Гоблин встал, открыл дверь, но в комнату вошли совсем другие люди.

Вопреки всему Орлов не получал наслаждение от издевательства над Полиной. Его тошнило от самого себя. Он пытался абстрагироваться от этого давящего чувства — получалось крайне хреново. «Пусть скажет спасибо, что не разобрался с ней более кардинальным способом!» — так утешал себя Глеб. Он видел входящие от неё и готов был сломать себе пальцы, лишь бы не брать трубку. Кто бы знал, чего ему это стоило! А когда слил один из ее звонков, почувствовал себя самым конченным мудаком. Он скучал по ней, очень скучал, до ломоты в теле, до сумасшествия. Каждый день воспоминания душили его, каждый день чувство вины грызло, каждый день он медленно сдыхал без неё. Вышел тогда из квартиры Ани и понял, если сейчас что-то не предпримет — вернется и просто придушит Полю. Набрал Фролова и отдал четкие указания: к Потаповой приставить человека, лишить любой работы, которая будет у нее маячить на горизонте до следующих распоряжений. Чуть подвыдохнул, но не настолько, чтобы его собственное "Я" было удовлетворено. Внутри оставалось жуткое по своей силе желание что-нибудь или кого-нибудь расхерачить. Приехал домой, прошел на кухню, достал стакан, налил воды и со всей дури швырнул куда-то в пространство — вспомнил как на этой самой кухне, из этого самого стакана она пила молоко, стоя в его рубашке на голое тело, а потом они…

Пытаясь себя успокоить, быстро переоделся, прошел в спортзал, надел боксерские перчатки и принялся нещадно дубасить грушу. Сколько времени прошло — он не знал, но это помогло снять напряжение.

Чего он хотел добиться от Поли таким шагом — не задумывался. Знал только одно: она должна ответить. Возможно, позже он пересмотрит свое решение, когда готов будет общаться и позволит ей приползти к нему. Но, что будет делать дальше с ней не загадывал. Хотя ему это было не свойственно, Глеб всегда все просчитывал на несколько шагов вперед. Но с ней все не по правилам. Вот и сейчас…

Прошло семь дней. Фролов каждый день исправно докладывал о передвижениях Полины. Судя по её звонкам, она уже на грани. Подождем, надо ждать, время должно помочь определиться в отношении её. Наверное, не отпустит. А, может, наоборот захочет отсечь, оторвать с мясом от себя, резко, болезненно, но чтобы убралась из его жизни к чертям собачьим! Достала эта неопределенность!

Сегодня он у отца загородом. Наконец-то удалось найти лазейку и откопать у Беджикова крысу, спасибо Сафару за человечка — волшебником оказался. Результатов это, правда, пока не принесло, но на все нужно время.

— Сын, в середине января товар из Пхеньяна прилетит, партия огромная — сорок тонн. Погоним дальше на Иран. Объем большой. Думаю, Мурад будет готовиться. Надо предупредить удар.

— Да. Я работаю над этим.

— Петровича подключил, — предупредил отец.

Глеб молча кивнул.

— Сафар звонил, готов своих людей напрячь. Слышал, в гостях у него был.

— Да, он банкет закатил.

— Как тебе Зарина?

— Пап, не начинай.

— Глеб, лучшей партии тебе не найти. Да и для компании это родство принесет немаленькую пользу.

— Я так понимаю, вы с Джагоевым все уже решили? — напряженно спросил Глеб, чувствуя, что начинает злиться.

— Мы просто поговорили.

— Пап, давай так — все, что касается моей личной жизни, я буду решать сам. Договорились?

— Глеб, эта цветочница тебе не пара.

Парень резко вскинул на отца глаза.

— А ты думал, что я не узнаю?

— Ты следишь за мной? — взорвался.

— Это для твоей же безопасности. Твою мать, Глеб, мы не мороженным торгуем! — вскочил с кресла отец, повышая тон. — Кто-то должен тебе тыл прикрывать. Ты, бл*ть, не знаешь, что когда голову Улугбека прислал Мураду, в тот же день тебя заказали. Улугбек каким-то, сука, краем относится к Беджикову, и судя по всему, это больше, чем шестерка. Если бы я не присматривал за тобой, валялся бы уже с простреленной башкой. Ты у меня один, сын!

