— Полин, я не шучу.

Чувствуя, что я опять уперлась в эту непробиваемую стену его желаний, меня начало охватывать раздражение. Наверное, потому что не верила в долговечность всего этого. Потому что у меня дочь и я сейчас должна решать не только за себя. Потому что есть муж — не чужой человек. А этот невыносимый парень хочет, чтобы я сейчас вот так вот, по щелчку пальцев, все изменила, не давая мне никаких гарантий, обещаний. Просто, потому что он так захотел.

Я тоже встала с кровати и молча пошла в ванную, не желая с ним сейчас разговаривать — мне необходимо остаться одной, хоть ненадолго.

— Черт подери, я с тобой разговариваю, — раздалось в спину.

— Я в душ могу сходить? — вопросительно вскинула глаза, и не дожидаясь ответа, закрыла за собой дверь в ванную комнату. На миг прислонилась, утихомиривая сердцебиение. Прошла и включила воду.

— Твою ж мать! — выругался Глеб, когда дверь за Полей закрылась. Пытаясь успокоить себя, быстро одел штаны и спустился вниз, на кухню.

Приняла душ, вернулась в спальню, глазами отыскивая свои вещи. Глеб их аккуратно положил на пуфик в углу. Взялась за кофту, но воспоминания, как руки Рябого касались этой вещи заставили отшвырнуть её в сторону. Думаю, Глеб не будет против, если я позаимствую его рубашку, — подумала, поднимая ту с пола и надевая. Джинсы все грязные — в таком виде я поехать домой не могла.

Спустилась вниз — Глеб сидел на диване в гостиной и потягивал кофе. Услышав меня, поднял напряженный взгляд, но оценив, что на мне по-прежнему его рубашка, заметно расслабился.

— Кофе будешь?

Я покачала головой.

— Глеб, можно я у тебя одолжу рубашку? Там моя кофта, я просто… — замолчала, не зная как объяснить. Он понял все и так — кивнул.

— И еще, у тебя есть стиральная машина? Мне бы джинсы постирать.

Отставил чашку на столик, поднялся, протянул руку, забирая мои штаны, прошел на кухню, я протопала за ним, открыл мусорку и вышвырнул. Вот так вот просто. Мои джинсы.

— Ты что делаешь? Зачем? — в недоумении спросила я.

— Завтра ты идешь и покупаешь себе новые вещи. Это ты не наденешь.

Это я потом, позже научилась принимать его такую резкую, приказную форму заботы, но не сейчас. Сейчас мне казалось, что он меня ломает, что диктует, что навязывает свою волю. Казалось, что подчинись я ему хотя бы в этой мелочи и потеряю саму себя. А потому весьма язвительным тоном ответила:

— Да? Естественно, побегу. Ты ж ведь этого захотел! Что еще купить? Что желаете? Бельишко-то у меня не бренд, а ты ж к таким привык, да? Может, волосы нарастить, да силикон вставить? О! Нет! Круче: машину новую и квартиру возьму! А что? Не вопрос, завтра же пойду куплю. Только вот на работу куда-нибудь все же с твоего позволения устроюсь? Да? Правда, вот совпадение — не берут нигде. Опыта, наверное, маловато? Десять лет во флористике — это не опыт. Вот и отказывают везде. Может, ты расскажешь, как так?

Глеб прищурил глаза, молча выдерживая мой выпад. Повисла тишина, а потом он рассмеялся. Я же просто пялилась на него, по-моему, ни разу не видела, как он смеется. Как злится, как недоволен, как сосредоточен, его в порыве страсти, нежности, но чтобы смеялся от души — не помню такого.

Я в растерянности уставилась на него, глазами жадно вбирая эту картинку, стараясь отложить в мой персональный архивный альбом, который потом буду прокручивать, когда все придет к своему логическому завершению.

— Хочешь машину — пусть будет машина, — отсмеявшись, сказал он.

— Глеб, ты себя слышишь? Мы, по-моему, говорим на разных языках.

— Я тебя слышу, Поль. Это, по-моему, ты не совсем поняла. Я не шутил там, в спальне. Ты теперь со мной и отпускать я тебя не намерен.

Помолчал чуть, и уже тише добавил:

— Уже отпустил, и вон, что получилось.

Вновь тень улыбки промелькнула на его лице, когда сказал:

— Думаю, для проживания эта квартира сойдет. Нет? Или другую хочешь?

