— Это не все, Хенк, — добил его Челышев. — Протозиды активизировались не только в нашем секторе...

Хенк понял Челышева и ужаснулся.

Он ужаснулся даже не тому, что целый ряд миров мог погибнуть в огненном океане плазмы, он ужаснулся тону Челышева — жесткому, четкому, за которым угадывалось некое решение:

— Вы хотите уничтожать протозид? Вот так? Поодиночке?

— У нас нет выбора, Хенк. Если протозиды подойдут к квазару Шансон, спасать будет некого. Несколько биосуток — вот все отпущенное нам время. За эти несколько биосуток мы должны рассеять скопления протозид, лишить обнаруженные скопления критической массы. Той массы, что может привести к взрыву квазара.

Диспетчер, слушая Челышева, раздраженно кивнул. Он не понимал, что, собственно, неясно Хенку.

— И мы будем уничтожать протозид поодиночке? Вызовем тахионный флот Цветочников и Арианцев? Ударим по протозидам из гравитационных пушек? Будем отсекать и уничтожать жизненно необходимые части единого коллективного, к тому же разумного организма? И найдем потом силу в течение последующих миллионов лет благополучно сосуществовать рядом с искалеченной нами расой?!

— Почему ты так горячишься? — раздраженно прервал Хенка диспетчер. — У тебя есть иное предложение? Более гуманное?

— Пока нет.

Хенк задохнулся.

— Пока нет. Но какой-то выход должен существовать. Ведь протозиды разумны. Как всякая разумная раса, они равны перед любой другой. В том, что мы не можем понять друг друга, виноваты не только сами протозиды. В конце концов, все ли мы сделали, чтобы понять друг друга?

— А они? — взорвался Челышев. — Что для этого сделали они? Вся история протозид — это история разумных миров, гибнущих в огне. Сплошные костры миров! Цветочники, Земляне, Арианцы, океан Бюрге — разве мы не пытались найти общий язык с протозидами? Мы поставляли им межзвездную пыль, окружали их радиобуями, засылали к ним Поисковиков. Ты сам, Хенк, явился из сектора, занятого протозидами, но что ты принес нам нового? Чем ты можешь помочь нашим друзьям, тем же Арианцам, Цветочникам, океану Бюрге?

— Свяжите меня с Землей, — потребовал Хенк.

— С Землей?..

Хенку показалось, что оба они, и Челышев, и диспетчер, обернулись к нему со странным любопытством.

— Мы не можем тебя связать с Землей, Хенк.

— Могу я узнать, почему? — спросил он с холодным бешенством.

— Можешь.

Диспетчер молча указал на экран Расчетчика.

Сумасшедшая пляска цифр вновь погасла, и на экране опять появился тот же нуль.

Все тот же нуль.

Он был похож на одиночного протозида.

— Что это означает? — спросил Хенк.

Ответил Челышев:

— Это означает, Хенк, что переданные тобой данные не позволяют Расчетчику начертить твой последующий путь к Земле. Это означает, Хенк, что курс, рассчитанный по твоим данным, не может привести тебя ни к Земле, ни к какой другой населенной планете, входящей в Межзвездное сообщество.

Хенк все еще не понимал.

Диспетчер, вздохнув, отключил Расчетчик.

Широко расставив локти, он почти лег грудью на стол. Его голос был полон недоумения, но тверд:

— Путь к Земле, Хенк, мы рассчитываем только для землян и для членов Межзвездного сообщества. Остальные, как правило, допускаются лишь до границ Внутренней зоны.

— Только для землян? — возмутился Хенк. — Как? Получается, что я не землянин? Кто же я по-вашему? Может, протозид?

— Вот для того мы тут и собрались, Хенк, — сухо сказал диспетчер. — Согласись, я не могу не верить Расчетчику. А ответ, каким бы странным он ни оказался, будет важен не только для тебя, Хенк. Мы, Хенк, тоже полны любопытства.

Не землянин!

Хенк ошеломленно уставился на Челышева.

Он, Хенк, — не землянин! Что за бред? Он же помнит себя, он помнит Землю, помнит своих друзей!

Хенк почти кричал. Он потребовал повторить расчеты.

— Это ничего не даст, — устало сказал диспетчер. — Расчетчик не ошибается. Я как-то слышал о такой ошибке, но скорее всего это анекдот.

— Не будь я собой, — возразил Хенк, — разве я не ощущал бы этого?

— А ты не ощущаешь?..

