Наверняка ты недоумевал, почему я храню эти глупые вещицы, да еще выделил для них место в оружейном хранилище. Не знал ты, мой сын, одного — что скрывается за этими кинжалами.
Выбери время, когда твоя супруга и ее свита покинут замок. Отпусти слуг. Убедись, что ты остался совершенно один. Пойди в оружейную комнату. Возьми эту шкатулку. Ты увидишь, что на углах крышки изображены бабочки. Нажми одновременно на бабочек в правом верхнем и левом нижнем углу. На левой стороне ящичка откроется двойное дно. Сын мой, заклинаю тебя, ради моей души и твоей, не притрагивайся к тому, что лежит там.
Внутри ты увидишь кинжал, внешне гораздо менее привлекательный, чем те, что хранятся над ним. Кинжал сделан из железа, и по его виду можно сказать, что его выковал человек. Он крайне неказист и непропорционален, и, полагаю, когда ты увидишь его, тебе так же мало захочется притронуться к нему, как и мне, когда-то при первом на него взгляде. Однако, увы, ты будешь любопытен, как был любопытен и я. Я умоляю тебя, умоляю, дорогой мой, любимый сын, не поддавайся своему любопытству. Взгляни на лезвие, и ты увидишь, как оно отвратительно. Прислушайся к внутреннему голосу своего разума, который в ужасе отшатнется при виде его.
Я не обратил внимания на предостережение, и нож принес мне несчастье, навсегда омрачившее мою жизнь. Этим кинжалом, этим Проклятым клинком я убил своего горячо любимого брата.
Представляю, как ты побледнел, читая эти строки. Тебе всегда говорили, что твой дядя умер от ран после стычки с людьми, которые подкараулили его на пустынной дороге вблизи нашего замка. Это неправда. Он погиб от моей руки в оружейной комнате, может быть, недалеко от того места, где сейчас стоишь ты. Но я клянусь, клянусь Кренка-Анрис, клянусь ненаглядными глазами твоей матери, клянусь душой моего горячо любимого брата, что убил его не я, а сам клинок.
Вот как это случилось. Прости мне мой почерк. Даже сейчас я дрожу от ужаса при воспоминании об этом чудовищном случае, произошедшем больше сотни лет назад.
Мой отец умер. На своем смертном одре он рассказал моему брату и мне историю о Проклятом клинке. Он сказал, что это редкая и очень ценная вещь, пришедшая к нам из времен, когда миром правили две расы грозных богов. Эти две расы богов ненавидели и боялись друг друга, при этом каждая стремилась управлять теми, кого они называли “меншами”, то есть людьми, эльфами, гномами. Затем начались Войны Богов — ужасные сражения магий, перечеркнувшие весь мир, пока, наконец, страшась поражения, одна из рас богов не разделила мир.
Чаще всего в этих войнах сражались сами боги, но иногда, если их численность была невелика, они нанимали себе в помощь смертных. Мы, конечно, не могли равняться с ними в магических поединках. И тогда сартаны (так называли себя боги) вооружили своих помощников из числа смертных магическим оружием.
Большая часть этого оружия пропала во время Разделения, так же, как пропали многие наши воины. Во всяком случае, так гласят предания. Однако кое-что осталось у тех, кто уцелел, и стало их собственностью. Этот кинжал, согласно семейному преданию, был именно таким оружием. Мой отец сообщил нам, что он обращался к кенкари, чтобы проверить это.
Кенкари не могли точно сказать, что это оружие сохранилось со времен, предшествовавших Разделению, но они подтвердили, что оно магическое. И они предостерегли отца, что сила этого клинка велика, и посоветовали никогда не пускать его в дело. Мой отец был робок, и кенкари удалось запугать его. Он специально заказал эту шкатулку для хранения кинжала, который кенкари назвали Проклятым. Он спрятал клинок в шкатулку и больше никогда не заглядывал туда.
Я спросил, почему он не уничтожил его, и он объяснил, что кенкари предостерегли его от подобных попыток. Такое оружие уничтожить невозможно, сказали они. Оно будет сражаться за свою жизнь и вернется к своему владельцу. Пока он владеет им, он может позаботиться о том, чтобы оно не причинило вреда. Если же он попытается избавиться от него, например, бросить его в Малстрем, оружие просто попадет в другие руки и может наделать много бед. Отец поклялся кенкари, что будет хранить его в надежном месте, и заставил нас обоих дать ту же торжественную клятву.
