— Са–а–а-альвия! — Бернард зарыдал в голос, захлебнулся слезами.

— Ну, а ты чего смотришь?

В ответ тишина.

— Кассия, я же сказала, — пояснила Сальвия, — ты получишь возможность прикоснуться к моему телу. Но не сейчас, потом. Позже! Когда я этого захочу.

Кассия тихо заплакала.

— Бернард, прикрой дверь! Быстро, — скомандовала Сальвия. — Сквозняк в комнате.

Раздались тяжелые шаркающие шаги. Бернард прикрыл дверь.

Наваждение тут же пропало, а я будто бы очнулся. Быстро пришел в себя, прислушался и осмотрелся. Вокруг никого не было. Тишина. Надо поскорее убираться отсюда. Тем более до своей комнаты мне еще ползти и ползти.

Быстро перебирая руками, я направился к лестнице. А в голове пульсировала лишь одна мысль: что–то жуткое уже назрело, будто гнойная мозоль, и вот–вот лопнет. Времени осталось меньше, чем я думал!

— Утихомирь ее! — рявкнул стражник на одного из конюхов. — Эта тварь пыталась меня укусить.

Конюх ударил лошадь и помог стражнику взобраться в седло.

Лошади боялись и потому тоже нервничали. Как и все мы. Уже несколько дней в поместье, как и на его окрестностях, творилось что–то неладное. Сам воздух, казалось, был пропитан тревогой. И на первый взгляд все вроде бы спокойно, но что–то назрело, как гнойник, и готово было вот–вот лопнуть, забрызгав всех вокруг. Хотя, отец не показывался уже несколько дней. Как и чета Эркли, что дожидались возвращения Артура из клана Арвуд.

Неспокойно. Тревога липким желе окутывала все и всех. Больше остальных опасность чувствовали лошади и от того бесновались. Брыкались, не давали седлать себя, а один скакун и вовсе чуть не укусил стражника. Остальные пятеро солдат отделались немногим легче, но все были злыми и раздраженными. Словно стая демонов смотрели из Пустоты. Только от своих обязанностей не отлынивали, служба и есть служба. Тем более что стражники были личной охраной матери.

Я справился бы сам, без чьей–то помощи. Если бы только мог стоять на ногах. Раньше так и было, сам седлал лошадь, теперь же этим занимался конюх. А я с сожалением наблюдал за его небрежными действиями. Он не любил лошадей, ему, если сравнивать, больше нравилась сбруя и седло. Особенно седло. Его переделали специально для меня по распоряжению матери. Удлинили луку, чтобы для спины была дополнительная опора. Приладили по бокам небольшие упоры для коленей, что позволяло жестко зафиксировать ноги. Теперь я не боялся, что потеряю опору и свалюсь на землю. Так же само седло сместили чуть в сторону и расширили, и это позволяло еще прочнее держаться на лошади и даже переходить в галоп. Я тренировался уже несколько дней, и к сегодняшней длительно прогулке был полностью готов.

Несколько дней назад мать изъявила желание выбраться на прогулку, покинуть поместье и прокатиться по окрестным землям. День назначила на сегодня. С собой она взяла малютку Линду и меня. Сказала, что мне нужно развеяться перед днем рождения. До него осталось всего четыре дня. Не смотря на все возрастающую тревогу, мама не отступилась от своего решения. С утра мы начали готовиться к выходу, но вот лошади… Они даже не желали покидать свои стойла. Не битой осталась только моя кобыла, я заговорил ее, и она успокоилась.

Перед выходом я больше всего сожалел, что мне так и не разрешили оседлать Боя. Я навестил его с самого утра. Доковылял всего на пару минут: угостить сахаром, пообещать, что совсем скоро мы с ним покатаемся и попрощаться. Конь не вышел из тени своего стойла, недоверчиво ржал. Не верил мне, словно знал что–то такое, о чем не ведал я. Тревога разрослась в груди еще больше.

Наконец, все было готова, а карета для матери и Линды — подана. Я еще раз проверил именной меч на поясе — легко ли выходит из ножен — и убедившись, что все в порядке, кивнул стражникам. Не задерживаясь, мы покинули поместье. Миновали окраину Лэйна и свернули в поля. Нас встретил будущий обильный урожай и серые, изможденные лица крестьян. Мы не останавливались и вскоре добрались до первой рощи. Проехали мимо большого поселения, где обрабатывалась кожа, и свернули на запад.

