Но еще больше я благодарил гг. Смита и Вессона, чье тридцативосьмикалиберное детище, заранее заткнутое за пояс, очутилось в моей руке полуминутой позднее. Безотказный револьвер, чуть ли не лучший из ныне существующих.

Миновав заведение для caballeros, яосторожно постучался в соседний сортир:

- Глория! - окликнул я невинным голосом: - Глория, тебе нехорошо? Выходи, блюда стынут.

Ответа, разумеется, не последовало. Я распахнул дверь левой рукой - резко и широко, чтобы треснуть по лбу любого, кто мог затаиться за нею. Выложенная кафелем комната, довольно просторная для ватерклозета. И пустая.

Попятившись, я перевел взгляд на мужскую уборную. "CABALLEROS" не вызывала особого доверия изначально, и все же сперва полагалось проверить нужник дамский. С этим я уже покончил. И теперь встал под углом, дабы не получить пулю в физиономию или грудь, и окликать не потрудился. Коль скоро там засел супостат - а Глория наверняка не сунулась бы в обитель для кавалеров по собственной доброй воле, - он услыхал меня отлично и удостоверился: Коди предпринимает розыски.

Дверь оставалась незапертой. Я пнул ее посильнее и ворвался внутрь.

Там они и были, оба.

Сортир блистал такой же чистотою, как и дамский - умопомрачительная роскошь для Мексики, жители коей считают, что клозет - не операционная, и облегчать утробу вовсе не обязательно в условиях стерильности. Глория и напавший на нее субъект стояли поодаль, подле фаянсового писсуара. Тонкая струйка воды, стекавшая из приоткрытого крана, должна была, по-видимому, являть пример возжелавшему помочиться.

Удостоверившись, что сбоку не затаился никто, и никто не прыгнет на спину, я сделал шаг. От безупречной прически Глории отделился потревоженный локон и свалился прямо на бледное, перепуганное лицо.

- Брось револьвер и закрой дверь, убийца гребаный! - возгласил стоявший позади женщины юнец.

Торопиться было незачем. Дверь я исправно закрыл, а револьвера бросать и не подумал. Безоговорочно слушаться полоумного любителя не стоит. Говорю "любителя", ибо всякий истинный профессионал выстрелил бы, едва завидев меня в дверном проеме. Знатоки своего дела бьют не рассуждая и не выжидая; любителю непременно хочется потолковать сперва с намечаемой жертвой. Так уж любитель устроен.

- Брось револьвер, или твоя жена погибнет!

Я мысленно сказал сопляку спасибо. Упоминание матримониального статуса означало: во-первых, меня считают Горацием Коли. Во-вторых, парень собирается пристрелить не Мэттью Хелма, эсквайра, а упомянутого Горация Коди, миллионера, что было весьма утешительно.

А вдобавок он, сам того не понимая, напомнил: не вздумай обнаруживать особой выучки. Бедолага понятия не имел, что в нашей службе понятие "заложник" попросту не существует. И действующие инструкции гласят: при любой попытке подобного шантажа выводить нахала в расход, не считаясь с возможными последствиями для захваченной им особы. Чем чаще проделываешь это, тем реже будут нажимать на тебя столь подлым образом. Уразумеют: подчиненные Мака не признают сантиментов.

Но сейчас я не был Эриком. Я был Горацием Коди, по кличке Буффало Билл. И в таковом качестве мог валять любого дурака.

Глория глядела отчаянными, умоляющими глазами, безмолвно просила не предпринимать ничего безрассудного, не обеспечивать ее пулей в крестец. Лицо женщины лоснилось от испарины.

Парень прятался за Глорией, старательно пригибаясь, и рост его оставался загадкой. Но физиономию было видать: симпатичный, кареглазый, темноволосый субъект. Волосы были избыточно длинны. Синие джинсы, и джемпер-"водолазка" синий, и куртка-ветровка тоже синяя.

Левой рукой парень охватывал горло Глории. Ствола, которым он тыкал мою мнимую жену в поясницу, я, конечно, видеть не мог, но едва ли эдакий молокосос разыгрывал бы спектакль, угрожая заложнице шариковой ручкой. Молодые особи, возомнившие себя Джеймсами Бондами, обязательно и непременно пользуются настоящими стволами. Блеф, господа хорошие, требует и ума, и опыта, и хладнокровия...

- Брось револьвер, Коди! В последний раз говорю! Команда прозвучала уже трижды. О, боги бессмертные!

- Кто ты, черт возьми? - полюбопытствовал я.

