Матвей, после того, как в первый момент помог противотанкистам поджечь броневики, приступил к снайперской стрельбе из противотанкового ружья с оптическим прицелом. Вообще–то, он мог бы точно поражать цели и без оптики, но хотелось видеть воинские знаки различия на вражеских мундирах, чтобы в первую очередь выбивать главарей карательного отряда.
Оставшиеся ещё не ранеными немцы поняли, что перестреливаться с надёжно укрытыми в земле и за стенами дзотов партизанами бесполезно, а лежать на голой, простреливаемой со всех сторон равнине бессмысленно, поэтому предприняли отчаянную попытку проползти пару сотен метров и прорваться в спасительный лес.
Однако ретивых зачинщиков дерзкого похода тут же упокоили снайперы, а пулемётчики из верхних дзотов длинными очередями перемешали порядки тихоходных ползунков.
По частоте ружейного огня немцы понимали, что остатки их роты плотно обложила пара советских пехотных рот. Стреляли явно не юные пионеры и старики–разбойники, а кадровые военные, так что вся история с карательной экспедицией против толпы колхозников была изначально обречена на провал — засада, без шансов победить.
Но то, что подразделение вермахта атаковали не партизаны–дикари, а хоть и варвары, но регулярные советские части — вселяло надежду на возможность цивилизованно сдаться в плен. Сразу после безуспешной попытки прорваться, а вернее как–то проползти на пузе, в лесную чащу, солдаты стали наматывать на стволы винтовок мятые носовые платки и энергично размахивать самодельными белыми флагами.
Стрельба сразу смолкла, над выкошенным полем воцарилась зловещая тишина. Красноармейцы и партизаны призадумались. Когда устраивали капкан на немецкую стаю, никто как–то не предполагал, что могут быть ещё и пленные. Пауза затянулась надолго, пока командиры подразделений собрались на военный совет и не решили неожиданную проблему. Большинство партизан высказалось за то, чтобы на голом поле окончательно заморить карателей. Кадровые же командиры указывали на опасность ночного прорыва части врагов из неплотного кольца окружения. Конечно, из–за снайперского и пулемётного огня большинство солдат не доживут до заката, но вот в темноте такую обширную поляну не удержать — кто–то да уползёт. С немецкими ранеными тоже возникала проблема, праведный гнев на карателей уже чуть поостыл, и добивать калечных теперь очень уж не хотелось.
— Фашисты с партизанами обмениваться пленными не станут, — отрицательно покачал головой лейтенант Петренко. — А нам расстреливать сдавшихся, как–то, не по–советски.
— Но и кормить такую вражью свору колхозу накладно выйдет, — зло возразил один из партизан. — До конца надобно додавить ядовитую гадину, пока не уползла. Каратели не пожалели бы наших мирных селян.
— Ну мы же не фашисты! — горячился младший лейтенант Волынский. — Даже на войне есть правила.
— За линией фронта, в тылу врага, правила свои — партизанские, — сурового вида пожилой мужик надвинул козырёк гражданской кепки на глаза и, пряча взор, стыдливо предложил крестьянскую хитрость. — Германца в плен брать надо, чтобы ночью не уполз, подлюка, но потом осудить военным трибуналом и расстрелять фашистскую сволочь.
— Раненых тоже расстреливать⁈ — побагровел от гнева молодой лейтенантик.
— А кто подранков лечить–то будет? — тут же привёл убийственный аргумент суровый партизан. — У калек заслуг пред нами нет — все фашисты одинаковые.
— Но не все немцы фашисты, — неожиданно заступился за поверженного врага отмалчивающийся до того Кадет. — Офицеров и унтер–офицеров мы уже упокоили, а остальной контингент пехотной роты набран из бывших крестьян и пролетариев. Будем исходить из того, что партийные национал–социалисты в простых частях рядовыми не ходят. Дед Захар жаловался на отсутствие крепких мужиков в хозроте, вот и подкинем ему полсотни землекопов. Пусть трудом зарабатывают на хлеб: средь болот обводные канавы роют и землянки сооружают для жителей партизанского лагеря. На раненых же, мы поупражняемся в проведении хирургических операций, мне с молодым фельдшером надо «руку набить». Кого сумеем спасти и выходить — запишем в легкотрудники.