Я то и дело оглядывался на карету. Мать меланхолично смотрела в приоткрытое окно, а малютка Линда тараторила без умолку. Она восхищалась местным пейзажем. В нем не было ничего необычного, но для сестры — это в диковинку. Она впервые за свою жизнь выбралась так далеко за пределы поместья. Вскоре эмоции взяли верх, Линда устала и заснула.

Мы не делали привал до самого полудня. Когда солнце миновало зенит — тоже не остановились. Шестеро личных охранников матери не роптали. Воины, привычные к длительным дневным переходам, каждый из которых находился на ступени старшего адепта.

Становилось все жарче и жарче. Знойный воздух звенел и плавился под палящими лучами солнца. Ни ветринки. Все вокруг стихло, будто перед надвигающейся грозой. Вот только я чувствовал, что грядет самая настоящая буря.

Вскоре мы добрались до отдаленной обители Ветра, и мать изъявила желание посетить ее. В одиночку. Нам с сестрой ничего не оставалось, как ждать. Мать задержалась надолго, и Линда заскучала. Я попросил стражника передать ее мне. Сам из седла выбираться не стал, ведь забираться обратно не самый приятный процесс. Проще было развлекать сестру сидя верхом на лошади. Хотя, скорее это Линда развлекала меня. Она рассказывала, казалось, обо всем, что узнала, даже похвалилась, что няня начала читать ей легенды об Императоре. О том, как он достиг ступени Бессмертного Рыцаря. Я знал эти истории. Поистине великие деяния. Ужасные, но поучительные. Уж не знаю, сколько из них — правда, а сколько — вымысел, но сознание они всегда будоражили.

Мать покинула обитель, когда солнце начало клониться к закату. В ее глазах плескалась тревога и необъяснимая тоска. Малютка Линда тут же притихла у меня на руках. Стражники напряглись. Я хотел поинтересоваться у мамы, что случилось, но она молча забрала сестренку и скрылась в карете, объявив, что мы возвращаемся обратно. Никто спорить не стал.

Не смотря на то, что летние дни были еще долгими, к Лэйну мы выехали уже в сумерках. Призрачные огни города показались из–за ближайшего холма, в стороне темнело поместье. Там, почему–то, огни не зажигали.

Тревога сменилась необъяснимым страхом. И в этот момент я пожалел, что не смог взять с собой Боя, что позволил матери и сестре вернуться обратно. А еще тосковал по Трою. Никаких иных чувств не было.

Когда подъезжали к воротам поместья, мне показалось, что над головой раздалось громкое хлопанье тяжелых крыльев и насмешливое карканье. Задрал голову, но никого не увидел. Скорее всего, помешала сгущающаяся тьма.

Даже вставшая луна и высыпавшие звезды не смогли рассеять мрак. Постепенно небо затянуло тяжелыми тучами, вот только ветер не тревожил листву на деревьях, не шевелил густую сочную траву.

Буря вот–вот начнется, и хорошо, что мы успели добраться до дома.

Над головой повторилось насмешливое карканье.

Охранники открыли ворота, и вся наша небольшая процессия въехала на территорию поместья. Окончательно стемнело. Тучи затянули небо, а стихийники сегодня почему–то не торопились зажигать фонари вдоль дорожек. До конюшен и самого поместья было еще далеко, поэтому путь продолжили в быстро сгущающемся мраке.

Миновали длинную аллею кипарисов, скопление открытых террас, малую обитель и выбрались к окраине розового поля. Тишина окутала нас с ног до головы, а воздух от царящей тревоги уплотнился, стал практически осязаемым. От запаха роз жгло в носу.

Чем дальше мы ехали, тем тоскливее становилось. И я не мог понять — почему.

Заплакала Линда.

— Стой! — скомандовал начальник охраны. Остальные пятеро солдат остановились, разъехались полукругом по дороге.

— Что там? — спросил возница, останавливая лошадей. Никто из охранников ему не ответил.

Я направил свою кобылу вперед, с интересом вытянул шею. Впереди — темно, а дальше мрак и вовсе становился непроглядным, плотным.