— Ладно, я готова признать, что издалека все могло показаться, как будто я улыбалась, но на самом деле я скривила гримасу, когда сказала ему: «Vatte a fa’ ‘u giro, a fessa ‘e mammata».

Его глаза расширились, он почесывает голову.

— Ты... э.. понимаешь смысл того, что ты только что сказала?

— Да. Я сказала ему на идеальном итальянском, чтобы он проваливал назад в вагину своей матери.

— Вот это моя маленькая девочка. Каждому из этих говнюков, у кого хватит наглости подойти к тебе, ты будешь говорить именно эти слова, точно таким же тоном.

Я улыбаюсь во все зубы.

— Хорошо.

Он кивает и треплет меня по волосам, словно гордый отец.

— И что теперь? Домой?

— Нет, если ты конечно не устала.

— Совсем не устала.

— Тогда у меня имеется еще одно жуткое место, которое я хочу тебе показать.

— Какое?

— Увидишь достаточно скоро.

— Сегодня ты полон сюрпризов, Данте, и до сих пор все они хороши. — Я надеваю открытый шлем и забираюсь назад ярко-желтой Vespa.

Ненавижу признаваться, но мне кажется, что я никогда не устану мчатся по Риму, сидя позади Данте на скутере.

Данте машет рукой, как на манеже в цирке, указывая на здание с двойной лестницей.

— Ты хотела что-то жуткое, я привез тебя к этому жуткому месту. Это склеп Капуцинов в церкви Санта-Мария-Делла-Кончеционе, — заявляет он.

Я смотрю на ничем не примечательную коричневую часовню перед нами, совершенно не впечатленная ее видом.

— Ты слишком быстро делаешь выводы, bella. О часовнях и мужчинах, — нежно замечает Данте. — Подожди, пока не увидишь, что внутри, прежде чем судить.

— Хорошо, но я не делаю слишком быстро выводы, просто отмечаю проверенное наблюдение о внешности, — говорю я.

— Внешний вид может быть очень обманчивым, — добавляет он, когда мы входим в часовню. Я понимаю, что он имеет в виду не здание, а мое мнение о нем.

Я осматриваю интерьер часовни, и глаза загораются радостью, как только я вижу огромную потрясающую картину Архангела Михаила.

— Хорошо, давай поговорим. Просто изумительно, — восклицаю я, сжимая руку Данте.

— Да, но я привез тебя сюда не ради этой картины Гвидо Рени, — отвечает Данте. — Пойдем со мной в склеп.

— Ооооооооууууу, звучит жутко, — говорю я, улыбаясь, двигаясь за ним вглубь часовни. Мы входим в жуткое темное и очень древнее помещение, которое напоминает камеру.

— Закрой глаза, — говорит Данте, когда мы спускаемся по последней ступеньки лестницы. — Я скажу тебе, когда открыть, — добавляет он, взяв меня за руку.

— Не дай мне упасть. Я ношу ребенка.

— Я никогда не позволю тебе упасть, — шепчет он мне на ухо, и его голос поражает меня своей сексуальностью. Я тут же открываю глаза и в упор смотрю на него. На секунду кажется, что воздух здесь слишком густой и застарелый, мне становится трудно дышать, Данте опять говорит: — Закрой глаза, малышка Роза.

Я следую его указаниям, он берет меня за руку и ведет дальше в глубь склепа. Должно быть, мы оказываемся в центре, потому что он говорит.

— Хорошо, теперь можешь смотреть.

Я открываю глаза и вижу... кости… сотни, может даже тысячи костей. Кости, прибитые к каждому дюйму стены и потолка, свисающие с потолка, как светильники, просто лежащие в куче или использующиеся в качестве декораций в стиле барокко. Здесь также имеются скелеты в монашьей рясе. Все здесь одновременно перепутано между собой и выглядит фантастически.

— Они... они все настоящие?

— Каждая кость и череп перед тобой принадлежали одному из трех тысяч семисот монахов Капуцинов, которые использовались для украшения этих склепов, — объясняет Данте.

— Они были захвачены в плен?

— Нет, они были просто монахами.

— Вау, и они использовали кости и черепа своих собственных мертвых братьев. Это еще более уникально.

Он с любопытством поглядывает на меня.

