Уголок большого рта дрогнул, как мне показалось, презрительно. Фигура кивнула.

Покупатель бесцеремонно взял меня за локоть и повел по лесенке вниз, в каюту. Там, за узким деревянным столом, сидел, развалившись в кресле, и читал утреннюю газету человек лет пятидесяти, в сером свитере грубой вязки.

– Почему так долго? – спросил он, стоило нам появиться на пороге.

– Юноша упрямился, – черный покупатель подтолкнул меня к столу. – Но теперь, как видите, все в полном порядке… Это Леон Надир. Средний сын известной купеческой семьи. Он же – наследник Хрустального Дома, природный маг.

Человек в кресле посмотрел на меня с каким-то преувеличенным, болезненным интересом. Мой черный покупатель склонился к сидящему и протянул ему золотое кольцо. Я узнал одно из своих последних колец; в тот день, когда меня арестовали, оно еще лежало в запертой витрине. Пока я ждал суда, а потом приговора, черный гость вломился ко мне и вскрыл витрину!

– Вы ограбили магазин, – я не стал молчать. Впрочем, ни один, ни другой не повернули головы: человек в кресле разглядывал кольцо, вертел его в пальцах, подбрасывал на ладони.

– Талантливо, – сказал он наконец. – Вы получите свою премию.

– Этот человек убийца, – сказал я. – Он убил ребенка по имени Ойга Топотун, чтобы вина пала на меня!

– Талантливо, – повторил человек в кресле, но с другим выражением.

– Надо было сразу соглашаться, парень, – мой черный покупатель ухмыльнулся. – Надо было принимать мое предложение, не доводя дела до суда.

– Зачем я вам нужен? – спросил я.

– А зачем нужны искусные маги? – черный покупатель подмигнул. – Я ведь тебя не обманывал, ни единым словом. Путешествия, деньги, власть… Хочешь?

Я не успел ответить. Дрожь прокатилась по телу корабля. Вздохнули переборки-ребра, и сделалось слышно, как кипит вода у борта. Пол под ногами накренился, я ухватился за стену каюты.

– Сядь, – черный покупатель ловко подставил под меня стул. – Мы выполняем маневр… Герда, можно!

Я вывернулся из его рук и кинулся по лесенке вверх. Выскочил на палубу и замер, вцепившись в поручень; носовая фигура запрокинула голову и раскинула руки, будто собираясь взлететь. Вода за бортом бурлила все яростнее; судно лавировало, продвигаясь через бухту без матросов, без руля, без команд. В тумане, похожем на разведенное молоко, поплыл, исчезая, распадаясь, мой город…

– Стойте! – закричал я.

И опоздал.

Лифт остановился на двадцать пятом этаже. Нежно звякнул невидимый колокольчик. Первым вышел Гена, затем я, затем Богдан. Я мельком увидел наше отражение в зеркальной стене: оба телохранителя были выше меня на полторы головы и вдвое шире в плечах, на их фоне я выглядел щуплым, растерянным и очень юным.

– Сюда, пожалуйста, – пророкотал Гена.

Они обращались ко мне на «вы», с подчеркнутым уважением. Что не мешало Гене чуть не сломать мне руку, когда неделю назад я попытался сбежать. Тогда чувство было такое, будто кость хрустнула пополам, – а вот нет, цела. Профессионал знает свое дело.

По длинному коридору, по толстому ковру, гасящему звук шагов, мы прошли к двери из темного полированного дерева. Гена вежливо стукнул, получил приглашение и вошел. Следом вошел я, чувствуя, как нависает над головой пропахший одеколоном Богдан.

Девушка с бесцветными волосами пощелкала чем-то у себя на столе, скудно улыбнулась и пригласила пройти в следующую дверь; вошел только я. Телохранители остались в приемной.

Николай Петрович приятельски махнул мне рукой из-за длинного матового стола. Вместо серого свитера на нем был костюм из темной гладкой ткани, с широкими лацканами, чем-то похожий на мундир стражника.

– Присаживайся поближе, Леон. У меня для тебя хорошие новости.

Я осторожно пересек кабинет. Одна стена была стеклянная, и внизу, будто на дне высохшего моря, вонял гарью и шелестел подошвами огромный город.

