“Их нанял какой-нибудь маг?”

– Но какой? Насколько нам известно, в Саузварке был всего один чародей, твой бывший хозяин, но он теперь мертв. И потом, ты сам говорил, что деятельность другого мага была бы тебе заметна.

“Он мог наложить на Двойника нужное заклинание не в самом Саузварке, а где-нибудь вдали от него”.

– Да, и тогда бы ты этого не заметил. Но зачем столько хлопот? Зачем стараться скрыть магию, если других магов тут нет? Кроме жрецов, но те занимаются не магией, а теургией.

“Ты думаешь, что ворам помог какой-нибудь жрец”.

– Да, – сознался Лайам. – Думаю. Но это только предположение. Точнее нельзя ничего сказать, пока Кессиас не получит ответ от Акрасия Саффиана – самого известного во всем герцогстве мудреца.

“Значит, надо дождаться ответа”.

– Но я не хочу ждать! – раздраженно воскликнул Лайам. – Я хочу все знать сейчас!

“Ты так нетерпелив потому, что у тебя есть и другие вопросы, – заметил дракончик. – Не относящиеся к нашему делу”.

– Полным-полно, – признался Лайам. – Например, я хочу выяснить, что означала улыбка настоятельницы самого мрачного в городе храма? Еще мне хочется знать, действительно ли у Сцеволы было видение, и если да, то что оно означает? А ведь существуют еще и кометы, и свечи, гаснущие во всех храмах одновременно. И еще, раз уж мы взялись обсуждать всякие чудеса, я не прочь бы понять, что имел в виду дух Двойника, когда говорил, что его преследуют птицы? Одним лишь богам ведомо, что это за мука – быть привидением, но это, похоже, выше даже их разумения.

Внезапно Лайам почувствовал, что смертельно устал и от разговоров, и от размышлений. Плюс к тому у него разболелись ноги.

– Ты уже донюхал свой кофе?

“Да, мастер”.

– Я пошел спать. Разбудишь меня утром?

“Хорошо, мастер”.

– Только без этих страниц из бестиария. И без древних развалин. Изобрази что-нибудь простенькое. Скажем, красивую девушку с длинными темными волосами. – Лайам крепко зажмурил глаза и представил знойную красотку из дальних земель. – Видишь ее?

“Вижу”, – отозвался дракончик. Лайам открыл глаза и расхохотался. Фануил сидел, обкрутив лапы хвостом и устремив взгляд в потолок, являя собой воплощенное высокомерие.

– Вот пусть она меня и разбудит, – весело заключил Лайам и отправился в библиотеку – спать.

Всю ночь напролет Лайама душили кошмары, потом появилась экзотическая красотка и закричала: “Проснись!” Громко, словно грифон, потому что сидела в его клетке, а грифон тем временем кружился под сводом купола, и Сцевола на нем восседал.

Когда знойная дива вновь закричала: “Проснись!” – она уже стояла на крыше храма Беллоны, держа в руках скользкую от крови веревку, а Двойник пытался взобраться по этой веревке на небо, где, словно пчелы, роились сверкающие кометы.

Потом она кричала “Проснись!” со ступеней храма Лаомедона. Тем временем люди Клотена маршировали по безукоризненно точной окружности вокруг людей Гвидерия, маршировавших в обратную сторону вокруг чаши фонтана.

В конце концов девушка опустилась на колени рядом с диваном, нежный воркующий голосок прошептал ему прямо в ухо: “Проснись!” – и Лайам проснулся.

– О боги! – проворчал он, с трудом поднимаясь с постели, и провел рукой по лицу. Ладонь его тут же сделалась липкой, и Лайама бросило в дрожь.

– Не делай больше этого, ладно? По крайней мере, до тех пор, пока у тебя не начнет хорошо получаться.

“Это твои сны”.

Лайам не нашелся с ответом, а потому просто заковылял прочь из библиотеки, на ходу протирая глаза. День лишь разгорался, в окнах виднелось небо, покрытое снежком перистых облаков, освещенных зимним неярким солнцем.

Лайам побрился, наскоро вымылся, оделся, позавтракал – и лишь после этого почувствовал, что приходит в себя.

“Мастер, а как же кофе?” – поинтересовался Фануил, заглядывая на кухню.

– Будет тебе кофе, не беспокойся, – пробурчал Лайам. – Слушай, ты зовешь меня мастером, а с домашним хозяйством вожусь я один. Почему бы тебе хоть раз не приготовить себе завтрак?

“Печь слушается только владельца дома”.

– Но ведь в тебе заключена частица моей души. Значит, ты – отчасти – также владелец дома. Или тебе интересно быть хозяином только во время еды?

