Света

Заботливая хозяйка суетилась по кухне, готовя нам поздний завтрак. Фрунзе никогда особо не привлекал отдыхающих, поэтому она, по всей видимости, решила ответственно подойти к нашему здесь пребыванию и обслужить постояльцев по высшему разряду, накормив их и развлекая беседой.

  Старый лакированный стол-книжка пребывал в сложенном состоянии и был покрыт цветастой скатертью с подсолнухами. Мотивы этого солнечного символа процветания повторялись во всех элементах отделки кухни, от зелено-желтых обоев до герани в бежевом горшке в мелкие кружки подсолнечника. Я сидела на старом деревянном стуле с некогда отделанным бордовым бархатом сиденьем, а Ян расположился на старом диване, покрытом красно-коричневым аляповатым ковром. Я бы с радостью устроилась рядом с ним, но в таком случае стол приходился бы мне по подбородок.

  Татьяна Ивановна, как звали нашу спасительницу, разливала по глубоким тарелкам очень странный на вид суп. Как она объяснила, его научил её готовить дед Бойко, как его называли все в деревне, по привезенному из Болгарии рецепту. Он постоянно угощал её непривычными фрунзенцам блюдами, а иногда, когда дед пребывал в особо хорошем расположении духа, можно было зайти к нему на чашечку чая и ароматные сарми, которые, по сути, были голубцами в виноградных листьях. Иногда Бойко доставал из старого серванта бутылочку абрикосовой ракии или менты, мятного ликера, привезенную сыном от первого брака с родины, и угощал взрослых гостей. А если гостем была женщина, то мог рассказать о каких-нибудь заморских блюдах. Так наша хозяйка и научилась готовить таратор - летний холодный суп из кислого молока, огурцов, грецких орехов и специй. Несмотря на странный состав, суп оказался неожиданно вкусным и приятно охлаждал, так как южная жара постепенно начала проникать и в эту маленькую кухоньку.

  Пожилая женщина обрела в нашем лице благодатных слушателей и стала вспоминать о каких-то событиях её прошлого, не имеющих особого отношения к делу, и не давала вставить и слова в свой ностальгический монолог. В один момент, когда она наклонилась, чтобы проверить банки с компотом, стоящие на полу дальней стены под синим ватником, я наконец смогла задать самый главный вопрос:

  - А дед Бойко ничего не говорил про свои рисунки? Может, они у кого-то сохранились?

  Хозяйка выпрямилась, с удивлением посмотрела на меня и ответила:

  - Я не помню, чтобы он часто рисовал... Я-то переехала сюда лет двадцать назад, после замужества, он уже в то время болел, - она задумалась, припоминая, и вдруг оживилась: - Точно, правда ж рисовал! К нему дети забегали всё время, особенно по вечерам на сладкое и за сказками, и он им иногда что-то калякал в тетрадках или помогал подготовить рисунок к изо в школе. Он хоть и старым был, а писал до самого конца четко и уверенно. Но особо этим не увлекался, больше любил выдумывать всякое... Зайдешь бывало, ребятишки сидят, глаза вылупили и такая тишина стоит, как ни на одном уроке... А он им какие-то истории рассказывает про пришельцев, зверушек всяких, звездолеты... Я своим, помнится, когда они малые были, про Алису Булычева читала, как они с папой до планет летают и привозят животных в зоопарк, так вот его сказки это чем-то напоминали. Наверное, тоже своим Илюше с Нинкой перед сном читал. Или жена читала, а он запомнил.

  - Так вы их не видели, получается? - уточнила я, не надеясь на положительный результат.

  - Нет, деточка, не видела, - Татьяна Ивановна покачала головой. - Ты из-за рисунков что ли приехала?

  - Ну да, - ответила я, не скрывая разочарование в голосе. Полгода ожидала я этот момент, пыталась найти объяснение, а всё попусту!

  - Почему эти рисунки так тебе важны? - она вмиг посерьезнела и села за стол, нервно теребя в руках тряпку, которой прежде вытирала столешницу.