После его смерти, когда мы с братом разбирались в его делах, мы вспомнили историю о кинжале. Мы пошли в оружейную комнату, открыли шкатулку и в потайном отделении нашли этот кинжал. Зная робость отца, а также его пристрастие к романтическим историям, мы не восприняли всерьез то, что он нам сказал. Возможно ли, что этот простой неказистый кинжал был выкован богом? Улыбаясь, мы качали головами.
И, как это обычно бывает между братьями, мы затеяли игру. (Мы были молоды в то время, когда умер наш отец. И это единственное оправдание нашей неосторожности.) Мой брат схватил один из дуэльных кинжалов, а я взял кинжал, который мы в шутку назвали Проклятым клинком. (О Богиня, прости меня за неверие!) Брат, играя, замахнулся на меня кинжалом.
И ты не поверишь, что произошло дальше. Я и сам до сих пор не могу в это поверить. И тем не менее я видел это собственными глазами.
Я почувствовал, что мой кинжал ведет себя как-то странно. Он шевелился, как живой. И внезапно, когда я, тоже в шутку, начал замахиваться им на брата, клинок извернулся, как змея, и в руке моей оказался уже не кинжал, а меч. И прежде чем я успел понять, что происходит, клинок вонзился в тело моего брата. Он поразил его в самое сердце. Я никогда, никогда — может быть, даже и после смерти — не забуду тот растерянный и удивленный взгляд брата.
Уронив меч, я подхватил брата на руки, но уже ничего не мог сделать. Он умер у меня на руках, и его кровь стекала на мои ладони.
Наверное, я в ужасе закричал. Точно не знаю. Но, подняв глаза, я увидел, что в дверях стоит наш старый слуга.
— Да, — сказал Ан-ли, — теперь ты единственный наследник.
Как ты понимаешь, он решил, что я зарезал брата, чтобы получить наследство отца.
Я пытался убедить его, что он ошибается, рассказал ему, что случилось, но он, конечно, мне не поверил. Можно ли его за это судить? Я ведь и сам не верил своим глазам.
Кинжал опять изменил форму, стал таким, каким ты его видишь сейчас. Я понимал, что если уж Ан-ли не поверил мне, не поверит и никто другой. Этот скандал погубит нашу семью. Братоубийство наказывается смертью. Меня повесят. Замок и земли король конфискует. Мою мать выбросят на улицу, сестры, лишенные наследства, будут обречены на нищету и бесчестье. Каким бы тяжелым ни было для меня это горе (а я бы с готовностью признался и понес наказание), я не мог навлечь такую беду на всю нашу семью.
Ан-ли был предан мне. Он предложил скрыть мое преступление. Что мне оставалось делать, кроме как последовать его совету? Вдвоем мы тайно вынесли тело моего несчастного брата из замка, отнесли в достаточно удаленное место, где, как мы знали, нередко совершали набеги воины людей, и бросили его в ров. Потом вернулись домой.
Я сказал матери, что брат, услышав сообщение о набегах людей, отправился выяснить, в чем дело. Когда через несколько дней нашли тело, решили, что он погиб в стычке с теми, кого искал. Никто ничего не заподозрил. Верный слуга Ан-ли унес эту тайну с собой в могилу.
Что же касается меня, сын мой, то ты и представить себе не можешь, какие муки мне пришлось пережить. Временами мне казалось, что боль и сознание вины сведут меня с ума. Ночь за ночью я лежал без сна, с тоской мечтая броситься вниз со стены и тем навеки покончить с моими мучениями. Однако я должен был жить — ради других, не ради себя.
У меня была мысль уничтожить кинжал, но я помнил о предостережениях кенкари. Что, если он попадет в другие руки? Что, если опять совершится убийство? Зачем еще кому-то страдать, как страдаю я? Нет, я должен был нести свою кару — хранить Проклятый клинок у себя. А теперь я вынужден передать его тебе. Это бремя, которое должен нести наш род до скончания века.
Сжалься надо мной, сын, и помолись за меня. Всевидящая Кренка-Анрис знает правду и, я верю, простит меня. Как, надеюсь, и мой горячо любимый брат.