— Молодец, — сказал Анголов. — Дрессируй его получше. Хорошо дрессированный, он нам пригодится.

— Кому это — нам?

— Человечеству, — объяснил Анголов.

— Что вы имеете в виду?

— Ты же знаешь, что происходит в океанах, — сказал Анголов. — Кто теперь сможет помочь человечеству? Только хорошо дрессированный Малыш.

Он отошел от бассейна, оставив Крышкина размышлять над своей шуткой. Пусть думает, что его работа необходима. Если каждый будет считать, что спасает человечество, работа закипит.

Недалеко от административного корпуса Анголов встретил начальство. Директор появился из-за поворота и, как обычно, почти бежал, размахивая длинными руками. Он был весь в белом, как и подобает директору.

— Вадим Афанасьевич, — сказал он Анголову. — Или Андреевич?

— Алексеевич, — сказал Анголов.

— Правильно, — сказал директор. — Склероз, но помню, что А. Оставьте все дела и идите ко мне.

— Какие теперь дела, — сказал Анголов. — Конечно, зайду. Поговорим.

— Не до разговоров, — строго сказал директор и полетел дальше. Он остановился у барьера, поговорил с Крышкиным. Тот внимательно выслушал и пошел натягивать брюки.

Анголов подождал, и они вместе свернули к зданию управления. У входа стояли кружком академик Скловский, два доктора и несколько кандидатов. Все они курили.

— Сухопутный хищник — просто санитар, — говорил академик. — В океане все по-другому. Океанические формы необычайно плодовиты и по этой причине склонны к мутациям. Экологическое равновесие океана зиждется на том, что потомство одних видов служит пищей другим. Это ограничивает эволюционный потенциал. Но что будет, если убрать хищников?..

Никто ему не ответил. Академик бросил окурок в урну и направился внутрь здания. Последним вошел директор. Он начал без предисловий.

— Здесь собрались специалисты, — сказал он. — Вы знаете, что происходит в морях. По неизвестной причине океан перестал быть нашим другом. За минувший месяц тысячи судов пропали без вести. В ряде случаев корабли уцелели, но исчезли люди. А в последние дни начались еще и инциденты на побережье. За месяц море унесло миллионы человеческих жизней. Последствия вы знаете. Судоходные трассы и порты закрыты. Кругом паника. Газеты выдвигают самые невероятные предположения. Например, кальмарная гипотеза...

— Бред, — сказал академик Скловский. — Океан — это самосбалансированная система. Вырвите из нее несколько элементов, и вы создадите чудовищ, рядом с которыми самый страшный кальмар покажется ягненком.

— Возможно, — сказал директор. — Но есть много других вариантов. Нам повезло больше, чем другим. Вы знаете о трагедии на Длинной Косе. Несчастье случилось вчера, и погибло около двухсот человек.

— Кто-нибудь остался в живых?

— Нет, нам повезло в другом, — сказал директор. Он поднял над головой портативный магнитофон. — Полюбуйтесь, это оттуда. Он работал на запись в момент трагедии. Нашему коллективу оказана высокая честь. Сейчас я его включу.

В комнату вошли слабый плеск волн, шорох песка, шелест ветвей. Потом — близкий мужской голос:

— Конечно, да.

И женский:

— Но вдруг тебе это только кажется?

— Нет, — сказал мужчина. — Я бы это понял. И ты бы это поняла. А теперь мы будем вместе всегда.

Они замолчали — остались плеск, шорох и шелест. Прошла минута.

— Послушай, как хорошо поют, — сказала вдруг девушка из магнитофона.

— Да. Я уже давно прислушиваюсь.

— Даже странно — так громко, но вместе с тем так приятно.

Директор остановил пленку.

— Обратите внимание, — сказал он. — Говорят о громком пении, но никакого пения нет. А чувствительность этой модели позволяет записать что угодно.

Голос мужчины удалился от микрофона, стал тише.

— Мне кажется, из воды будет лучше слышно.

— Ты прав, — сказала она, и ее голос тоже стал тихим, смутным, едва различимым. — Пойдем.

— Но ты не умеешь плавать! — тихо воскликнул он.

