Наклонившись к окну, Дженни осмотрела далекий горизонт, высокие кактусы и низкие коричневатые холмы, четко рисующиеся на фоне неба. Немало грузов пришлось ей перевезти по дороге из Эль-Пасо в Чиуауа, так что она легко узнала местность.

— Нам бы надо где-то приютиться на несколько дней, — сказал Тай, глядя, как она пальцами приглаживает волосы. — Надо дать тебе возможность поправиться и набраться сил.

Сунув руку под шаль, Дженни осторожно, кончиками пальцев ощупала повязку, наложенную совместными усилиями Тая и Грасиелы. Она пока не могла разобрать, болит у нее так же, как вчера, или меньше. Боль было трудно вспоминать, трудно определить ее степень.

— Кузены, ясное дело, намерены найти трупы, которые мы оставили за собой, — заметила она, поудобнее пристраиваясь к жесткой спинке скамейки. — Луис по крайней мере. И он будет выслеживать нас.

— Чиуауа — достаточно большой город, чтобы мы прожили там целый месяц, никем не обнаруженные.

Это было верно. Основанный двести лет назад город представлял собой оазис, полный роз и окруженный апельсиновыми рощами. Давно миновали времена нищих хижин рудокопов и узких улочек колониальной поры. Нынче город гордился широкими чистыми улицами и водопроводом протяженностью в три мили. Между Чиуауа и Техасом процветала взаимовыгодная торговля, и это способствовало росту и увеличению влияния города. По сравнению с ним Дуранго был не более чем полустанок.

— Кузены будут преследовать нас вплоть до Рио-Гранде, верно? — произнесла Дженни, закрывая глаза.

— На мой взгляд, худшее позади. Когда ты сможешь двинуться дальше — я имею в виду в нормальных условиях, то есть удобно, — мы сядем в поезд до Эль-Пасо, а там переберемся на линию Южной Тихоокеанской дороги. Доедем по ней до Сан-Франциско, там наймем повозку и лошадей и через два дня будем пить кофе на кухне у моей матушки. — Тай сделал паузу и добавил: — Тебе незачем проделывать весь этот путь, Дженни. Мы можем попрощаться в Эль-Пасо.

Дженни фыркнула, но тут же прижала ладонь к животу. Отдышавшись, сказала:

— Ты отлично понимаешь, что я проделаю путь до конца. И не попрощаюсь до тех пор, пока не передам ребенка с рук на руки твоему благословенному братцу. Кроме того, в Эль-Пасо мне вообще нечего делать.

— Хорошо, — ответил Тай, и глаза его казались особенно светлыми и пристальными в свете раннего утра.

Хорошо? Это что-то новенькое. Дженни отвернулась было к окну, однако почти тотчас перевела взгляд на ковбоя. Он сидел, широко расставив ноги; одна рука лежала на спине Грасиелы, большой палец второй он засунул за пояс. Щеки и подбородок покрыты темной щетиной. Отросшие бакенбарды делали черты лица более резкими, а общее выражение угрожающим. Внутри у Дженни что-то сжалось при воспоминании о его поцелуе. О Боже, как она может испытывать вожделение — голодная, слабая, раненая?

Должно быть, от поцелуев — настоящих поцелуев! — что-то сдвинулось у нее в мозгу. Весь вчерашний день единственное, о чем она могла думать, были эти неистовые поцелуи при луне, и первое, о чем она подумала теперь, оказались они же. Всю свою жизнь она только смеялась над всякими бреднями о лунном свете, нежностях и поцелуях. Но это было до, а сейчас наступило после.

Дженни облизнула губы и увидела, как у Тая сжались челюсти.

— Ладно, — сказала она. — Не могу удержаться. Почему ты сказал «хорошо», когда я ответила, что останусь до конца?

Он буквально пожирал ее глазами, переводя взгляд с лица на шею и обратно.

— Потому что я не готов отпустить тебя, — хрипло выговорил он. — У нас с тобой есть неоконченное дело.

Легкая дрожь страха и предвкушения пробежала у Дженни по спине. Она смотрела на Тая, прикусив нижнюю губу и стараясь, чтобы дыхание было ровным.