“Даже если бы мне удалось заказать печке еду, – возразил дракончик, – я все равно не сумел бы ее достать. У меня ведь нет рук”.

– Это неважно, – сказал Лайам, вытаскивая из печи миску с сырой бараниной. – Ты можешь выучиться носить тарелки на кончике носа?

“Я к этому не приспособлен”.

– А к чему же ты приспособлен, дружок? Дом убирает в комнатах сам, за Даймондом ухаживаю я, а больше здесь и делать вроде бы нечего. Может, продать тебя в зверинец мадам Рунрат?

“Ты стал бы по мне скучать”.

– Это вряд ли, – заявил Лайам, но тон его был несерьезен. Он знал, что действительно стал бы скучать по дракончику. И вовсе не потому, что с тем удобнее размышлять вслух. Без маленького уродца дом потерял бы половину своей прелести. Дракончик давно стал для Лайама чем-то вроде семьи, являясь одновременно и домашним любимцем и другом.

– Скажи-ка, а ты стал бы по мне скучать?

Дракончик склонил голову набок и уставился на Лайама. Похоже, такая мысль никогда его не посещала.

– Ладно, неважно. Тогда ответь, скучаешь ли ты по Тарквину?

“Мастер Танаквиль был хорошим хозяином”.

Лайам на мгновение призадумался, что мог бы означать этот ответ, потом махнул на эту затею рукой. Понять ход мыслей рептилии было попросту невозможно.

“Ты сегодня будешь встречаться с отмычкой?”

– Да, и еще с черной жрицей, и с призраком Двойника.

“А с призраком зачем?”

Лайам досадливо мотнул головой:

– Точно не знаю. Мне нужно сперва переговорить с матушкой Джеф. Возможно, раз уж тело лежит у нее в мертвецкой, она сумеет найти способ помочь призраку обрести покой. Тогда хоть что-то будет завершено, да и жалобщики из Муравейника оставят Кессиаса в покое.

“Тебе его жалко, этого Двойника?”

– А тебе нет?

Лайам внимательно следил за реакцией маленького уродца. Фануил вытащил нос из миски и потянулся к чашечке с кофе.

“Нет. Он умер, но не понимает, что умер. Это глупо”.

– Глупо, – эхом отозвался Лайам. – Странное ты все-таки существо, Фануил.

Впрочем, тон его голоса был вполне дружелюбен, и, прежде чем выйти, он почесал за ухом толстокожую тварь.

“Я скоро сделаю из этого конюха богача”, – подумал Лайам, недовольно поглядывая на кучку монет, лежащую у него на ладони. Затем он ссыпал деньги в карман и зашагал в сторону порта.

Конечно, денежки у Лайама имелись. В его сундучке хранился солидный, по меркам города, капитал. С учетом того, что платить за еду и жилье Лайаму практически не приходилось, его накоплений должно было хватить на несколько лет. Но, памятуя о временах, когда ему случалось сидеть без единой монеты, Лайам старался поаккуратнее обращаться с деньгами. Ладно, махнул он рукой, пока в кармане звенит, нечего поджиматься, а когда перестанет, тогда пойдет другой разговор…

Портовая улица была забита народом. Похоже, местные рыботорговцы решили с толком использовать погожий денек. Холодный воздух пропитался запахом соли. Прямо под стенами домов стояли бочки с устрицами и корзины с омарами, на привольно раскинувшихся лотках красовались груды всяческой рыбы, а рыбаки все подносили с пристаней новые кошелки с уловом, и перекупщики забирали их, не торгуясь, переправляя товар дальше, ибо Саузварк рыбу любил.

“Интересно, – подумал Лайам, – знает ли кто-либо из этих людей, что всего лишь несколько часов назад тут с воплями бегал чокнутый призрак, а за ним не разбирая дороги носился примерно такой же дурак?”

Лайам дошел до порта и, свернув на восток, побрел к тому месту, где они условились встретиться с Мопсой.

В порту также кипела бурная деятельность. Гавань была заполнена кораблями, стоявшими на рейде или приткнувшимися к причалам, но все они были безмолвны и неподвижны; с пустыми палубами и оголенными мачтами эти гордые каравеллы и галионы пережидали зимний сезон. Теперь тут заправляли лишь рыбаки; одни шныряли на своих шустрых лодчонках вокруг грузных торговых судов в поисках рыбацкой удачи, другие уже волокли улов по скользким сходням на берег. Колеса несчетных повозок, увозящих добычу, то гулко постукивали по доскам пирса, то весело грохотали по булыжнику мостовой. Картина была настолько отрадной, что, несмотря на висящую в воздухе брань, Лайам невольно приободрился, напомнив себе, что кроме воров, убийц, бродячих призраков и охочих до драки жрецов в городе существуют люди, занятые нормальными человеческими делами.