Нет, домой идти нельзя.

Значит, следовало пойти еще куда-то. Куда угодно. Она пришла сюда, не думая. Подчиняясь инстинкту. И теперь у нее не было ни воли, ни сил уйти отсюда. Она облокотилась на крышу, как когда-то сделал он, и опустила голову на руки, точно так же, как он.

Разница была лишь в том, что тогда она знала его как Герейнта Пендерина, графа Уиверна. Тогда она даже не подозревала…

Марджед старалась не думать о том, что ей было неизвестно в то время. Она знала, что он найдет ее здесь. Возможно поэтому она сюда и пришла, хотя ей хотелось оказаться где-нибудь за тысячу миль от этого места. Но она была не из тех, кто прячется от действительности или старается избегать столкновений.

Столкновение было неизбежным.

Она не слышала, как он подошел, но, когда за ее спиной раздался его голос, она не удивилась.

– Марджед, – позвал он.

– Уходи, – попросила она, не поднимая головы. Столкновение, возможно, неизбежно, но нет причины, почему ей не следует противиться неизбежному.

– Нет, – возразил он. – Я никуда не уйду.

Он говорил по-валлийски. Голосом Ребекки. Марджед вздрогнула.

– Тогда уйду я, – пригрозила она.

– Нет.

Голос его звучал ласково, но она знала, что он не уступит. Он стоял за ее спиной, а перед ней была стена. Он просто не позволит ей уйти. Что ж, она знала, что разговор неизбежен. Но она не собиралась поднимать голову или повернуться к нему.

– Это было насилие, – сказала она.

– Нет, Марджед, – возразил он.

– Я не давала согласия любить графа Уиверна, – напомнила она.

– Я был Ребеккой, – сказал он.

Господи, а ведь он действительно был Ребеккой. Как она не догадалась, что это один и тот же человек, только говорит на другом языке?

– Ты согласилась любить Ребекку, Марджед.

– Ребекка – это маска. Такого человека не существует.

– Ты всегда знала, что под маской мужчина.

– Но я не знала, что это ты. Я ненавижу тебя. Ты сам знаешь, я ненавижу тебя.

– Нет, – в очередной раз произнес он. – Вчера, когда я делал тебе предложение, Марджед, ты почти сказала «да». Я видел слезы в твоих глазах и мучительную боль. Ты хочешь ненавидеть меня, но не можешь.

– Ненавижу, – повторила она.

– Почему? – спросил он. – Объясни. Причин было слишком много.

– Ты убил Юрвина.

– Нет, Марджед, – возразил он. – Это было просто трагическое стечение обстоятельств, повлекшее за собой гибель смелого человека, который боролся за свой народ. Я был всего лишь одним звеном в этой цепи. Я не отказываюсь от ответственности за свое неведение, но я не убивал его. Твоя ненависть зиждется только на этом?

Да, об остальном она не хотела думать. Это было слишком больно.

– Марджед…

– Я думала, что ты тогда пришел, чтобы извиниться передо мной, – воскликнула она, сама удивляясь страсти, прозвучавшей в ее голосе. – Я думала, что ты тогда пришел, чтобы успокоить меня, сказать, что любишь. А ты вместо этого разговаривал с папой и оглядывал меня с головы до ног, словно я забыла одеться.

На секунду он лишился дара речи.

– Но, Марджед, – наконец произнес он, – я был неуверенным, смущенным, виноватым юнцом. Ты казалась такой гордой, такой презрительной, что я ужасно смутился.

– А потом ты ушел! – Давняя боль вернулась, словно ей по-прежнему было шестнадцать лет, когда трудно скрывать свои чувства. – Ты просто ушел, не сказав ни слова. Ни разу не написал. Жил вдалеке целых десять лет. А когда я написала тебе – дважды! – о Юрвине, ты даже не соизволил ответить. Ты никогда не узнаешь, чего мне стоило написать те письма, обратиться к тебе, когда я вышла за Юрвина. Ты даже не дал знать, что получил их.