Глеб задумался. Такой поворот не учел.

— Отец, спасибо, но давай без «колпака».

— Ты что думаешь, мне интересна твоя личная жизнь? Или каких баб ты тр*хаешь? Сын, мне глубоко начхать. Но, когда ты даже не проверил девку, которую пригласил в свой дом, которая пробралась на мой банкет, только тогда я подключился. Это глупо с твоей стороны.

— Я сам буду решать с кем, когда и сколько, — зло бросил отцу. — И Полину не трожь.

— Да никто не трогает твою Полину. Только ты о ней не подумал? Думаешь, если Мурад заказал тебя, он ничего не сделает твоей девке? Не боишься к обеду ее голову получить?

Кровь застыла в венах Глеба. Резко встал и, не прощаясь, вышел из кабинета. Впрыгнул в машину, набрал приятеля.

— Кость, пробей мне место нахождения Полины.

Через пять минут он перезвонил и несколько растеряно:

— Глеб, она у нас.

— В смысле "у нас"?

— На рынке.

— Бл*ть, ты можешь яснее выражаться?

— Ищем ее, повеси.

Глеб уже гнал в сторону рынка — езды полтора часа при хорошем раскладе. Выругался и вдавил педаль газа до упора.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Глеб, слышишь? — услышал взволнованный голос приятеля.

— Да.

— Она в семьдесят девятом квадрате.

— Что? Какого х*я она там забыла?

— Не знаю.

— Так узнай, мать твою!

Сбросил звонок, только для того, чтобы через тридцать минут вновь снять трубку и услышать, что она у Рябого.

— Что она, бл*ть, там делает?

— Едем туда.

— Ее найти. Меня ждите на месте. Через минут пятьдесят буду. И, сука, чтобы никто, ты меня слышишь, Фролов, никто не ушел.

Семьдесят девятый квадрат — это заброшенная фабрика, которая впоследствии стала частью рынка. Естественно, Орлов знал, кто там обитает и, что происходит. Но, как и на многое другое закрывал глаза — платят и хрен с ними, пусть существуют.

Серега Рябой платил исправно. Делец среднего звена, шлюхи и торговля живым товаром его стезя. Но какого хера там забыла его Полина, Глеб не понимал. Если этот ублюдок ей что-нибудь сделал, — подумал и пальцы со всей силы сжались на руле.

Я повернула голову и посмотрела на вошедших людей — сердце на миг остановилось, а потом сделало радостный кульбит. Я узнала этого голубоглазого парня, друга Глеба, Костя, кажется.

Сделала неуверенный шаг к нему. Он посмотрел на меня, нахмурился, потом ободряюще улыбнулся и перевел взгляд на Рябого.

— Ну, здравствуй, Сережа.

— О, Константин, сколько лет, сколько зим, чем обязан? — протягивая руку, нацепив радушную улыбку, двинулся на встречу Рябой.

Фролов проигнорировал его жест, прошел и сел в хозяйское кресло за стол.

— Что ж ты, Сережа, беспредельничаешь?

— Я? Что ты, Кость, в мыслях не было.

Костя улыбнулся уголками губ, глаза оставались ледяными.

— О мыслях ответ перед Орловым держать будешь.

Рябой побледнел до синевы на губах.

— О-орловым? — чуть запинаясь, спросил он.

— Видишь ли, Сережа, у Глеба Аркадьевича есть маленький пунктик: он очень не любит, когда трогают то, что принадлежит ему. А Полина — его.

— Но я не знал. Да и не трогал я ее.

Константин насмешливо поднял бровь, перевел многозначительный взгляд на мое лицо, на куртку, валявшуюся на полу, и обратно на полуобморочного Рябого.

А я из всего разговора для себя выделила только один момент — скоро я увижу Глеба, совсем скоро. И глупое сердечко забилось в болезненно — радостном предвкушении. Он меня не оставил, он придет за мной.

— Полина, присядь, — указал на кресло Костя.

На негнущихся ногах я подошла и села.

— Ты в порядке? — опять обратился ко мне парень.

Я легонько кивнула.

Ну как в порядке. Ровно настолько, насколько могла быть в данной ситуации. Мне кажется, я еще не осознавала, что со мной произошло и что все закончилось. То, что сейчас творилось в этой комнате, проходило мимо меня.