Кресло, поскрипывая ступицами колес, катило мимо источенных временем и ветром зубцов. За зубцами под низкими сизыми облаками тяжело ворочалось свинцовосерое тело океана.

Когда-то давно Кларисса научилась не задевать камня кладки на поворотах галереи, и за бессчетное количество лет и кругов по внешней стене колеса выточили в монолите гранита едва заметные колеи. После сильных штормов колеи блестели двумя тонкими полосками воды – словно два ручья, текущих по кольцу из ниоткуда в никуда, словно две серебристых змеи, кусающих себя за хвосты, словно символ двойной бесконечности.

Бесконечности, в которую Кларисса заключена, словно муха в янтарь.

Занимался обычный серый день короткого в этих широтах лета. Ветер с ночи окреп и гнал на скалы под стеной высокую волну. Мир наполнял запах рыбы, водорослей и йода.

Чайки, нахохлившись, сидели на парапете галереи, словно странные белые горгульи, перемежаясь с черными горгульями бакланов. При приближении Клариссы они нехотя переваливались за край стены, чтобы через мгновение взмыть с презрительным криком в потоках взвихренного воздуха высоко-высоко, к подбрюшью напитанных влагой туч, и величаво закружиться там в неспешном хороводе.

Когда-то давно она плакала совершенно безутешно, наблюдая за полетом птиц. Это время прошло.

С открытой площадки угловой башни ей открылся берег. Выходящий далеко за кольцо прибрежных рифов мол с ребрами волноломов был пуст. Лишь у его дальнего конца прыгала на волнах утлая лодчонка. Кто-то из слуг вернулся с уловом.

Странный звук пробился сквозь свист ветра и рокот волн – словно гудела где-то за облаками огромная пчела. Звук то появлялся, то вновь пропадал, заглушаемый посвистом ветра среди зубцов стены, но с каждой минутой делался громче.

Что-то приближалось, скрытое облачной пеленой.

Кларисса подалась вперед всем телом. Пальцы вцепились в обода колес, подкатывая кресло к самому краю площадки. Ветер сорвал с головы капюшон и завладел гривой ее волос. Нити серебряной паутины заткали мир, и Кларисса досадливо отбросила их с лица.

Кларисса не волновалась. Долгие годы одиночества научили ее выдержке и стойкости. Она была готова встретить лицом к лицу любую напасть и отвести любую беду от тех, кто доверился ей однажды и по сей день почитал ее как Защитницу и Госпожу.

В миле от нее из облачного плена, прорвав завесу туч и впустив в сумрачный мир сурового северного лета ослепительно-яркий клинок солнечного луча, вырвался странный предмет.

Сияющий в солнечном свете сложный крест со сдвоенной перекладиной, или, скорее, огромных размеров стрекоза, крылья которой в полете оставались неподвижными. Вытянутое тело оканчивалось острым плавником, а нос странного сооружения венчал пребыстро вращавшийся полупрозрачный диск.

В том, что это нечто рукотворное, Кларисса не усомнилась ни на миг.

На ее глазах механическая птица, словно прячась от кого-то, нырнула к самым волнам, едва не коснувшись пенных гребней, и стремительно помчалась сквозь водную пыль по направлению к суше.

К ней, Клариссе.

Она ждала его, не шелохнувшись. Внутренняя пружина закручивалась все туже с каждым пройденным небесным скитальцем ярдом. Совсем скоро напряжение ее достигнет предела, и в мгновение ока сила, равной которой нет больше в этой части обитаемого мира, выплеснется наружу, чтобы разрушать, убивать, менять и создавать заново – если это будет угодно ей, Клариссе.

До кромки прибоя оставалось с полмили, когда Кларисса поняла наконец замысел небесного гостя. Его полет стремился к простертой далеко в море каменной длани мола. Подобно простой лодке, удивительный аппарат собирался пристать к нему.

Все ближе к лику вод. Жадные руки пенистых валов тянутся к нелепым крыльям, под которыми приделаны узкие длинные лодочки, по одной с каждой из сторон округлого тела небесного корабля. Вот волны касаются их, и за хвостовым плавником гостя вырастают каскады брызг, рисуя белопенный пунктир дороги на неспокойном теле просыпающегося океана.