Они замолчали.

Хенк выдохся.

Он вдруг понял, как нелегко сидящим перед ним людям. Он сумел поставить себя на их место. Они правы, у них нет резона ему доверять. Он пришел из Нетипичной зоны, данные, предоставленные им, дают странные результаты. Они, диспетчер и Охотник, обязаны узнать: кто он?

Этот же вопрос задал Челышев.

Челышев даже улыбнулся. Улыбка получилась мрачноватая, но все же это была улыбка:

— Ты ведь позволишь порыться в твоей памяти, Хенк?

Четверть часа назад даже намек на такое вызвал бы в Хенке ярость. Сейчас он только кивнул. Почему нет? Если его обманули (он не нашел смелости сказать — подменили), он сам хотел знать — где? кто? когда? с какой целью? Лишь сейчас Хенк понял назначение робота, все еще стоявшего на пороге.

— Это Иаков, — пояснил Челышев. — Не знаю почему, но его называют именно так. Он не умеет лгать, но свободно ориентируется в системах любой лжи.

— Иаков! — приказал он. — Займи место в лаборатории.

Лаборатория оказалась просторной и почти пустой комнатой. На темной, ничем не украшенной стене мерцало несколько экранов, в углу стоял пульт, на стеллаже — ворох датчиков. Еще один угол занимала массивная тумба самописцев.

Оплетая голову Хенка змеями датчиков, диспетчер предупредил:

— Здесь прохладно, но тебе придется снять рубашку...

Он замолчал, увидев шрам, изуродовавший спину Хенка. Легко, одним пальцем, он коснулся ужасной, уходящей под левую лопатку, вмятины:

— Где тебя так?

— Не все ли равно?

— Не все равно! — резко вмешался Челышев. — Мы не задаем пустых вопросов.

— Под объектом 5С16.

— 5С16?.. — Челышев вспомнил. — «Лайман альфа» попадала в аварию? Об этом есть запись в бортовом журнале?

— Разумеется.

Тон, каким Хенк это произнес, не мог оживить беседу, но Челышев настаивал:

— Такой удар должен был разорвать тебя на части. Нелегко, наверное, было собирать тебя, Хенк?

— Шу умеет.

Из-под пера самописца поползла испещренная непонятными знаками лента. Попискивала, скользя, координатная рама. Где-то искрил контакт — пахло озоном. Хенка неумолимо клонило в сон.

— Не спи, Хенк, — громко предупредил Челышев, просматривая ленту. — Тебе нельзя спать.

Хенк не спал. Он услышал удивленное восклицание Челышева:

— На «Лайман альфе» стоит Преобразователь?!

— Что в этом странного?

— Преобразователями снабжены лишь Конечные станции... Почему ты не зарегистрировал Преобразователь на Симме?

— Я был рад возвращению. Такое просто не пришло мне в голову. Да и вы сбили меня с толку этой охотой.

— Все еще жалеешь протозида, а, Хенк?

— Жалею.

— Не напрягайся, — попросил диспетчер. — И помолчи...

— Мне холодно.

— Полчаса можно потерпеть.

— Полчаса?.. А потом?

— Потом вернешься к себе... Пообедаешь, отдохнешь...

Челышев помолчал.

— Отдохни от своего корабля, Хенк... А там мы все выясним...

«А там...»

Прозвучало это достаточно безнадежно.

Хенк выбрал бар.

Не лучшее место для размышлений, но сидеть в пустой комнате перед экраном отключенного инфора было просто тошно. «Если Ханс окажется в баре, — загадал Хенк, — все выяснится быстро...»

Звездный перегонщик оказался в баре.

— Я всегда здесь, — объяснил Ханс, быстро шевеля плоскими губами. — Если жарко, ищу прохлады, если холодно, ищу тепла. Если бы не дела... — неопределенно закончил он, — я давно бы покинул Симму.

В настоящее время Ханс, по-видимому, мерз.

Не прерывая своих сетований (проклятые протозиды!), он порылся в тайниках климатической панели, и прозрачные стены бара, потускнев, медленно уступили место душному тропическому лесу. Хенк сидел за стойкой, но вокруг дрожало гнусное марево джунглей, лениво клубились влажные испарения. Мангры, а может другая какая гадость — когтистые, волосатые корешки мертво нависали над запотевшей стойкой, у ног бармена тускло отсвечивала плоская лужа. Он хмыкнул и опасливо заглянул под стойку.