— А тебе-то что? — нахожу в себе силы огрызнуться. Лишь бы он уехал! Мне с ним рядом невыносимо, каждая минута — настоящее мучение. В душу вгрызаются стыд и сожаление, что я позволила ему с собой сделать, да еще и не подумала о возможной беременности. Глупой себя чувствую и совершенно несчастной.

— Да я бы с хозяином дома или его сыном договорился, чтобы забрали тебя с приплодом, — обнажает белые зубы и откровенно ржет.

— У тебя идея фикс от меня избавиться? — запыхтев от злости и обиды, даже не думаю сдерживать свой вопрос.

— Это не секрет, — нагло усмехается он, — жаль, что нельзя вызвать специальную службу и избавиться от вас с сестрой, как от тараканов или клопов.

Задохнувшись от такого ужасного сравнения, сжимаю кулаки и разворачиваюсь на пятках, чтобы пойти вперед, подальше от Исаева. Как я могла даже думать, что он остановился рядом со мной из вежливости и сострадания? Кажется, его день не будет полным, если он не поставит галочку в графе «Оскорбить и унизить Варю».

Лечу на всех парах, вовсе не ожидая того, что произойдет. Хлопает дверь машины, позади слышатся шаги, и мигом меня хватают за руку, поворачивая к себе.

— Я тебя отпускал?

Напротив злющие карие глаза мажора, в которых искрится солнце. Растрепанные волосы кого угодно бы испортили, а ему, паршивцу, идут. Густые, каштановые, такие мягкие на вид…

От резкого поворота у меня кружится голова, и я как-то обмякаю в руках мажора, не поняв, как оказываюсь в воздухе. Он что-то ворчит, кажется проклиная меня и сестру до седьмого колена, но несет мое безвольное тельце в сторону машины.

— Нет, не надо, — пихаю его в мускулистую грудь, даже через футболку ощущая крепкие мышцы.

— Что «нет»? Эй, ты, — машет он перед моим лицом, — тебе плохо?

Чувствую, как он сажает меня на сиденье, ноги достают до асфальта, и я немного обретаю опору. Руки повисают как плети. Лицо какое-то вялое. Я как сомнамбула.

— Варя, — кажется, впервые за всё это время мажор называет мое имя, и это заставляет вскинуть голову. Перед лицом бутылка с водой, которую он мне протягивает. — Попей. И куда ты пошла, если тебе постоянно плохо? Где водитель?

— Надо… гулять… свежий воздух… — еле слышно шепчу, отхлебывая воду. — Роман уже дома, а тут прогуляться всего ничего. Я пойду, — силюсь встать, но рука мажора ложится мне на плечо. Придавливает, чтобы села обратно на кожаное нагретое сиденье.

— Я тебя довезу, — ворчит он с обреченным видом.

— Нет, — снова пытаюсь встать, и он ловит меня за талию, удерживая в этом положении. Его руки на моей талии! Это сродни шоку! — Меня тошнит, я не могу ехать в машине, — даже не понимаю, как это говорю, на автомате как-то, ведь меня просто глушит его близость. Я будто в космос попала без скафандра. Чистый вакуум.

— Мля! — выругавшись, Тимофей отступает и шарит рукой в кармане. — Держи, это поможет, — протягивает мне жвачку в серебряной упаковке.

Но мне вновь приходится его разочаровать.

— Не могу шевать, — отвечаю, да еще и с возвратившимся от волнения от его близости дефектом. — Могу ешть только мягкую пишу.

От разочарования в себе могу лишь молчать и изучать изогнутые изломы в асфальте… Я полный ноль во всем. Абсолютная неудачница.

Тимофей

Несу ее и думаю о том, какая она маленькая, тонкая, хрупкая. Просто невесомая. Я бы и до дома ее донес, пушинку эту болезную. Но убогая родственница, оказывается, полная коробка проблем. И есть не может нормально, и на транспорте ехать. И вот что с ней делать, спрашивается? Что мне конкретно делать с этим грузом? Свалилась как снег на голову.

— На мягкой пище ты далеко не уедешь, — говорю то, что должен, хоть и не испытываю заботы об этом полуребенке. Как она может быть беременна? Она сама себя обеспечить не может. Интересно, какой у нее срок? На языке формируется закономерный вопрос про аборт. Но понимаю, что даже для меня это будет слишком.

Спросить эту зеленую измученную лягушку об этом — значит попросту добить ее.

Ладно, хрен-то с ним! Дотащу ее до дома и избавлюсь от ноши.

