Вместо этого она стояла, смотрела на Грасиелу и размышляла, каково это — всегда чувствовать уверенность, что не ляжешь в постель голодной, что у тебя будет подушка под головой и чистые простыни, что ты не останешься в одиночестве и не будешь страшиться завтрашнего дня? В самом деле, каково это?

— Здесь темно, — заговорил с ней Тай, севший к столу.

Дженни опустила руку и дотронулась пальцем до приколотого к рубашке Грасиелы золотого медальона. Потом отнесла лампу на стол и села перед своей тарелкой. Первый кусок был холодный и волокнистый.

— Сеньора Армихо принесла кувшинчик пульке. Хочешь отведать?

Она кивнула, раскладывая кусочки мяса по тарелке. Аппетит пропал. Дженни отодвинула тарелку и сделала большой глоток пульке. Жидкость обожгла горло и выжала слезы из глаз.

— Так чем же ты займешься, когда это путешествие закончится? — спросила она, глядя, как Тай ест.

— Стану помогать Роберту управлять ранчо… Займусь разведением скота на своем участке.

— Работа на ранчо нелегкая, — заметила Дженни, — но жить там неплохо. По крайней мере не надо беспокоиться, откуда взять следующий бифштекс.

Кончив есть, Тай распрямил спину и, закинув ногу на ногу, спросил у Дженни:

— Сигару?

— Не возражала бы.

К ее удивлению, Тай нагнулся, чтобы зажечь ей сигару. Приятно было сидеть у стола, покуривать и слушать ночную деревенскую тишину. Дженни опасалась, что неловко будет сидеть и молчать, но получилось вовсе не так. Ей подумалось, что это и есть мера истинного товарищества: одно дело, когда двое сидят и болтают друг с другом, и совсем другое — если им и помолчать не в тягость.

— Ты очень хороша при свете лампы.

Дженни поперхнулась и закашлялась.

— Черт побери, Сандерс! Я уже сколько раз просила не говорить мне такой чепухи.

— Почему же? Ведь это правда. — Наклонив голову, он посмотрел на нее сквозь облачко сигарного дыма. — У тебя строгие и правильные черты лица. С годами женщины такого типа все больше хорошеют. Какая-нибудь шаблонная прелестница уже увянет, а ты все будешь кружить мужчинам головы.

Дженни уставилась на него, потом искренне расхохоталась.

— Забавно, что ты единственный мужчина, заметивший мою необыкновенную красоту.

— Сомневаюсь. Могу согласиться, что я, возможно, один из немногих, кто сказал об этом, но далеко не единственный из тех, кто это заметил.

Щеки у Дженни вспыхнули, стало трудно дышать. Разговор смущал ее, она не знала, как отвечать.

— Заткнись! — сказала она наконец, уставившись на огонек его сигары.

— Тебя когда-нибудь целовали? Я имею в виду по-настоящему?

От этого вопроса, а еще больше от хрипловатого тембра его голоса Дженни вздрогнула. Ей стало не по себе и почему-то очень жарко.

— Конечно, целовали, — сердито заявила она.

— Должно быть, целовал тебя храбрый человек, — усмехнулся Тай,

— Какого дьявола ты насмешничаешь? И вообще, что это значит?

— Такая уж ты устрашающая женщина. — Его глаза медленно скользнули по ее шее и лицу. — Мне кажется, большинство мужчин отскакивали от тебя после первой попытки.

Первым, совершенно идиотским желанием Дженни было поправить зачем-то волосы, но она поборола его и, выпустив колечко дыма куда-то в темный угол комнаты, сказала:

— Большинство мужчин меня просто не замечали. И это меня вполне устраивает.

— Если мужчины и не замечали тебя, то лишь потому, что ты сама этого не хотела. Ты прячешь себя под бесформенным пончо и носишь какую-то нелепую старую шляпу, надвинув на самые уши. — Тай выпустил струйку дыма и долго глядел, как она тает в темноте. — Если ты отрастишь волосы и наденешь красивое платье, мужчины выстроятся в очередь, чтобы взглянуть на тебя, дорогая.

Дженни облизнула пересохшие губы.

— Только этого мне и не хватает, — сказала она и, почувствовав, что от этого разговора у нее дрожат руки, загасила сигару и скривилась. — Не хочу я говорить о таких вещах. Замолчи!

— Если бы я поцеловал тебя… — Тай умолк и бросил долгий, полный вожделения взгляд на губы Дженни. — Знаешь, как бы я сделал это?

Сердце Дженни куда-то шарахнулось и стукнуло о ребра. Она ухватилась за край стола и угрожающе прищурилась.