— Вот это по–людски, — охотно согласился суровый командир в кепке. — И в партизанском хозяйстве крепкие руки пригодятся. А ты, Кадет, неужто и в медицине мастак?
— К сожалению, в госпитале Асунсьона в военно–полевой хирургии у меня было совсем мало практики, — скромно улыбнулся парагвайский кудесник. — Мама мечтала, чтобы я стал врачом, потому поощряла общение сына с парагвайскими хирургами и шаманами племени гуарани. Классического медицинского образования у меня нет, зато я нахватался некоторых очень действенных приёмов народного знахарства и костоправства от казаков, китайцев и индейцев. Надеюсь, если мы с фельдшером сумеем спасти часть раненых немцев, то и товарищи–партизаны уверуют в нашу силу и не станут отказываться от помощи медиков–недоучек.
Партизаны милостиво приняли сдачу немцев в плен и под конвоем отправили на хозработы в самую гущу болотных топей. После разгрома очередной полноценной пехотной роты, вооружения в отряде стало с большим избытком. Пистолеты и гранаты сразу разошлись по рукам, а остальные излишки оставили для будущего пополнения. Все верили, что с таким лихим атаманом новые победы себя ждать не заставят.
Особенно людей воодушевило невероятное известие, что парагвайский целитель сумел спасти жизнь всем дожившим до времени проведения операции раненым. Работать чудо–хирургу пришлось больше десяти часов подряд, но не один пациент не умер в ходе операции. Удивляло и то, что после все раненые быстро пошли на поправку. Показательно стало и странное поведение молодого фельдшера, который от деревенского батюшки потребовал себя срочно окрестить в православную веру. Видать, сильно впечатлило недоучившегося студента мастерство казацко–индейского чудо–лекаря, умевшего прикосновением руки извлекать пули из тел, одним лишь взглядом останавливать кровотечение и затворять раны, жонглируя огнём от свечи. Правда, такими откровенными деталями молчаливый фельдшер ни с кем не делился, чтобы не сочли полоумным. Просто, когда в разговоре упоминал Кадета, обязательно крестился и говорил о мастере всегда очень уважительно, всех заверяя, что без божьего промысла столь величайшее искусство невозможно.
В тяжёлые времена людям нужен был сильный и удачливый лидер, а ещё лучше, если ему, помимо фортуны, благоволили и другие божественные сущности. Похоже, парагваец призвал всех, кого только смог, на сторону партизан: и великого христианского бога, и древних языческих лесных тварей. Иначе как объяснить, что после проведения коллективного молебна, в воздухе над «Парагвайским районом» у немецких самолётов начали глохнуть двигатели, и машины падали, врезаясь в кроны деревьев. Хотя германское командование списывало эти чудеса на происки злых парагвайских технарей, которые как–то научились секретным волновым оружием воздействовать на моторы, но простой народ истово верил в божий промысел.
А после того, как парагваец постучал в шаманский бубен и призвал болотных духов на помощь, странные дела начали твориться и в лесных дебрях. Старожилы перестали узнавать знакомую местность: давно осушенные болота наполнились водой; ручьи, кем–то перегороженные земляными плотинами, изменили старые русла и затопили большие участки леса. Правда, злые языки утверждали, что всё это безобразие учинили рабочие бригады пленных немцев, но тогда уж очень работящими оказались землекопы — эдакую часть леса изловчились за месяц перерыть. Да и откуда тогда появилось в лесу множество новых родников? Ведь следов глубокого бурения возле источников не просматривалось. Создавалось впечатление, будто неведомая сила выдавила жидкость из подземного водного пласта на поверхность, пробив для родников восходящие каналы в грунте.
И уж как–то очень складно всё выходило, словно неведомый паук–архитектор сплетал причудливый узор из каналов, болот и мелких водоёмов, перегораживая лес липкой ловчей паутиной. При этом ещё было тоже не понятно, что за дьявольская сила странным образом валила сухие или подгнившие деревья, заваливая непроходимыми засеками обходные маршруты. Неужто и впрямь в лесах и на болотах проснулись могучие древние духи?
