— Итак, дорогой Митрофан Осипович, идём на Екатеринодар, — сказал Корнилов, не скрывая радостного вздоха облегчения: наконец-то. — С нами Родзянко. Создадим Русское правительство. Армия более чем удвоилась: 6 тысяч штыков, 3 бригады — Марков, Богаевский, Эрдели.

   — 1-я бригада, конечно, Марков.

   — Так сложилось: был 1-й полк.

   — Он и Екатеринодар будет брать? Уже идут разговоры, что только на нём и держится наша армия.

Корнилов усмехнулся, показывая, что он всё знает, но сам выше этих разговоров.

   — Завистники, — сказал он. — Хотя... Имеются некоторые преувеличения.

   — Лавр Георгиевич, вы же были с нашим полком, со своими знаменем, когда брали Ново-Дмитриевскую, а теперь говорят о каком-то «Ледяном походе», о Маркове, который вёл армию. Будто, если бы не он, то все мы бы погибли ночью в степи.

   — Завистники, — повторил Корнилов, но голос его звучал уже не добродушно, а скорее сердито. — Но и сам он виноват. И действует не всегда дисциплинированно.

   — Помните, под Усть-Лабой исчез во время боя?

   — Не только тогда. Вы не знаете, куда он так неожиданно исчезает?

   — Я не проверял, но говорят, что он бывает у женщин. Цыганские романсы и прочее.

   — Тогда мы об этом говорить не будем. Это его личная жизнь.

   — И почти каждый вечер посещает генерала Алексеева. Ходит как на доклад к начальнику.

На это Корнилов ударил по столу пальцем с перстнем. Сдвинул с карты бумаги. Перед глазами была тёмно-синяя лента Кубани, перпендикулярно ей — чёрные штрихи железной дороги, и здесь неправильная пятнистая тёмная фигура большого города.

   — Я работаю над планом взятия города, — сказал Корнилов, глядя на карту. — Во второй бригаде ваш полк — Первый Ударный, Митрофан Осипович.

   — Первый Ударный Корниловский, ваше превосходительство, — позволил себе Неженцев поправить командующего.

   — Да, — согласился Корнилов. — Согласно моему плану первым в Екатеринодар войдёт Корниловский полк. Пока, кроме вас, об этом не знает никто.

Предчувствие не обмануло подполковника. Удача. Возьмёт город, там образуется Русское правительство и пожалует ему генеральский чин, как Кубанская Рада Покровскому.

Всё вдруг стало как-то неприятно изменяться. Всего несколько дней назад Корнилов дружески улыбался ему, называл ночной бой «Суворовским походом», на совещании с кубанцами продемонстрировал своё отношение спокойной просьбой-приказом: «Сергей Леонидович, распорядитесь...» Теперь вдруг присылает адъютанта Долинского, и тот, не глядя в глаза, механически проговаривает: «Его превосходительство командующий приказал напомнить вам о необходимости срочного формирования штаба бригада! и полковых штабов».

Ответил грубо: «Нужен мне этот штаб, как...» Поскольку подпоручик бесстрастно молчал, ожидая настоящего ответа, пришлось сказать ворчливо:

   — Нужно хорошо воевать, а не разводить канцелярщину. Передайте его превосходительству, что в 1-м полку уже сформирован штаб. Новый командир полка назначил своим помощником полковника Кутепова, и штаб человек 10. У меня, как и прежде, Тимановский, Родичев и 3 офицера связи.

Долинский официально откозырял и исчез.

Что-то изменилось. Может быть, просто началась весна?

Утром 5 апреля, когда пили с Тимановским чай, пришёл Родичев, навещавший каких-то своих больных, и угрюмо сказал:

   — Вторая бригада наступает на Григорьевскую и Смоленскую. Нам ничего не сообщили.

   — На юг? В обратном направлении? — удивился Марков. — Военного совета не было ни разу после начала похода, приказы перестали рассылать. У командующего же штаб. Романовский — умнейшая голова. Как ты думаешь, Степаныч?

Немногословный Тимановский ответил, наверное, минут через пять:

   — Секретный план взятия Екатеринодара. Чтобы не только красные, но и мы не знали.