— Так тебе нравится?

— По идеи, я должна быть в ужасе от всех этих костей мертвецов, но это не так. На самом деле, просто удивительно, как они смогли то, что большинство людей считают ужасным, превратить в декор. Посмотри на арку из человеческих черепов! — Восклицаю я, пока внимательно оглядываю комнату. — А это. Это спинальные кости, не так ли? Ух ты! Посмотри, на эти кости ноги, заставляющие пирата входить в двери, — говорю я, поворачиваясь вокруг. — Я никогда не видела ничего подобного в своей жизни, Данте.

Один за другим мы исследуем другие склепы. Каждая крипта посвящена определенной части тела. Здесь есть склеп из костей голени и бедра, склеп из тазобедренных костей и склеп из черепов.

— Знаешь ли ты, что капучино назван в честь цвета мантии монахов Капуцинов? — тихо спрашивает Данте.

— Правда? — Говорю я, запоминая эту информацию, чтобы потом использовать ее в статье.

Последний склеп украшен целыми скелетами двух княжеских барберини. Рядом с ними висит плакат, который собственно и отвечает на вопрос всей этой экспозиции. Сообщение напечатано на нескольких языках.

Кем ты являешься сейчас, мы были когда-то.

Кем мы являемся сейчас, ты станешь когда-то.

— Как твой желудок? — Спрашивает Данте, когда мы наконец выходим из церкви.

— Как ни странно, но почти нормально.

— Тогда у меня есть для тебя угощение, — говорит Данте.

Он ведет меня в небольшое кафе на соседней улице со столиками, выставленными наружу.

— Я полностью тебе доверяю после сегодняшнего утра, Данте.

Данте выбирает столик под небольшим тенистым деревом и вытаскивает для меня стул.

— Спасибо, — говорю я с широкой улыбкой присаживаясь.

Почти сразу к нашему столику подходит седовласый официант с пристальным взглядом, который, кажется, рассказывает обо всем, что видел и слышал. На плече у него висит белое полотенце. Он бросает на меня взгляд и вежливо кивает.

— Signorina.

— Как всегда, — говорит ему Данте по-итальянски.

Он вежливо кивает и уходит.

— А что ты заказал?

— Carciofi alla Guida, артишоки в еврейском стиле.

— Во имя всего святого, что такое артишоки в еврейском стиле?

— Жареные артишоки.

Я с сомнением посматриваю на него.

— Я не поклонник артишоков и в лучшие времена, а сейчас с беременностью, меня может стошнить от одного их вида. Надеюсь, ты не заставишь пожалеть меня о том, что я доверилась тебе.

Он даже глазом не моргнул.

— Меня это совсем не беспокоит. Я буду очень удивлен, если ты их не полюбишь.

Официант приносит большую бутылку воды со льдом и два бокала.

Он начинает о чем-то разговаривать с Данте, но появляется пожилой официант и ставит наши тарелки.

Я беру хрустящий золотой кусочек, кладу в рот и наслаждаюсь вкусом лимона на языке, прежде чем начать жевать.

— Действительно вкусно. Считай, что я официально впечатлена.

— Да, думаю, тебе понравится это блюдо, — самодовольно говорит Данте.

Полностью игнорируя его замечание, я начинаю уплетать свою еду.

— У тебя хороший аппетит, — с удивлением отмечает Данте.

— Ем за двоих, — бормочу я, набивая рот. — Боже, ненавижу саму мысль, что стану скоро очень толстой.

— Ты станешь от этого только красивее, — тихо замечает Данте.

— Ах, сладкоречивый плейбой опять поднял голову.

Он кладет вилку на стол, раздраженно прищурившись.

— Я был честен с тобой. Ты выиграешь, если прибавишь несколько фунтов.

— Да? Не говори мне, что я также выиграю от растяжек.

Он пожимает плечами.

— А что плохого с растяжками?

— Ты просто так говоришь, ты когда-нибудь спал с девушкой с растяжками?

Его глаза сверкают чем-то, похожим на гнев.

— Это имеет значение, что я делал в прошлом? Люди могут меняться, Роза. Ты совсем меня не знаешь, но уже осуждаешь.

Атмосфера между нами становится тяжелой. Мне хочется поверить ему.