— Говорю тебе в последний раз… заткнись!

— Я начал бы медленно, — говорил он, продолжая глядеть на ее губы. — Очень медленно, чтобы не спугнуть тебя. Я положил бы руки тебе на талию, очень низко, почти на бедра. Потом привлек бы тебя к себе, чтобы ты поняла мои намерения.

Тай усмехнулся.

Дженни поняла намек. Она хотела сглотнуть слюну, но во рту было сухо, как в пустыне. Глядя Таю в глаза, не в состоянии шевельнуть ни одним мускулом, она еле дышала и ждала; ей одновременно хотелось, чтобы он умолк и чтобы говорил еще и еще.

— Я прижался бы к тебе, медленно, очень медленно, чтобы почувствовать тебя и чтобы ты почувствовала меня. — Тай стиснул челюсти и тотчас расслабил их. — Под твоим пончо я передвинул бы руки с талии выше, к твоим грудям, и ощутил бы их тяжесть, их мягкое тепло…

— Замолчи, — снова прошептала Дженни, глядя на его рот.

Тай щелчком отправил свою сигару через дверь во двор и уперся руками в бока.

— Я наклонился бы к тебе и приблизил свои губы к твоим, но еще не поцеловал бы тебя. Сначала я надышался бы тобою. Я выпил бы твое дыхание и задержал его в себе, а потом коснулся бы языком твоей нижней губы.

Плечи Дженни поникли, рука соскользнула со стола, и сигара выпала из безвольных, словно бескостных пальцев.

— О Боже, — пробормотала она.

Ночь сгустилась вокруг нее, горячая и сухая. Дженни казалось, что она задыхается.

— Я обвел бы языком очертания твоих губ, — говорил ей Тай, — а потом… — Он встал, и лампа уже не освещала его лицо, оно спряталось в тень. — Встань, Дженни.

— Не могу, — шепнула она.

Ноги и вправду ее не держали: Тай своими речами словно размягчил ее кости. Не в силах сообразить, что произойдет дальше, она только смотрела на него полными страха и смущения, широко раскрытыми глазами.

Тай взял ее за руку и поднял на ноги. Внезапно Дженни ощутила жар его тела и свой собственный возбужденный отклик. Облизнув губы, она попыталась произнести «Не надо…», но это прозвучало как нечленораздельное кваканье.

Дженни видела жаркое желание в глазах у Тая и думала, что он поцелует ее. Думала, что умрет, если он этого не сделает. Вместо поцелуя он поднял руку и кончиками пальцев коснулся ее щеки, а после — шеи.

Дженни задохнулась. Легкие прикосновения горячими искрами пробежали по коже и вдруг проникли куда-то глубоко в ее тело. Дрожь началась в кончиках пальцев ног, поднялась выше и вот уже охватила ее всю, словно озноб. Ничего подобного с ней никогда не было.

Она легко могла дать отпор грубому заигрыванию словами или попыткам «подержаться», ей не раз приходилось делать это в прошлом, однако против нежных прикосновений и ласковых, соблазнительных слов у нее не было оружия.

Держа ее за руку и не говоря ни слова, Тай вывел Дженни из хижины, туда, где лунный свет затеял игру теней. Дженни беспомощно переступала вялыми ногами и не противилась, когда Тай прислонил ее спиной к стене хижины.

Он уперся ладонями в стену по обеим сторонам ее лица, потом медленно прижался к ней, обволакивая жаром и запахом своего сильного тела. Дженни шумно втянула в себя воздух и со стоном закрыла глаза На своих бедрах она ощущала тяжесть бедер мужчины и чувствовала всю силу его возбуждения.

Опустив голову, Тай глухо и хрипло шепнул ей в самое ухо:

— Я хотел тебя с той минуты, как увидел впервые. — Его дыхание было горячим и тяжелым, как и его тело. Он продолжал шептать: — Я увидел, как ты гонишься за Луисом, и подумал, что ты восхитительная женщина, что тебя стоит приручить.

Дженни хотела рассмеяться и сказать ему, что ни один мужчина не может ее приручить. Но говорить она не могла. Томная слабость охватила ее всю, а между ног стало вдруг тепло и влажно.

Тай слегка коснулся губами ее лба, и это прикосновение пробудило новые, особенно острые ощущения, подавившие все остальные чувства. Она не замечала луну, белый круг которой висел в темной вышине, она не слышала, что шепчет ей Тай, и только смутно воспринимала его запах, но все его прикосновения — губы у виска, бедра, прижимающие ее к стене, и отвердевшая плоть между бедер — ошеломляли ее и уносили разум.