И вот:

– когда Кларисса уже переводит дыхание и ослабляет безумное напряжение внутри, решив, что ни сама нелепая машина, ни те, кто находится внутри нее, угрозы для жителей острова не представляют;

– когда небесный гость уже скользит по гребням волн у самого мола, замедляя ход;

– когда на пирс высыпают все, кто живет у стен замка и питается морем, чтобы помочь безумцу причалить или собрать обломки в случае его неудачи, – в этот момент две быстрые и неотвратимые в своей целеустремленности тени прорываются сквозь облачный щит прямо над приближающимся к пирсу небесным гостем.

Камнем падают на него, пятная небесную серость чадными дымными следами, вырывающимися из-под хищно заостренных крыльев.

Плюют струями огня, который не гаснет, даже коснувшись бушевания волн.

Смешной и нелепый аппарат, словно мелкая птаха, пытающаяся избежать острых когтей сокола, мечется, спасаясь от разлившегося по небу и воде пламени.

Тщетно.

Сдвоенные крылья охватывает огонь. Лопаются скрепляющие их нити. Конструкция искажается, словно сгорающий в пламени свечи мотылек пытается взмахнуть крыльями в последнем тщетном усилии.

Кларисса физически чувствует боль чужого прерванного полета.

Зловещие тени проносятся над замком, отчаянно дымя и рассыпая черный снег копоти. Острый запах, словно от бесчисленного множества раскаленных масляных ламп.

Накатывает, заставляя невольно пригнуться к камню плит, сдвоенный громовой раскат, заглушая крики бакланов и чаек.

Мгновение глухоты. Оглушительная, до звона, тишина.

Слух возвращается, принося оглушительный вой, рев и треск. Из моря огня пылающей бабочкой вырывается гибнущий аппарат, подскакивает над горящим морем, с треском разбивая одно из крыльев с подвешенной под ним лодочкой о непоколебимый гранит пирса, и ввинчивается в воздух, перемахнув стену и осыпав Клариссу дождем искр – лишь для того, чтобы упасть в крепостной двор со звуком рухнувшего птичника.

Кларисса разворачивает кресло и смотрит вниз.

В едином костре полыхают обломки небесной ладьи и курятника, в котором она нашла последний приют. Несушки с безумным кудахтаньем кругами носятся по двору, воздух полон дыма, пуха и перьев, слуги ковыляют к пожарищу с баграми и ведрами, полными воды.

А посреди двора ничком лежит странное существо.

Жестом остановив уже занесших багры слуг, Кларисса покатила к ближайшему пандусу, не озаботясь тем, чтобы проследить, замечен ли и верно ли понят ее знак.

Иначе и быть не могло.

Пока она, придерживая ладонями вращение колес, неспешно спускалась во двор, из облака вновь вынырнул острокрылый огнедышащий хищник. Снизившись до самых стен, густо рассеивая копоть и утробно рыча, он описал над замком круг, словно присматриваясь к царившей в его дворе суете. Кларисса видела, как что-то, напоминающее своими очертаниями человеческую голову, шевельнулось внутри прозрачной капли на зловеще загнутом клюве громовой птицы. Потом, качнув крыльями, птица взмыла в низкое небо и исчезла в облаках, унося с собой эхо громового раската.

Слуги почтительно расступились при ее приближении и склонились в поклонах.

Кормчий небесного корабля лежал на спине, разбросав руки и ноги, покрытые тлеющим мехом. Его грудь чуть заметно поднималась. Огромные тусклые глаза слепо таращились в небо. Мгновение спустя Кларисса поняла, что это затемненные стекла в оправе из грубой кожи. Полумаска, призванная защищать глаза от ослепительного света солнца над облаками.

Она рассмеялась.

– Окатите его водой и несите внутрь, – распорядилась она.

Слыша за спиной встревоженный ропот слуг и плеск воды, заглушенный шипением гаснущего пламени, она покатила прочь.

Улыбка блуждала на ее тонких губах.

Порс открыл глаза и понял, что умер и оказался в аду.

Боли не было. Он помнил, как полыхал в жидком пламени весь мир вокруг, как горел аэро, как пылал он сам. Потом были удар и небытие.