- Мэйсон Чарльз-младший! Да, сын Миллисент Чарльз! Ты ее терпеть не мог, она тебя, между прочим, тоже. Вот ты и выслал своих бандюг с мачете...

- Мэйсон Чарльз! - выдавила Глория. - Вот оно что! Милли много рассказывала о тебе... Я - Глория Пирс, дочь Вилла Пирса! Теперь зовусь Глорией Коди. Перестань, пожалуйста, не вдавливай дуло, мне больно...

- Знаю, кто ты... И не думаю, будто мама особенно болтала с тобою о своем сыне! Ты же прекратила с нею разговаривать, узнав о помолвке! А уж об отродьях Милли Чарльз и подавно слыхать не желала, верно? Ты ненавидела ее, не отпирайся. Еще тогда... когда она просто служила у Вилла секретаршей. Не смей говорить, что вы чуть ли не подругами закадычными были!

- Ошибаетесь! - отчаянно крикнула Глория. - Неправда! Я совсем не...

- Заткнись. Ты презирала ее и сил не щадила, пытаясь настроить отца против будущей жены. Ты матери жизнь отравила, и не думаю, что заслуживаешь особой любезности с моей стороны. А теперь еще и вышла замуж за убийцу Миллисент Чарльз и Вилла Пирса. Твоего батюшки, между прочим!.. Веди себя прилично, и, пожалуй, не пострадаешь.

Я не сразу понял, в чем загвоздка, хотя и знал, за кем ухлестывал папенька Глории, помнил обстоятельства его безвременной кончины. О, Боже! Еще один мститель суровый на мою голову... Мало их, что ли, попадалось в течение долгих лет? Но Мэйсон Чарльз, по всей видимости, поверил в сказку о захолустных bandidosне больше моего.

Обсуждать сыщицкие тонкости было, впрочем, недосуг.

- Слушай, Чарльз, - обратился я к остервеневшему щенку, - что бы я, по-твоему, ни сотворил, кого бы ни велел пристукнуть - Глория здесь ни при чем, правильно? Только смею заверить: никогда, ни при каких обстоятельствах не отдал бы я на растерзание старого друга и партнера. Следовательно, твою мать... тоже.

- Плевал я на твои заверения!

- Послушай, сынишка! - рявкнул я, неуклюже пытаясь говорить не по-английски, а по-техасски: без надлежащей практики это совсем не просто. Нужно проглатывать половину согласных звуков, а половину гласных растягивать, будто арию оперную гнусишь. Именно гнусишь, ибо говорят техасцы так, словно хроническим насморком страдают. - Слово даю, что ни делом, ни умыслом не повинен в смерти твоей матери... Эй, заткнись и дозволь закончить! Сейчас докажу! Заткну револьвер за пояс, развернусь и выйду вон - или не выйду, как тебе самому захочется. Желаешь - пали человеку в спину. А не желаешь - убери пугач, извинись перед дамой и приходи к нашему столу. Место найдется; присядем рядком и потолкуем ладком. Уразумел? Могу заказать тебе мексиканского пива; могу целый сволочной обед заказать, если проголодался. Но поведай, пожалуйста, откуда взял, что я злодей и кровопийца...

Я глубоко вздохнул и уведомил.

- Приготовься, прячу револьвер и выхожу. Стрелять можешь без предупреждения.

Неторопливо спрятав смит-и-вессон, я повернулся, раскрыл дверь и удалился, ежесекундно ожидая страшного удара меж лопаток и обещая себе: когда задание завершится, отыщу гаденыша, нарежу мелкими кусочками и скормлю самым грязным хавроньям, каких сумею отыскать на мексиканских или американских фермах.

Я шлепнулся на стул, единым духом допил кружку выдохшегося пива, попросил новую. Жаль, виски в ресторане не водилось...

Сделано было все мыслимое; дальнейшими событиями я распоряжаться пока не мог, но крепко надеялся, что Чарльз не прикончит Глорию при первой же встрече: она слишком хороша собою, а молодые люди палят в хорошеньких женщин лишь познакомившись с ними поближе.

Carne asada,лежавшая на тарелках, не успела особенно остыть: наверное, все происшествие заняло гораздо меньше времени, чем я полагал. Я жевал мексиканскую говядину и дожидался. Вскоре объявилась Глория, не потерпевшая видимого ущерба. Юный Чарльз вышел с противоположной стороны; оружия в руках у парня не замечалось. Выяснилось, что роста он был весьма высокого, хотя мне проигрывал дюймов пять.