— Вставай, — протягиваю руку, и перепуганные глазищи снова смотрят на меня как на монстра. Чего она боится? Разве я такой страшный или сделал ей что-то гадкое? Мог бы и мимо проехать…

— Зачем?

— Домой тебя понесу. На машине ехать не можешь, идти, как я понимаю, тоже.

— Я могу, не надо меня нести, — боевая мышь пытается встать, опираясь на сиденье, но слабые руки подводят, и она валится назад.

Ерошу волосы от нервов и нетерпения, смешивающихся со злостью и растерянностью в едкий коктейль. Он несется по венам, разливается. Я не понимаю, что делать в этой ситуации, кроме как помочь ей. Это-то и ломает. Я же обещал себе избавляться от родственниц, а сам…

Надо быстрее покончить с недужной Варькой.

— Хватит уже, сама ты уже чуть не померла, — ворчливо замечая, наклоняюсь к ней. Подтягиваю к себе, снова подхватывая на руки. Ее тонкие руки оказываются у меня на плечах. Чувствую, как пальцы холодят шею. Она сомкнула их в замок и держится за меня. Дышит мне куда-то в район между плечом и шеей. Ощущение странное. Делаю вдох, и прошибает неясным воспоминанием. Дежавю. От нее так пахнет…

Очень нежный девический запах. Чистоты. Свежести. Сладости. Его невозможно описать, с чем-то сравнить, ведь у каждого свой уникальный запах. Но, если бы надо было дать определение, я бы сказал, что пахнет свежей росой.

И даже здесь эта лимита отличается от моего привычного круга общения. Девки, с кем я обычно общаюсь, выливают на себя весь парфюмерный бутик разом. Не поймешь, чем от них пахнет даже, где их настоящий запах. А от этой мыши пахнет ею.

И какого-то хрена меня от ее запаха ведет. Сжимаю крепко зубы, до ломоты в челюсти пытаясь отрешиться. Сосредоточиться на шагах. Раз-два. Раз-два. Раз-два.

Просто идти. Просто не дышать.

Очередное теплое облачко дыхания долетает до моей кожи, и по ней бегут мурашки. Мурашки! Долбаная реакция на какую-то мелкую девчонку, которую я просто несу. Она не строит мне глазки, не пытается понравиться, она лежит еле живая в моих руках, а я… Реагирую. И что с этим делать, непонятно.

Мне это не нравится! Черт возьми, я вообще не должен быть здесь! Бешусь и от этого намеренно грубо ставлю ее на ноги у порога дома.

— Дальше сама! И возьмись уже за свое здоровье, иначе отвезу в больницу, поняла? — рявкаю на нее, и сам себя тут же ругаю за то, как девчонка сжимается от моего крика.

Кому от этого стало легче?

Быстрым шагом удаляюсь от нее, пытаясь понять, где еще я чувствовал этот запах…

Залетаю в комнату, решая собрать вещи и поехать потусить у Гора. С прошлых моих разъездов еще не позволял прислуге прибираться комнате. Я вообще не люблю, когда влезают в мое личное пространство.

Алевтина Юрьевна просачивается сквозь дверной проем, услужливо улыбаясь. Руки сложены на белом фартуке, прическа волосок к волоску. Всегда идеальна.

— Тимофей, в доме никого, все разъехались. Если вам что-то нужно, я могу помочь.

Замечаю, как неодобрительно смотрит на мой бардак. Но знает, что распекать своих помощниц не за что, ведь все в курсе моих привычек.

— Пусть приберутся здесь.

Хватаю легкую сумку, скидываю туда джинсы, футболки, прочую хрень.

Снова под руку попадается браслетик. Так вот откуда он выпал. Из джинсов, в которых я ходил на вечеринку к Архипову. Провожали учебный год, отмечали выпускные экзамены. Принюхиваюсь к джинсам и футболке. Пахнет хлоркой, да и вещи жамканные, словно высохли мокрыми. В бассейне я, что ли, купался в одежде? Такое вряд ли прошло бы незамеченным. Парни бы мне сказали, да и фотки бы были.

Но сам я ни хрена не помню.

— Постирать ваши вещи? — протягивает забытая мной домработница руки к моим вещам, и я бездумно киваю, но браслетик держу в руке. Сжимаю крепче. Чувствую, что это какая-то важная зацепка. Ключ к событиям той ночи. Нет, напиваться я не буду. Завязал. Не помнить, что ты делал, то еще «удовольствие».