Таким образом, зрители были рассажены в следующем порядке: в партере расположились штрафники; позади сцены, в трёхстах метрах от первой линии окопов, выглядывали из–за бруствера бойцы заградотряда НКВД; а на галёрке, в километре от русских передних позиций, с пригорка наблюдали в бинокль любопытные фрицы.

Началось представление на закате, с появлением на арене Матвея и обряженной в плащ тёмной фигуры Цыганского барона. Матвей тащил на могучих плечах огромный чан с железной ручкой, а фигура в плаще, с глубоко надвинутым на лицо капюшоном, вывела на поляну сильно хромающую подраненную лошадь. Матвей установил на землю медный чан и, на время оставив недвижимо стоять на поляне фигуру Цыганского барона и обречённое на заклание животное, сходил к блиндажу, притащив на плечах молочный бидон и солдатский вещмешок. Вывалив в котёл из мешка пучки каких–то трав и пригоршни пёстрых грибочков, Матвей щедро плеснул прозрачной жидкости из бидона. Знатоки из ближних окопов учуяли душок от полевых трав и хорошо знакомый резкий запах спирта, а в россыпях грибочков явно промелькнули красные шляпки мухоморов.

Подготовив сцену, Матвей удалился в окопы штрафников, а из рупора громкоговорителя раздались усиленные динамиком размеренные звуки барабанного боя, словно индейский шаман стучал в ритуальный бубен. Расстояние до немецкой галёрки было чуть больше километра, но германский офицер приказал снайперам попытаться достать наглых клоунов. Во всяком случае, уж лошадь–то была габаритной целью.

Прозвучало несколько выстрелов из окопов на пригорке. Возможно, какие–то пули и попали в цель, но шут в плаще и его кобыла никак не отреагировали на такие мелочи.

Приманка отлично сработала. Матвей дал по рации целеуказание своим снайперам, залёгшим в воронках, поближе к немецким окопам, и сам приложился к противотанковому ружью с оптическим прицелом. Залп с русской стороны оказался убийственным — зря так подставились немецкие снайперы.

Сильно обидевшись на коварство русских, немцы приготовились послать ответку из полевых миномётов.

Однако упреждая огонь противника, из окопа штрафников рявкнули полковые миномёты. Пудовые мины первым залпом выкосили прислугу на немецкой батарее, а следующими выстрелами смешали с землёй вражеские миномёты и подняли в воздух артиллерийский погреб.

Под канонаду взрывов, прикрываясь пылевым облаком, уносимым ветром в сторону русских позиций, снайперы–партизаны по-пластунски и перебежками двинулись обратно к окопам штрафников.

Разглядев сквозь пыль и дым фигурки дерзких стрелков, им вслед застрочил немецкий пулемёт.

Тут же в крышу дота прилетела парочка пудовых гирь: первая мина вскрыла слой грунта, а вторая проломила брёвна перекрытия крыши. Из амбразуры вырвался пучок огня, дыма и пыли.

Следующую ожившую пулемётную позицию постигла та же скорбная участь: погребок пукнул дымом и сложился, хороня под обломками весь расчёт.

Германский офицер, наконец–то, понял хитрую задумку русских и приказал не раскрывать противнику местоположение огневых точек. Снайперская точность корректируемого артиллерийского огня спецотряда поражала, и не только воображение, но и, натурально, поражала на убой. Немецкая галёрка затихла, лишь завзятые офицеры–театралы в бинокли рисковали выглядывать из глубины тёмных амбразур, но уже не помышляя мешать тайному действу на сцене.

А поглядеть, признаться, было на что. Зрители увидели, как Цыганский барон подвёл лошадь ближе к медному чану, заставил склонить голову и острым клинком «парагвайки» полоснул по вытянутой шее. Кровь обильной струёй полилась в колдовской чан. Лошадь стояла нешелохнувшись, а её сердце, будто управляемый чужой волей насос, выкачивало кровь из тела. Через минуты стало казаться, что какая–то неведомая сила, словно спрессовывая тело животного, выдавливала из мышц последние порции крови. Иссушенное тело превратилось в мумию, но продолжало так же, не шевелясь, стоять на ногах.

