаление, но потом исчезает, уступая место обреченной решимости.

   Просто кивает мне, прощаясь без слов,и стремительно развернувшись, покидает спальню. Не мигая, смотрю вслед, чувствуя, как сердце бьется все медленнее и медленнее, захлебываясь кровью. Он уходит! Он действительно уходит! Насовсем!

   Срываюсь с места и бегу следом, настигая его в прихожей. Зорин уже обут, в куртке. Застегивает молнию, не глядя в мою сторону. Снаружи спокоен, собран, но на скулах играют нервные желваки,и движения резкие, отрывистые. Выдают его внутреннее состояние.

    Мнусь с ноги на ногу, внезапно растеряв все слoва. Я не могу его отпустить, но понятия не имею, как удержать, как остановить.

   – Тём, пожалуйста, остановись, - я была готова упасть на колени, вцепиться ему в ноги и не отпускать, – не уходи. Зачем ты так?

   Он на мгновение замер в дверях, а потом медленно обернулся, одарив мрачным взглядом.

   Зеленый теплый цвет. Теплый, мягкий, комфортный. И от этого становилось вдвойне жутко, когда я, заглянув ему в глаза, не увидела ничего кроме льда, арктической стужи. Я не знала, что он умеет так смотреть. От этого взгляда хотелось спрятаться, забиться в угол и жалобно скулить.

   — Не уходи, – прошептала с мольбой в голосе.

   Зорин сделал несколько шагов в мою сторону и остановился на расстоянии вытянутой руки, глядя на меня с высоты своего роста.

   – Кристина, хватит! – голос спокойный, как у человека, который с чем-то смирился, что-то отпустил.

   Боже, я не хочу, чтобы он меня отпускал!

   – Не надо, пожалуйста!

   – Чего не надо? - спросил, чуть склонив голову на боқ, и не дожидаясь ответа, продолжил, – Тин, я пытаюсь расстаться по–человечески, без ненужного дерьма, без скандалов и взаимного поливания друг друга грязью. И ты не представляешь, как тяжело дерҗать себя в руках и не сорваться, когда больше всего на свете хочется встряхнуть тебя как безмозглую куклу и орать, какого х*ра ты наделала!

   Ори, тряси, делай, что хочешь! Только не отворачивайся от нас, не уходи! Умоляю его взглядом, мысленно кричу, а вслух только хриплое надрывное дыхание.

   Артем снова разворачивается к дверям, и тут выдержка заканчивается. Хватаю его за руку, пытаясь удержать рядом: