— Подождите, прапорщик. Сейчас у нас главная разведка — найти наших, отступивших из города. Командующий разослал конные патрули, но пока никого не обнаружили. Конечно, в город тоже надо послать разведку. Может быть, и вас. У меня есть один мальчишка-юнкер — он уже занимался разведкой. Возможно, вдвоём пойдёте. А ещё одного человека я жду оттуда.

Когда генерал снова выехал на берег, юнкера закончили переправу, и речку по телегам, поставленным рядом, переходил Партизанский полк Богаевского. На западном берегу вдруг зашевелились тёмные фигуры, силуэты растягивались цепью — начался рассвет. И сейчас же раздались выстрелы — красные атаковали переправившихся. Юнкера, замерзшие на переправе, дружно бросились в атаку, и вскоре огонь красных затих. Мост ещё не наладили, и Маркову пришлось переправлять своих на лодках и плотах. Западный берег встречал злобными контратаками красных, оборонявшихся на хуторах Филипповских, Марухинских и прочих, где в основном жили иногородние, поддерживавшие большевиков. Пришлось разворачиваться в цепи рядом с Юнкерским батальоном. День начинался мелким дождём, встречный ветер гнал злые капли в лицо. Марков надвинул папаху почти на глаза и шёл с цепью 4-й роты. Вновь двигались размеренным шагом, без выстрела, с винтовками наперевес, а перед самым хутором побежали вперёд с боевым «Ура!». Красные отступили. Рота ворвалась в хутор. Посреди, на дороге стояли два орудия и грузовик со снарядами. Все дома пусты — ни одного человека. С другой стороны в хутор ворвались юнкера. Марков рассматривал орудия — обыкновенные, видавшие виды трёхдюймовки.

   — Вот и трофеи, — подойдя к Маркову, сказал Боровский, окружённый юнкерами.

   — Трофеи хорошие, — согласился Марков, — но взять их нельзя. Для орудий нет лошадей, для машины — бензина. Степаныч, — подозвал он Тимановского, — прикажи сломать грузовик и затворы у орудий разбить или заклинить.

Подошёл лейтенант моряк Дударев и начал уговаривать оставить машину — мол, найдём бензин или керосин, а пока можно на волах её тащить. Марков махнул нагайкой и пошёл с Боровским и юнкерами на окраину хутора, выбирать позицию. Если красные не будут контратаковать, можно некоторое время подождать, отдохнуть, а потом — снова вперёд.

   — Что-то я Колю Курашова не вижу,— сказал Марков.

   — Где Курашов? — спросил Боровский у своих юнкеров.

   — Он же утонул! — ответили ему.

   — Так это он утонул? Вот незадача.

   — Он, — объясняли юнкера. — Он же маленького роста был. А перед этим ещё на том берегу он в цепи лежал рядом с Архангельским, которого убило выстрелом. Но он не сразу умер, а ещё говорил: «Моя мама, моя мама...» Курашов тогда заплакал, и с этого момента с ним что-то произошло. Ни с кем не разговаривал, в речку полез, не подумав, прямо в самое сильное течение, и его понесло...

Иногда генерал Марков, нынешний командир Офицерского полка, рассматривал ход боевых действий с точки зрения прежнего Маркова, профессора. Это было интересно. В отличие от Великой Европейской войны война Гражданская чем-то была похожа на кампании Суворова, Наполеона или генералов американских штатов, где тоже была своя Гражданская война: нет сплошного фронта, много походов, обходов, окружений. Профессор Марков одобрял действия генерала Корнилова. Верное решение — поворот юг для встречи с войсками Покровского. Стремление решительному сражению с противником свойственно Корнилову, как любому истинному полководцу. Предпочтение наступательным действиям перед обороной, сосредоточение главных сил на решающем направлении, захват инициативы, поддержание боевого духа — всё это Корнилов знал и старался выполнять. Профессор Марков одобрял действия командующего и убеждённо говорил: «Пойдём, куда прикажет генерал Корнилов». Однако, когда умирала от страшной раны в живот пулемётчица из женского батальона, тонул маленький юнкер, а другой, умирая от пули, звал маму, на смену профессору Маркову приходил генерал Марков, который всегда был там, где решается судьба сражения, и в любой момент мог быть убит или ранен так же тяжело, как та пулемётчица, и лишь это могло оправдать его право посылать в бой и юнкера, и пулемётчицу, и не терзаться, узнавая о смерти друзей и подчинённых.