Она вдруг поняла, что это произойдет. Между нею и Таем. Не имеет значения, что в ее памяти секс остался как трехминутная сухая боль и последовавшее за этим разочарование. Не имеет значения, что она до смерти боится забеременеть. Она встретила взгляд Тая, и сердце ухнуло куда-то в пустоту. Заполнение этой пустоты зависит от него, и оба они будут сходить с ума, пока это не произойдет. Оно неизбежно, потому что между ними молнией проносится желание по каким-то невидимым путям. И если они не отдадутся желанию, молния испепелит обоих.

— Я голодна, — сказала Грасиела, садясь и протирая кулачками глаза.

Из окна их номера в отеле были видны два шпиля церкви снятого Франциска, поднимающиеся над городскими, крышами. Широкая улица внизу была обсажена с обеих сторон апельсиновыми деревьями. По улице двигались не только обычные повозки и запряженные осликами тележки, но и какой-то изящный черный экипаж.

Дженни опустила занавеску и вернулась в комнату, устремив взгляд на две кровати. Ей сейчас хотелось одного: свернуться калачиком и уснуть.

— Когда вернется дядя Тай? — Грасиела сидела на одной из кроватей и подпрыгивала, пробуя упругость матраса.

— Он отправился обратно на вокзал, чтобы забрать наших лошадей. Мы ведь решили, что больше они нам не понадобятся, так что ему придется их продать в какой-нибудь конюшне. — Вода в расписном кувшине на комоде была холодной, и Дженни наполнила стакан; она все никак не могла утолить жажду. — Слезай с кровати. Я хочу лечь.

— Я помогу тебе снять ботинки.

Дженни удивленно моргнула.

— Что ж, это мне очень приятно. — Усевшись на матрас, она вытянула ноги, и Грасиела стянула с нее ботинки; Дженни расправила пальцы. — Ох как хорошо!

— Что мне сейчас делать?

— Что-нибудь спокойное и тихое. Мне просто необходимо лечь и отдохнуть.

Дорога от вокзала до гостиницы была недолгой, но экипаж так громыхал по камням мостовой и так подпрыгивал, что Дженни боялась, как бы не разошлись швы. Приподняв блузку, она проверила, не намокли ли бинты, но, к ее облегчению, они оказались сухими.

— Мне скучно, — с кислой миной произнесла Грасиела. — Расскажи что-нибудь.

— Я слишком устала. Посмотри в окно.

Дженни забралась под одеяло и зарылась головой в мягкую подушку. Подушки были для нее символом роскоши. Если бы она могла каждую ночь спать на мягкой подушке, то считала бы, что живет как принцесса.

Она почти уснула, когда почувствовала легкое давление на матрас рядом с собой. Когда она открыла глаза, то в нескольких дюймах от своего лица увидела лицо Грасиелы. Девочка опустилась на колени возле кровати, положив руки на простыню, а подбородок на руки.

— Какого чер… то есть что ты здесь делаешь?

— Я владею тобой.

— Что? — Дженни в изумлении села на постели. — Мной никто не владеет.

— Я владею, — вполне серьезно заявила Грасиела. — Дядя Тай мне объяснил.

Дженни выслушала историю.

— Я знала в Денвере одного китайца. Он работал в прачечной, но никогда не говорил, будто один человек овладеет другим, если спасет ему жизнь.

— Но это так. Дядя Тай мне сказал. — Грасиела взбила подушку и велела Дженни лечь; удивленная Дженни повиновалась. — Я спасла тебе жизнь и теперь должна заботиться о тебе, пока ты не умрешь. Если ты кем-то владеешь, значит, ты за него отвечаешь. А что это такое — отвечать за кого-то?

— Малышка, я знаю больше слов, чем ты узнала за всю твою жизнь. — Вид у Дженни был крайне недовольный. — Ты не владеешь мной и не отвечаешь за меня. — Грасиела все еще стояла на коленях у кровати и смотрела на Дженни. — Перестань на меня глазеть.

— Ты и дядя Тай тоже владеете мной, потому что спасли мне жизнь.

— Послушай. — Дженни снова села. — Тобой никто не владеет и никогда не будет владеть. Ты сама собой владеешь. Ты отвечаешь за себя и заботишься о себе. Ни на кого не полагайся, только на себя.

Ее слова повисли в воздухе, давая время прийти к потрясающему выводу, что слова эти не соответствуют действительности. Она сама и Тай полагались друг на друга с той самой минуты, как объединили силы. Она полагалась на Грасиелу, когда та зашивала рану и тем самым остановила кровотечение.

— Впрочем, иногда ты должна полагаться на других, — вынуждена была она сделать поправку.