Неужели это такая жертва – отдаться Герейнту Пендерину, – что она так мучительно терзается? Ему передались ее страдание и чувство вины. Тогда он повернул Марджед к себе и даже разглядел в темноте огромные глаза, наполненные слезами. Он обнял ее и поцеловал.

– Зайдем внутрь, – сказал он.

Но она по-прежнему была напряжена. Откинув голову, она посмотрела ему прямо в лицо.

– Это не все, – сказала она. – Я должна рассказать тебе остальное.

– Что, любимая? – спросил он.

– Я хотела этого, – выпалила она и буквально окаменела у него в руках. – Мне самой трудно во всем разобраться, но я должна сказать тебе правду. Я люблю тебя. Люблю всем сердцем, хотя даже это кажется абсурдным, ведь я так мало о тебе знаю. А его я ненавижу всем сердцем. И все же мне хотелось этого. Я сама в ужасе, но это так. Как видишь, я предала тебя, потому что не только добровольно предложила себя, но и даже хотела, чтобы это случилось. Теперь я вернусь в Тайгуин пешком, а ты спокойно поезжай домой. Я… возможно, я не приму участия в следующем походе. То есть совершенно точно не приду. Прости меня. Я не хотела…

– Марджед.

Он крепко прижал ее к себе, не веря, что в одно и то же время можно испытывать такую радость и быть таким несчастным. Значит, в тот раз она хотела его. А у Марджед желание не может быть продиктовано только одним зовом плоти. Если бы не ее ненависть, вполне оправданная, она бы снова его полюбила. Он был уверен, что она неосознанно соединила их вместе – Герейнта и Ребекку, сама не понимая, почему так поступила.

И все же он чувствовал себя несчастным. Она была удивительно честна с ним, а он, когда выступал в роли Ребекки, все время лгал ей. Герейнт решил, что ему следует сказать ей правду, прямо сейчас. Он должен был сказать ей правду. И какова бы ни была ее реакция, он был уверен, что она никогда не предаст его.

– Марджед, – сказал он, – у всех нас в жизни есть что-то, чего мы стыдимся. Во всяком случае, в моей такого много.

– Не рассказывай, – торопливо произнесла она, снова взглянув ему в лицо. – Ничего больше не говори. Если тебе кажется, что ты должен мне в чем-то признаться, чтобы я чувствовала себя лучше, то не стоит. Меня как будто побили. Все, во что я верю сейчас, – это ты и моя любовь к тебе. Больше ничего не говори. Ты меня простишь? Если нет, я пойду домой без лишних слов. Если простишь, тогда давай займемся любовью. Ты мне нужен… если ты согласен простить меня.

Он пристально вглядывался в ее затуманенные глаза. Ему так хотелось признаться сейчас во всем. Очень хотелось.

– Прошу тебя, – взмолилась она, – скажи «да» или «нет». Ничего более. Сегодня мне больше не выдержать.

– Раз так, пойдем в дом, – сказал он. – Я люблю тебя, Марджед.

Он увидел, что она улыбается.

– Однажды ты расскажешь мне все, – промолвила она, – все мрачные подробности своей жизни. Но не сегодня. Сейчас впервые я не хочу ни о чем знать. Я хочу любить. Я хочу доказать тебе и самой себе, что ты значишь все для меня.

– Мы будем любить друг друга, – сказал он, ведя ее в темный угол, уже знакомый им по прежней встрече. – Я весь горю от желания к тебе, любимая.

Он расстелил одеяло и опустился на него вместе с ней.

Она лежала в его объятиях, чувствуя покой и негу. Он спал, что редко с ним случалось во время их встреч. Она снова была счастлива. Она знала, что именно здесь ей хотелось быть, что именно здесь ее место. Что бы она ни чувствовала к Герейнту два дня назад, то была не любовь. Она во всем призналась Ребекке, и он принял ее признание, которое никак не повлияло на его чувство. Она подумала, что Ребекка – мужчина невероятно широкой души.

Сейчас она могла бы уже знать, кто он такой. Она почувствовала, что он готов ей все рассказать. Почему же она не захотела, чтобы он это сделал? Она сама удивилась своему решению. Неужели ей нравилась эта сказка? Пока она не видела его лица и не слышала его имени, пока ничего не знала о его жизни, за исключением фактов, относящихся к Ребекке, она могла вообразить его любым мужчиной, каким только захотела бы. А может быть, она слишком высокого о нем мнения? Может быть, в реальной жизни он вовсе не такой чудесный, как ей кажется?