– Это паспорт на имя Котельникова Леонида Валерьевича, – на стол легла крохотная легкая книжка с золотым узором на обложке. – Это твое свидетельство о рождении. Зарегистрирован ты в четырехкомнатной квартире неподалеку отсюда, и если наше сотрудничество сложится удачно – получишь эту квартиру в полное владение. А как сложится наше сотрудничество – зависит только от тебя, ты знаешь.

Он говорил, улыбаясь и разглядывая меня. Время, проведенное в компании Гены, Богдана, телевизора и DVD-проигрывателя, плохо сказалось на моем аппетите: я похудел и выглядел, наверное, не очень радостным.

– Лида, принеси мне кофе, пожалуйста! – велел Николай пластиковой коробочке на столе. – Леону зеленый чай и конфет… Хочешь пообедать?

– Я обедал.

– В следующий раз можешь заказать любимое блюдо. Какое захочешь. Тебе принесут из ресторана.

Я пожал плечами.

Помолчав и так и не дождавшись ответа, Николай Петрович сказал очень кротко:

– У тебя есть работа, Леон.

Открыл ящик стола и вытащил кожаный футляр; внутри, на бархатной подушке, лежала блестящая, будто драгоценный камень, ручка с золотым пером.

– В данный предмет надо вписать заклинание. Человек, подписавший этой ручкой некое обязательство, не должен нарушить его ни при каких…

– Я такого не умею, – сказал я, не дослушав.

Николай Петрович откинулся в кресле. Его глаза нехорошо блеснули:

– Придется научиться, Леон.

– Я такого не умею, никогда не делал, и я вообще не понимаю, чего вы от меня хотите.

Он кивнул кому-то за моей спиной. В ту же секунду Богдан ухватил меня за локти, а Гена, не размахиваясь, ударил кулаком в живот.

Я свернулся, как улитка, и от боли на секунду ослеп. Одна радость – не издал при этом ни звука.

– Придется научиться, Леон, – тоном выше повторил Николай Петрович. – Потому что кроме пряника у нас есть и кнут. Будь умницей.

Меня похитили и продали в рабство в чужую страну. Это плохо.

Меня спасли от верной смерти. Это хорошо.

Перед этим на меня взвалили чужую вину. Это плохо.

Но, по крайней мере, теперь не надо ходить в школу. Это хорошо.

Меня бьют, и дальше будет хуже. Это очень плохо.

Меня не собираются в ближайшее время убивать. Это великолепно.

В сопровождении Гены и Богдана я вернулся в комнату, где жил уже неделю. После первого же неудачного побега мне стали добавлять в питье какую-то дрянь: я постоянно был сонный. Как будто в вате. И только вчера туман стал расходиться: я впервые подумал о братьях – каково им теперь в школе. О матери – с горечью. И об отце; мне почему-то казалось, что отец теперь счастливее многих…

Наверное, вчера мне перестали подмешивать дурман в питье.

Комната была маленькой, но светлой, без сквозняков, с одним только отверстием под потолком, откуда по желанию можно было пускать холодный или теплый воздух. Высокое окно не открывалось: сквозь толстое дымчатое стекло можно было разглядеть только небо неопределенного цвета, да порой еще носились туда-сюда стаи ворон.

– Что такое паспорт? – спросил я у Гены. – Подорожная?

– Документ с фотографией, – любезно отозвался телохранитель.

– Зачем он нужен?

– Чтобы устраиваться на работу, брать кредит в банке. – Гена вдруг подмигнул. – А ты правда такой дремучий?

– Почему ты не спросишь, откуда я?

– Разговорчики, – Гена вдруг подобрался. – Работай. Будет жалко тебя наказывать.

Я уселся за письменный стол, где еще вчера начал потихоньку рисовать в блокноте. Пытался набросать по памяти дом, город, порт, мой магазин. Все рисунки отправились в корзину.

Половина блокнота была еще цела – хорошая бумага, белая, дорогая. Наверное. Я положил перед собой кожаный футляр и некоторое время на него глядел.

Потом вытащил ручку.

До чего красивая вещь. По форме похожа на иглу морского ежа, перо золотое. А где чернильница?

Я осторожно понюхал перо. Потрогал ногтем золотое кольцо, смыкавшее две половинки гладкого корпуса. Гена, по обыкновению сидевший в кресле у двери, наблюдал за мной снисходительно.