— Я могла бы убить тебя, Жак де Сассенаж! Но тогда оказалось бы, что все эти годы униженного служения оказались потрачены впустую. Ты оставишь Жанну там, где она сейчас. Мы с Сидонией, как и раньше, будем жить здесь, в замке, с вами.

— Ни-ни-ни… Никогда! — заикаясь и едва переводя дух, пробормотал он.

Еще одно движение руки — и его швырнуло к другой стене, и с такой силой, что от удара сломался нос. Он повалился на пол, лицо было все в крови. Гарпия, не шевельнувшись, ждала, пока он поднимется, цепляясь пальцами за неровности каменной кладки.

— Думаю, у вас нет выбора, барон.

Жак де Сассенаж сплюнул кровь, не обращая внимания на боль, вытер лицо рукавом и вперил в нее полный ненависти взгляд.

— Я не позволю дьяволу править на моих землях.

Гарпия посмотрела на него с презрением.

— И как ты намереваешься мне помешать?

Он задумался. И правда, как? Воин в нем требовал сорвать с пояса кинжал и броситься в схватку, однако голос рассудка твердил, что и эта атака обернется поражением, как и предыдущая. Даже если ему и удастся нанести удар, он не причинит дьяволице вреда. Все эти годы Марта преспокойно ходила в церковь и причащалась вместе с Сидонией. Значит, на божественное вмешательство надеяться не приходилось. Оставалось лишь прибегнуть к хитрости. Но, чтобы что-то придумать, сначала нужно понять… Нос немилосердно болел. Жак подошел к резной полочке, на которой стоял оловянный графин с терновой настойкой. Вынув стеклянную пробку, он прямо из горлышка сделал несколько глотков и сразу же почувствовал себя лучше.

— Я хочу знать правду об участии Сидонии, — сказал он глухо, в нос, и повернулся к гарпии.

Марта по-прежнему смотрела на него с презрением.

— Присядьте, Жак де Сассенаж! У вас идет кровь. Негоже господину показываться перед гостями и челядью в таком виде!

Возражать было бессмысленно. Марта держала его в своих руках. И он подчинился, спрашивая себя, насколько велика ее сила. Марта между тем что-то прошептала себе под нос. Мгновение — и барон снова задышал свободно. Напротив него на стене висело зеркало. Он посмотрел на свое отражение и понял, что нос его снова в полном порядке. Даже на одежде не осталось ни капли крови. Жак даже испугался. Да, с этой ведьмой нелегко будет справиться…

— Постарайтесь больше не сердить меня, барон, иначе от вас и ваших потомков останется кучка золы. Что до Сидонии, то она не виновата. Даже наоборот. Узнав, что я сделала, она хотела вам все рассказать. Я сделала так, чтобы она замолчала.

— Но зачем это вам?

— Сидония любит вас, а ее красота не оставила вас равнодушным. Это могло помочь осуществлению моих планов. Я ни за что не позволила бы Жанне де Коммье мне помешать. Она останется на прежнем месте. Вы меня хорошо поняли?

Он кивнул, подавляя в себе порыв бешенства. Ничего, его время еще придет…

— Что вам нужно, чтобы оставить нас в покое?

— Ничего такого, что вы сейчас можете мне дать. Когда придет время, я сама возьму, что хочу, и вы будете свободны.

Он встал.

— Вы хотите сказать, что до тех пор все мы — ваши пленники?

Она язвительно захохотала:

— А вы когда-нибудь в этом сомневались?

Пока он обдумывал услышанное, Марта вышла и закрыла за собой дверь.

Филиппина запрокинула голову, чтобы лучше рассмотреть строгий силуэт замка Рошешинар, возвышавшегося на скале. До него оставалось несколько туазов по извилистой каменистой тропинке, по которой ее осмотрительная лошадка двигалась шагом. В сопровождении брата и его друзей она чувствовала себя пленницей. Что-то несомненно произошло. Она не знала, что именно, но после их возвращения из Сен-Жюс де Клэ в замке Бати установилась странная атмосфера. Филиппине хотелось думать, что причиной тому чудесное исцеление Альгонды, однако удивительная связь, существовавшая между нею, Альгондой и маленькой Элорой, словно бы мешала ей рассказать кому-нибудь о том голубом свете. «Нет, — думала Филиппина, — дело в чем-то другом!»