В прихожей затопали сапоги. Несколько офицеров постучали в дверь. Наверное, слышали то, что сказал генерал:

   — Без меня всё равно Екатеринодар не взять. Входите, господа.

Несколько ротных и батальонных офицеров пришли с тревожными докладами о недостатке патронов. Тимановский выкурил трубочку, подумал и пообещал найти.

Весна не радовала: дожди. К вечеру, опять по слухам, узнали, что 2-я бригада взяла и Григорьевскую, и Смоленскую. Уже затемно прискакал Долинский и опять был официально краток:

   — Его превосходительство приказал 1-й бригаде быть готовой к выступлению во второй половине ночи.

   — Куда пойдём? Может быть, тоже на юг, как Богаевский?

   — Его превосходительство сказал, что задача будет поставлена перед выходом бригады.

Оставалось только материться: ночью идти в бой неизвестно куда, а командир бригады ещё ни разу не видел своих подчинённых, собранных вместе в полном составе.

Долинский доложил Корнилову о выполнении поручении. Тот поблагодарил, как обычно, пожелал хорошо отдохнуть — на дежурство вышел Хаджиев, но не отпустил >сразу, а подумал некоторое время и, наверное, после колебаний сказал или, скорее, спросил:

   — Мне доложили, будто генерал Марков заявил, что вёз него Екатеринодар не возьмут. Вы не слышали об этом?

   — Не слышал, ваше превосходительство, но это вполне вероятно.

   — План наступления на город пока знают лишь два человека: я и Иван Павлович Романовский. Скорее всего, это догадки Сергея Леонидовича.

   — Так точно, ваше превосходительство.

   — Отдыхайте, подпоручик.

Отдыхать Долинский направился к медсестре Марусе, захватив бутылку французского вина и кое-что из закуски. Известно, что мужские любовные желания необъяснимы, вот и стремление к этой не самой юной, не самой красивой было вызвано неизвестно чем. Возможно, даже тем, что сама Маруся была, как и многие женщины Добрармии, без памяти влюблена в генерала Маркова, не обращавшего на неё внимания.

   — Спасибо, что комнату мне схлопотали, — сказала Маруся. — Уж раздевайтесь. Потом выпьем.

Не ко времени спросила о Маркове: когда тот пойдёт в наступление. Долинский возразил бранью, обзывая генерала по-всякому, и в конце концов со злости и с вина сказал лишнее:

   — Как будем брать Екатеринодар, знают только два человека: Корнилов и Романовский. Даже Деникин не знает. Я не человек, а адъютант, поэтому тоже знаю. И ты не человек, а моя женщина. И я тебе скажу...

Засыпая, Маруся вспоминала безразлично скользящий по её лицу взгляд генерала Маркова, когда тот посещал раненых или приходил в гости к медсёстрам, и её нелепая любовь превращалась в ненависть. Не только к Маркову, но и к Долинскому, и к Корнилову, который почему-то не любит Маркова, и вообще ко всем офицерам. И вспоминался тот красный, спасающийся у неё, подаривший ей золотой крестик на золотой цепочке.

Бригаду подняли после полуночи. Сборный пункт — западная окраина станицы — ближе к железной дороге. Офицерский полк долго скучал и мёрз, ожидая, пока генерал не проведёт первую встречу с Кубанским полком, вошедшим в его бригаду. Хрустели офицерские сапоги по ледку, образовавшемуся после ночного заморозка. Марков пытался в темноте разглядеть и понять новых своих бойцов. Примерно половина Кубанского полка — офицеры. Но не его офицеры, а другие. Объяснил им задачу: взять к утру станицу Георгие-Афипскую и станцию. В ответ — тревожное молчание.

   — Приказ командующего бригада выполнит, — говорил Марков. — За весь наш поход не было случая, чтобы офицеры и солдаты, которых я веду в бой, не выполнили боевую задачу. Красные всегда бежали и будут бежать от нас. И на ваш полк я надеюсь. Если некоторые из вас не участвовали в боях, в каких приходилось нам сражаться, то скажу вам одно: главное — не бояться. Не бойтесь пули. Если суждено, то она найдёт вас везде, не судьба — так и в самом жарком бою уцелеете. Я никогда не берёгся пули — и вот, видите, цел. Наступаем мы не одни — слева идёт 2-я бригада.