Возможно, ей действительно не хотелось знать правду. Гораздо сложнее иметь дело с невыдуманным, реальным человеком. Если живешь рядом с таким, то нужно к нему приспосабливаться, учиться принимать его таким, какой он есть, со всеми его недостатками и невозможными привычками. Чтобы притереться к Юрвину, понадобился год или больше… возможно, все пять лет их брака. Близкие отношения, основанные на любви, требуют ежедневной работы души.

Возможно, ей нравился этот сказочный роман, в который реальная жизнь пока не вторглась.

Но возможно, вскоре этому роману придется столкнуться с испытанием жизнью, хочет она того или нет. Она только что закончила мысленный подсчет, чего уже не делала несколько дней. Ее подозрения оправдались. Задержка была на четыре дня. Марджед вспомнила, как вскоре после свадьбы у нее случилась задержка на пять дней, но шестой день разбил все ее надежды неоспоримым доказательством, что она не беременна. На этот же раз задержка была всего на четыре дня.

На секунду ее охватила сильная паника. Нет, она не поддастся страхам. Скорее всего это обычная задержка. И даже если это не так, даже если она носит ребенка в своем чреве, Ребекка не оставит ее. Он сам ей так сказал. И еще он сказал, что она всегда может связаться с ним через Аледа.

Марджед верила ему безгранично. Если он сказал, что не покинет ее, значит, так и будет, хотя мог бы с легкостью не сдержать слова. Как бы она нашла его, если бы он захотел скрыться?

Но она верила ему. Он утаивал от нее правду, но ни раз не солгал. Он любил ее. Он так сказал, и она верила ему.

Марджед потерлась щекой о его обнаженную грудь и вздохнула, довольная. Потом позволила себе заснуть.

Мэтью Харли ругал себя за собственную глупость. Почти рассвело. Он всю ночь проторчал на холме возле фермы Марджед Эванс и промерз до костей в поисках подтверждения того, в чем сам поначалу сомневался.

Накануне он чуть не разорился, давая взятки – две констеблям (они помогали ему преследовать Сирис и потому знали правду о событиях той ночи) и одну лакею в доме. Тем двоим пришлось заплатить, потому что он свалял такого дурака из-за простой дочки фермера. Третья взятка была уплачена, по тому что он отчаянно желал отомстить кому-нибудь за все свои беды, которые на него свалились в последнее время. И кому же лучше отомстить, как не самому графу Уиверну?

Харли был уверен, что Уиверн и есть Ребекка, каким бы невероятным его подозрение ни казалось. Поэтому он и подкупил лакея, чтобы тот следил за хозяином в Тегфане. А сегодня вечером Уиверн выскользнул из дома, не сказав никому ни слова. Узнать, куда он направился, было невозможно, но Харли готов был побиться об заклад, что завтрашний день принесет новость о том, что Ребекка и ее «дети» разрушили еще одну заставу или две. Харли очень надеялся увидеть возвращающегося Уиверна и каким-то образом удостовериться, что Уиверн и Ребекка – один и тот же человек.

Но где устроить засаду? Возле Тегфана – неразумно. Когда хозяин будет подъезжать к дому, то наверняка заранее снимет свой маскарадный костюм. Да и откуда он должен приехать? Вариантов было столько же, сколько направлений.

Впрочем, последний вопрос Харли быстро решил для себя. Когда в прошлый раз он заметил Уиверна ранним утром по дороге домой, тот пересекал холм по тропе от Тайгуина. Тогда еще Харли решил, что у хозяина было свидание с Марджед Эванс. Весьма вероятно, что Марджед тоже сторонница Ребекки. От ее мужа когда-то были одни беды, да и констебль, находившийся в засаде у фермы Вильямсов, видел ее в поздний час, когда она спускалась с холма, – вернее, он видел парнишку, но Харли подозревал, что это была она.

Вполне вероятно, что Марджед и Ребекка любовники.

Итак, Харли выбрал на холме такое место, с которого было бы удобно наблюдать за Тайгуином и Тегфаном одновременно, а самому не попасться никому на глаза, если только на него не наедут. И все же ему казалось, что он даром тратит время. Ему предстояло провести еще несколько часов в одиночестве и холоде, но самое досадное, что скорее всего из этой затеи ничего не выйдет – он только больше обозлится после бессонной ночи.