Цыганский барон завершил кровопускание и, легко вспорхнув на круп лошади–мумии, отъехал чуть в сторонку. На сцене появился Матвей и ещё двое подручных. Они продели длинный шест под железную скобу ручки чана и подняли его на плечи. Спереди груз нёс могучий командир, а парочка рослых партизан сгибалась под ношей позади. Что происходило уже в окопах, куда утащили колдовской котёл, сторонним наблюдателям было не углядеть, как и не услышать тех слов, которые говорил вещий Кадет своим воинам.

Да и потом свидетели не могли толком поведать, что творилось с ними в то время. Уж слишком диким казалось происходящее вокруг. Помнили лишь, что Кадет убеждал в необходимости испить колдовской настойки, дабы обрести силу варяжских берсерков. А ещё индейский шаман окроплял кровью лица воинов и марал часть их формы. Свои увещевания парагваец умасливал доброй чаркой чистого спирта, от которого мутная, дурно пахнущая жижа с травой и плавающими мухоморами уже не казалась такой уж гадостью. Ещё всех удивляла возникшая неимоверная лёгкость в теле, будто после выпитой порции волшебного отвара, сбросил половину собственного веса. А помазанье кровавым елеем шаман объяснял тем, что ночью придётся сражаться плечом к плечу с павшими товарищами, которыми устлано поле битвы. Ожившие воины должны принять штрафников за своих соратников и единым строем идти на ненавистного врага. Кадет убеждал не бояться жутких видений, которые навеет колдовской отвар — это, во многом, только игра воображения.

Неизвестно, из–за слов ли знаменитого командира или значительного превышения спиртовой наркомовской нормы, но настроение в роте поднялось на небывалую высоту: штрафники готовы были голыми руками рвать ненавистных фашистов. Кадету с трудом удалось удержать берсерков от атаки до наступления полной темноты, убедив позволить, как это дико не звучит, первыми начать штурм высоты их товарищам, уже поверженным в бою, и которым вражеские пули уж точно нипочём.

Когда ночная тьма окутала мир, и лишь узкий медный серп луны отражал мертвенно жёлтый отблеск призрачного света, чёрный всадник на костлявой лошади беззвучно пересёк линию окопов и достиг изрытой воронками гиблой полосы. Призрак властно взмахнул руками и широко развёл их в стороны, словно стремясь ладонями охватить расстилающийся мрак.

По всей линии заграждений колокольчиками тревожно зазвенели пустые консервные банки, привязанные к колючей проволоке. Невидимая гравитационная сила принялась срывать проволоку со столбиков и перекручивать в тугой жгут, разрывая на части. Складывалось впечатление, будто в темноте на поле извиваются длинные гремучие змеи.

Со стороны немецкой высотки в небо взмыли десятки осветительных ракет.

В колышущемся алом свете стало заметно повсеместное движение на поле. Десятки тёмных фигур ползли по земле, формируя ровные пехотные цепи, залёгшие перед штыковой атакой.

Разом застрочили все немецкие пулемёты, горящие трассеры чередой игл прошили полотно ночи.

Со стороны русских окопов размеренно забухали выстрелы миномётов. Огненные всполохи укладывались гирляндой похоронных цветов вдоль искрящейся вспышками вершины холма. Через минуту все пулемётные доты превратились в склепы с покойниками. Матвей не только лично наводил орудийные стволы на цели, но ещё и слегка подправлял падающие мины на заключительном участке полёта. Соратники едва успевали подносить к миномётам очередные заряды.

На время пулемётного обстрела, серые фигуры на поле затаились, ибо чародей не мог одновременно управляться и с зомби, и со своей артиллерией, но, после подавления дотов, движение тёмной пехотной силы возобновилось. Кукловод следил не только за образованием ровного строя, залёгшей пехоты, но и за её вооружением. Штрафникам автоматы не полагались, потому все штурмовики оснащались винтовками с примкнутыми штыками. Матвею пришлось изрядно потрудиться, чтобы вложить выпавшее оружие в руки зомби. В основном, они лишь поддерживали цевьё винтовки левой ладонью, а правой прижимали приклад к бедру. Ну вот, наконец–то, удалось сформировать ровные ряды, и пришёл черёд поднимать пехотные цепи в последнюю атаку.