Какой же упрямый! — это выводило из себя. Будто со стенкой разговариваю.

— И сколько все это продлится? У меня скоро муж приезжает с дочкой. Нам всем вместе переехать к тебе? — разозлила его однобокость.

— С мужем ты расстаешься. Думаю, это и так понятно. Дочь перевезешь сюда.

— Что? — получилось визгливо.

Он подошел, взял за руку, любой намек на улыбку исчез из его глаз, он сосредоточенно смотрел на меня.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Полин, тебе со мной рядом, здесь, — обвел взглядом квартиру, — будет безопасней. Ты же понимаешь, что в моей жизни не так все просто.

Следующий вопрос сорвался сам собой:

— Что ты сделал с теми людьми?

Орлов молчал, не сводя с меня глаз.

— Глеб?

— Они заплатили за то, что посмели прикоснуться к тебе, — напряженно.

Я понимала, что он тогда остался не разговоры разговаривать. Но убить? А в этом я была уверена, мне не нужно было объяснять. Выдернула руку, отошла от него. Помотала головой.

— Глеб, я не могу. Я не готова. У меня дочь. Ты понимаешь? Ты не имеешь права меня втягивать в это! — слезы выступили на моих глазах от безысходности, от того, что не хотела этого, но должна была попросить, а потому совсем тихо добавила. — Просто отпусти меня.

Глеб подошел, большим пальцем вытер скатившуюся слезу с моей щеки.

— Я не смогу, Поль. Не смогу! Думаешь, не пытался? Но не могу, — отошел на несколько шагов назад, оперся об кухонный островок, провел пятерней по волосам, выдохнул, поднял глаза, посмотрел в упор. — Ты у меня здесь, — указал пальцем на голову, — постоянно здесь, что бы я не делал, с той ночи на Родосе.

А у меня сердце болезненно сжалось от такого признания.

— И я знаю, что ты тоже самое чувствуешь. Черт, Поль, я все понимаю, я не простой, но только ты меня можешь видеть другим. Никто, слышишь, никто больше. Я буду твоим, полностью твоим, дай нам шанс! — говоря, подошел вплотную. Я рассматривала его обнаженный торс, его татуировку, его сильную шею, губы, встретилась с его глазами и поняла, что все: больше я не смогу сказать ему нет. Сама прижалась к нему, притянула его голову к себе и жадно поцеловала. Отклик не заставил себя ждать, он издал гортанный звук и прижался к моим губам.

Утро я встретила в объятиях любимого мужчины. Я подняла голову, рассматривая его спящий расслабленный профиль, и от лицезрения этой картинки все внутри меня наполнилось невообразимом теплом. А еще где-то глубоко в душе зрел бунт. Бунт против всех. Я поняла, что я готова бороться за него. Нет, не так — за наши отношения, за нашу, не знаю, что это: любовь или просто сумасшествие, но я готова попробовать и дать ему шанс, как он и просит. И пускай не было много обещаний, но было одно и самое важное для меня: «Я буду твоим, полностью твоим», а большего мне и не надо.

— Насмотрелась? — вдруг раздался его голос.

Внезапно я засмущалась и опустила голову, уткнувшись носом куда-то в район его груди. Он тихонько засмеялся, сильнее стиснул руки.

— Женщина, что ты со мной делаешь?

Смущение и скованность внезапно ушли, оставив место легкой, дерзкой Полине. И я наглядно ему смогла показать, что такого волшебного я с ним делаю.

Спустя час мой желудок взбунтовался и затребовал обратить на него внимание.

— Глеб, — позвала я.

— Ммм? — расслабленно прикрыв глаза, он выводил узоры на моем плече.

— У тебя есть, что погрызть?

— Да. Домработница обычно забивает холодильник или хочешь поедем куда-нибудь поедим.

— Ага, твоя рубашка и в пир, и в мир, — засмеялась я.

— Мне так больше без нее нравится, — промурлыкал, как большой кот.

— Так, Орлов, — смеясь, я стала выбираться из постели. — Если я сейчас не поем, то буду не в духах, а в гневе я страшна, — притворно нахмурилась и зыркнула глазами.

— Принято, мэм, — ухмыляясь, приложил к невидимой фуражке руку Глеб.

А я медленно сходила с ума от его улыбки и продолжала таять, как мороженое.