Очнувшись, Альгонда почувствовала себя лучше, и все же пока не могла покинуть постель. Стоило ей поставить ноги на пол, как начинала кружиться голова и она теряла сознание. Знахарка заявила, что ей нужно полежать еще какое-то время, чтобы окончательно поправиться. Элора отказалась брать грудь кормилицы, поэтому было решено оставить ее с матерью. Филиппина тоже хотела побыть с ними, но отец потребовал, чтобы она выехала на прогулку, а вдогонку резким тоном, какого она прежде никогда от него не слышала, настоятельно порекомендовал как можно скорее подыскать себе супруга.

Сегодня утром, едва она окончила завтракать, Луи, старший из братьев, заявил, что они вместе едут в Рошешинар навестить принца Джема. Филиппина видела его хитрости насквозь: он желал выдать ее за Филибера де Монтуазона, с которым, несомненно, заключил какую-то грязную сделку. Однако если Луи полагает, что ему удастся ее принудить к этому браку, он заблуждается. Теперь, когда Альгонда оказалась вне опасности, Филиппина была решительно настроена держаться как можно дальше от этого негодяя.

Она прищурилась. Солнечный свет бил в глаза.

— Мы почти на месте, сестричка! — медоточивым голосом проговорил Луи, поравнявшись с ней.

Она улыбнулась ему так же лицемерно, едва сдерживаясь, чтобы не влепить пощечину. Отец прав, ей нужно поторопиться. Луи терпеть ее не может, она была в этом уверена. Он, который без конца залазил под юбку к служанкам и укладывал их под себя, не обращая внимания, хочет того женщина или нет, не мог понять ее привязанности к Альгонде. С Филибером де Монтуазоном они одного поля ягоды… Что же мог пообещать ему шевалье в обмен на этот брак? Филиппине не хотелось даже думать об этом, тем более что они уже въехали в ворота замка и миновали караульное помещение. Она почувствовала, что сердце забилось быстрее. Ее решение, сама ее жизнь зависит теперь от Джема. Она уже осознала, какого рода чувство питает к нему со дня той бешеной лесной погони. Пока Альгонда была при смерти, у девушки не было времени думать о себе, но теперь чувства нахлынули на нее с новой силой. Ей предстоит в считанные мгновения открыть принцу их природу, если она хочет избежать его сабли.

Преодолев последний отрезок резко уходящей вверх тропинки, они спешились возле конюшни. Опираясь на руку брата, Филиппина поднялась по ступеням крутой лестницы, ведущей к жилым помещениям.

Джем переставил пешку на другую клетку шахматной доски. Ги де Бланшфор тяжело вздохнул и сказал:

— Решительно, друг мой, это уже похоже на насмешку!

— О чем вы? — отозвался удивленный Джем, возвращаясь мыслями в реальность.

— Вы наверняка решили дать мне выиграть, иначе предпочли бы сделать другой ход! Смотрите!

И он легко снял с доски ферзя Джема. Принц закусил губу. Со времени своего возвращения из замка Бати и невзирая на то, что юный Луи де Сассенаж ежедневно приезжал навестить его, Джем пребывал в печальном расположении духа. Ему так и не удалось увидеться с юной незнакомкой, занимавшей главное место в его мыслях.

— Прошу простить меня, мой друг! Я задумался.

Ги де Бланшфор посмотрел на него с сочувствием.

— Я догадываюсь, как вам не достает Хушанга, Зизим, но я полагал, что дружба с Сассенажами немного развеет вашу тоску!

— Разве кто-то заменит нам того, кого любило наше сердце?

Ги де Бланшфор оставил этот вопрос без ответа. Дверь маленькой гостиной, в которой они сидели за шахматным столом, освещенным мягким светом витражного окна, открылась, и Джем, подняв глаза, увидел одного из госпитальеров и юного Луи.

За это время Джем успел составить себе представление о характере этого хвастливого молодого сеньора, который, по его мнению, не слишком трепетно относился к своей сестре, Елене, пленившей Филибера де Монтуазона. Однако, как Джем и обещал великому приору Оверни, он согласился по мере сил поспособствовать этому браку. Незнакомка из леса спутала его планы, а потому Джем решил, что если уж речь не идет о соблазнении сестры, то можно хотя бы расположить к себе брата, с тем чтобы в будущем тот помог ему увидеться с королем Франции.