– Потому что я не получал писем, Марджед. – Теперь и в его голосе зазвучало страдание. – Я уехал, увозя в душе терзания. Я не знал, кто я такой. Единственная связь с моим прошлым – моя мать – была мертва, а свою первую любовь я разрушил собственными руками. Я чувствовал себя здесь ненужным и в то же время не знал, где еще смогу прижиться. Я знал только одно – здесь мне не место, хотя сердце мое тосковало по этому краю и этим людям. И по тебе. Я был слишком молод, чтобы справиться с этой болью. Мне казалось, я сумею покончить с ней, отрезав ее от себя, вместо того чтобы выстрадать все до конца. Поэтому я отказался от прошлого. Вступив в наследство, я назначил Харли управлять поместьем вместо меня. У него был строгий приказ не докладывать мне о делах в поместье, а мой английский секретарь получил такое же распоряжение и должен был разбирать всю почту из Уэльса, не показывая мне. Мне казалось, это помогло. Мне казалось, я забыл Уэльс. И тебя. В обоих случаях я ошибся.

«Это был Герейнт», – думала она, закрыв глаза. Это он был ее любовником. Это он овладевал ее телом. Это был Герейнт. Она все еще не до конца осознала эту реальность.

– Выходи за меня, Марджед, – сказал он.

– Нет!

– Почему? – спросил он.

– Ты обманул меня.

– Да, – сказал он, – это так.

Она вновь возненавидела его за то, что он не попытался оправдаться, а просто признал свою вину. Так ей не с чем было сражаться.

– Выходи за меня, – повторил Герейнт.

– Нет.

– Марджед, почему ты вчера сказала мне, что Ребекка пообещал не покинуть тебя? – спросил он.

Она окаменела. Господи, она действительно сказала ему это. Проклятый язык!

И тут он дотронулся до нее. Его рука скользнула вокруг ее стана и легла на живот.

– У нас здесь растет малыш, любимая? – тихо спросил он. Внутри у нее все перевернулось.

– Думаю, да. – Она пожалела, что не умеет лгать.

– Тогда ты должна выйти за меня, – сказал он.

– Нет. – Она подумывала, не попытаться ли ей отбросить его руку, но решила не делать этого, так как он все равно бы руки не отнял, а бороться с ним ей не хотелось.

– Марджед, – сказал он, – я знаю, каково женщине, когда ее изгоняют из семьи, из общества и она живет одна на вершине холма. И я знаю, каково быть ребенком такой женщины. Любить ее до самозабвения, потому что больше любить некого, и чувствовать, как она несчастна и одинока, и не знать отчего, и быть не в силах что-либо изменить. Ты такой участи хочешь для себя? И нашего ребенка?

Она стиснула зубы, но все равно застонала.

– Я этого не позволю, – сказал он.

Ему не следовало так говорить. Она нахмурилась.

– Я люблю тебя, – произнес он. – Я люблю тебя, Марджед. Так было всегда и так будет.

И этого говорить ему тоже не следовало. Она все-таки не из камня.

– Марджед. – Его рука нежно погладила ее живот. – Вспомни, как этот ребенок попал сюда. Это было прекрасно. Каждый раз это было прекрасно. С первого до последнего раза нами правила любовь. Взаимная любовь. Наш ребенок был зачат в любви. Это плод нашей любви.

Снова раздался стон. На этот раз она не подавила его.

– Выходи за меня, – попросил он.

Он знал, она близка к тому, чтобы ответить «да». Но не ответила. И он вдруг не захотел, чтобы она произнесла это слово. Только не так. Когда лицо спрятано в руки. Спрятано от него. От правды.

Его рука по-прежнему лежала у нее на животе. Там, где рос их малыш. Их ребенок – его и Марджед. Он наклонился и прижался лбом к ее шее.

– Марджед, – тихо произнес он, – прости меня. Прости меня.

Она повернулась, но сначала резко повела плечами и отбросила его руку. Лицо у нее пылало от гнева.

– Вот так просто? – воскликнула она. – Я прощу тебя, пролив несколько слезинок? И выйду за тебя замуж, потому что ношу твоего ребенка? И мы будем жить долго и счастливо?

«Так все-таки лучше», – подумал он, хотя не знал, что ответить.

– Я сказала графу Уиверну, что являюсь сторонницей Ребекки, – кричала она, прижав кулачки к бокам. – Что люблю Ребекку и что он мой любовник. И я сказала Ребекке, что предложила себя графу Уиверну. Я унизилась, но я была честна. Мне казалось, что я не смогу построить отношений с Ребеккой, если не буду честна.