  - Понимаете, я никогда ничего прежде не слышала о Бойко Видинском, но стала рисовать и меня... обвинили в плагиате, - заметив недоуменное лицо женщины, я пояснила: - то есть мне сказали, что я перерисовала чужую картину, присвоила не свои заслуги. Но я абсолютно уверена, что идеи для моих работ - мои собственные, и то, что у кого-то были похожие, меня настолько удивило, что я нашла информацию об этом художнике и в итоге приехала сюда. А теперь... видимо, мне не суждено найти ответ.

  Татьяна Ивановна смотрела на меня так, словно увидела приведение. Выражение растерянности и некоторой степени ужаса застыло на её побелевшем лице без единой кровинки. Она медленно перевела взгляд на Яна и испытующе на него посмотрела, а потом, по мере того, как она вглядывалась в него и видела что-то, понятное только ей, её губы сжимались в строгую линию, а глаза сужались от затаенной злости.

  Но ещё спустя мгновение женщина опустила их вниз, на сжатые в кулаки ладони, а когда вновь обратила внимание на нас, была уже спокойной и собранной.

  - Он говорил, что вы можете прийти... я считала его слегка сумасшедшим. Думала, дед свихнулся на старости лет...

  - Откуда Бойко знал, что мы придем? - теперь уже настала моя очередь смотреть на неё оленьими глазами.

  - Не то, чтобы знал... - она замялась, подбирая слова, - Скорее, просто надеялся. Верил.

  Я молчала, переваривая странные слова Татьяны Ивановны. Кажется, я совсем ничего не понимала. Она между тем поднялась из-за стола, снова взяла тряпку и принялась суетиться по кухне, избегая наших взглядов. Когда же молчание стало совсем тягостным, женщина повернулась и решительно заявила:

  - Вам нужно позвонить его внуку. Он, если что, спросит у отца, я же ничего не могу толком объяснить. Главное - расскажите эту историю с картиной. И что вы приезжали сюда ради этого. Телефон я дам.

  Она быстро вышла из комнаты, а затем вернулась с потрепанной телефонной книжкой. Перебирая дрожащими пальцами страницы и немного шевеля губами, она нашла нужный номер и кривым подчерком переписала его на выдранный листок. Протянула его нам. От прежней радушной хозяйки не осталось и следа. Нет, она не стремилась нас выгнать поскорее, но глядела слегка настороженно, боязливо, как ведет себя любой суеверный человек, сталкивающийся с чем-то потусторонним, не вписывающимся в его картину мира. Видя состояние этой женщины, у меня даже возникло подозрение, что она могла и вовсе перекреститься, когда ходила за книжкой с номерами.

  Ян тоже почувствовал эту нездоровую атмосферу и, быстро допив чай, предложил вернуться в Геническ, ссылаясь на то, что друзья за нас уже беспокоятся. Я была совсем не против, так как ощущала пелену испуга, накрывшую эту комнату. Вскоре необычное поведение хозяйки достигло апогея, когда она ни с того не с сего отказалась брать с Яна деньги за ночлег, никак это не мотивируя, но судя по её невменяемому состоянию, спорить было бесполезно.

  Когда мы уже вышли за порог и приготовились в сотый раз благодарить за гостеприимство, она, не выпуская из рук всё ту же тряпку, предложила с таким видом, словно соглашается на прыжок с парашютом:

  - Хотите сходить на его могилу? Я вам и дом по пути покажу.

  Я вопросительно посмотрела на Яна, не зная, как относиться к такому предложению. Он пожал плечами, дескать, решай сама. По правде говоря, больше всего сейчас хотелось поскорее вернуться в номер и принять душ, а не тащиться по полуденной жаре непонятно куда, но хозяйка вела себя так, словно делает что-то очень важное, причем наступив на горло собственному страху.

  Татьяна Ивановна попросила нас подождать её, скрылась в доме, а потом вышла в легком салатовом халате. Закрыв входную дверь, она повела меня и Яна по пыльной дороге на край деревни, по пути здороваясь с соседями или же игнорируя их приветствия, когда задумывалась. Я поздно вспомнила, что на кладбище нужно приносить конфеты или другую еду в количестве двух экземпляров, и предложила зайти по пути в магазин, но молчаливая хозяйка остановила меня, заверив, что нам не нужно ничего покупать. Это тоже было странно, так как и она сама ничего с собой не взяла, хотя ласково и с теплом отзывалась о деде Бойко.