Вновь он вёл роты на красные хутора с грубоватыми шутками для тех, кто устал духом и телом, с плёткой для тех, кто не совладал с нервами и поддался страху.

Пересекли ложбину, залитую водой, поднялись на гребень и метрах в пятистах впереди увидели свежевырытые окопы и людей. Мгновенно чёрная земля расцвела вспышками, гулко заговорили винтовки и пулемёты. Марков почувствовал, что, поднимись сейчас красные в контратаку, полк побежит. В такой решающий момент боя командир обязан действовать в считанные секунды, и он крикнул:

   — Вперёд! Ура! За Россию!

Офицеры подхватили его порыв, и огонь красных прекратился так же внезапно, как и начался. Они бежали к лесу, темнеющему невдалеке. Офицеры прыгали в окопы, находили трофеи, нехитрые, но необходимые: ведра с водой, банки с мёдом, круглые буханки.

Подошёл Тимановский, пыхая неизменной трубкой.

   — Этот лес называется Княжеский, — сказал он. — Бой выиграли вы, Сергей Леонидович.

   — Мы, — поправил его Марков. — Впрочем, противник слабый — это не войска, а неорганизованные большевики — иногородние с хуторов.

   — Теперь наши отдохнут немного, подкрепятся.

   — Именно немного. Господа офицеры, не задерживайтесь! Слышите справа огонь? Надо идти выручать. Степаныч, я возьму 4-ю роту, а ты здесь держись. В лес углубляться не надо.

Пошли по мокрому полю. Ноги утопали в мягкой скользкой земле. Командовал ротой Дударев.

   — Ну что, моряк, где твой грузовик?

   — Тащил на волах, но бросил — всё равно керосин негде взять.

   — Меня сразу надо слушать.

В мелколесье, ещё не зазеленевшем, прятался хуторок. Мокрые плетни, мокрые хаты, ни одного человека. От их армии прячутся в лесах. Слышнее загромыхали выстрелы. Цепь Партизанского полка лежала на окраине хутора. Посреди цепи кто-то стоял во весь рост и смотрел в бинокль. Марков, Дударев, ещё несколько офицеров подошли к нему. Вокруг посвистывали пули.

   — Где красные? — спросил Марков наблюдающего в бинокль.

   — Под вашим носом, — ответил тот. — До них и сотни шагов нет. Вон они накапливаются за валом и сейчас пойдут в атаку.

Человек опустил бинокль и обернулся. Марков узнал Корнилова. Пули засвистели гуще — красные заметили группу. Некоторые офицеры залегли. Биркин оказался рядом с Корниловым и потянул генерала за полу шинели, чтобы и тот опустился на землю, но командующий резко отмахнулся и снова взялся за бинокль. Ногой оттолкнул руку Биркина.

   — Небось не убьют! — сказал он так, чтобы все слышали. — Ещё пора не пришла. Смотри!

Впереди показалась цепь красных. Офицеры открыли огонь из винтовок и пулемётов, и атака противника закончилась, не начавшись. Они исчезли в лесу.

Офицеры окружили Корнилова, слушая его краткие высказывания о ходе боевых действий.

   — Наш манёвр удался, — говорил генерал. — Теперь главная задача: соединиться с кубанцами.

   — Наша разведка ещё их не нашла? — спросил Марков.

   — Пока нет. Пойдём в аулы Шенжий, Готлукай. Наши кубанцы должны быть там.

   — А на Екатеринодар, ваше превосходительство? — спросил высокий красивый капитан-корниловец.

Разбойничий свист шальной пули — и капитан, схватившись за перевязь-патронташ в том месте, где сердце, упал навзничь. Разговор прервался. Все стояли, виновато глядя в землю, вздыхали, снимали фуражки.

   — Ну и судьба, — сказал Корнилов, безнадёжно махнув рукой.

Мушкаев не намеревался работать с красным Линьковым, — да и такой ли уж он красный? — не хотел возвращаться и к самому храброму генералу — да такой ли уж он храбрый? Вместе прятались под мостом. Не нужны Мушкаеву ни красные, ни белые. Плохо, что он почему-то нужен то тем, то другим. А у самого Василия Павловича свои собственные планы.