— Ничего, ты меня поддержишь. — Последняя фраза прозвучала уже совсем неразборчиво.

Голоса исчезли. Директор сказал:

— Это все, что нам передали на экспертизу.

— Действительно трагедия, — сказал один из докторов после непродолжительного молчания. — Конец кальмарной гипотезы.

— Почему? — поинтересовался другой.

— Кальмары не поют, — объяснил первый.

— Вы считаете, что песня...

— Безусловно, — сказал первый. — Вроде приманки. Да, в этом все дело. Человек идет на музыку, как карась — на блесну.

— Караси на спиннинг не ловятся, — сказал академик Скловский.

— Честно говоря, я не знаю, что делать, — сказал Глынин. — Когда начались эти ужасные катастрофы, и даже потом, когда нам запретили выходить в море, казалось, что это временно, что вскоре все вернется на свои места. Но теперь я просто не знаю.

Они стояли на бетонной дорожке в узком коридоре листвы. Вдали аллея спускалась к берегу, но моря не было видно — просто окно синевы, обрамленное зеленью. Прерывистый ветер нес оттуда соленую влагу, кругом шелестели деревья.

— Хотите добрый совет? — сказал Анголов. — Переучивайтесь на пилота дирижабля. Я где-то прочел, что лишь дирижабль сможет теперь обеспечить межконтинентальные перевозки.

Глынин не ответил. Анголов продолжал:

— Я бы и сам с удовольствием пошел работать на дирижабль. К сожалению, в мире осталось много всякого зверья, место которому не на природе, а в павильоне. Да и очищать море от чудовищ тоже придется нам, если найдут подходящий способ.

Казалось, Глынин не слушает. Он молча смотрел в далекое окно синевы.

— Правда, многие считают, что это дело военных, — продолжал Анголов. — Я сомневаюсь. Сила здесь не поможет, нужна какая-то хитрость. Ведь совсем недавно они спокойно жили в глубинах и питались отбросами. Почему? Видимо, их не пускали на поверхность касатки и кашалоты. Теперь, после истребления китов, чудовища вышли из бездны и изменили режим питания. Человеку хуже всего. У обитателей моря мозг слаб, и гипноз на них не действует. Не знаю, что тут можно придумать. Но менять специальность рано. Мне. Вы — это другое дело.

Глынин молчал.

— Представьте себе, что вы летите на дирижабле. Ваш корабль, как облако, парит в прозрачном воздухе, вдали от всяческой суеты. Внизу проплывают города и леса. И море. Вы высоко над ним, и гигантские штормовые волны кажутся вам мелкой рябью. Не работа, курорт. Позавидуешь.

— Я моряк, — сказал Глынин. — Поймите это.

Анголов промолчал.

Синее зеркало океана занимало все поле зрения. Океан был чистый и ласковый, но там таилась угроза.

Анголов поежился, хотя и находился на почтительном удалении от места событий. Океан был на экране, и Анголов вместе с другими опять сидел в просторном кабинете директора.

Он знал, что произойдет сейчас на экране, в спокойном зеркале моря. Фильм не был прямым репортажем. Это была запись, и они просматривали ее уже не в первый раз.

Небольшой авианосец шел через Тихий океан, и телевизионная камера показывала его палубу. Но на палубе авианосца не было ни одного человека.

Его экипаж в полном составе размещался в самолетах, выстроившихся на взлетной полосе. Оснащенные самонаводящимися торпедами, они были готовы взмыть в воздух по первому сигналу.

Телекамера показывала это много часов подряд. Передача была однообразна, и никому бы не пришло в голову вторично просматривать другие участки пленки.

Анголов знал, что произойдет, и ждал этого, тем не менее это произошло внезапно.

Телекамера, равномерно вращаясь, уходила от взлетной полосы, когда люк крайнего самолета открылся и пилот спрыгнул на палубу.

Он сделал то, что категорически запрещалось делать. А камера снова демонстрировала однообразную водяную пустыню.

Когда она вернулась к взлетному полю, оно напоминало людную площадь — пилоты в элегантных противоперегрузочных костюмах, оставив самолеты, пробирались к левому борту авианосца.