— Да Господи! — воскликнула Моника. — В Рочестер-Эбби никакие звонки не работают со времен Эдуарда Седьмого по крайней мере. Дядя Джордж, если ему нужно было позвать кого-нибудь из домашнего персонала, запрокидывал голову и выл, как койот.

— Это когда ему требовалось надеть чужие сапоги?

— Надо просто толкнуть дверь и войти. Что я сейчас и проделаю. А ты принеси вещи из машины.

— И куда их поставить?

— Пока на пол в холле, — ответила Мук. — А позже отнесешь наверх.

Моника переступила через порог и вошла в гостиную слева от дверей. В этой комнате во времена ее детства концентрировалась почти вся жизнедеятельность Рочестер-Эбби. Как и в других старинных английских домах таких же размеров, в Рочестер-Эбби имелось много высоких парадных покоев, которыми никогда не пользовались, а также библиотека, куда изредка заходили, и эта гостиная, место встречи всех и вся. Здесь в раннем детстве Моника сидела и читала «Газету для девочек», и здесь же, пока не запретил дядя Джордж, обладавший обостренным обонянием, она держала своих белых кроликов. Это была просторная, уютная, слегка затрапезная комната со стеклянными дверями, выходящими на террасу и дальше в сад, через который, как мы уже знаем, протекала речка.

Моника стояла, оглядываясь вокруг и вдыхая старый знакомый аромат табака и кожи и, как всегда, испытывая грустную радость и сожалея о том, что никак нельзя пустить часы в обратную сторону, — а в это время из сада в комнату вошла девушка в рабочем комбинезоне, на миг в изумлении застыла при виде ее, а затем восторженно взвизгнула:

— Маленький Мук… Дорогая!

Моника обернулась:

— Джил, мой ангел!

И они бросились друг дружке в объятия.

Джил Уайверн была молодая, очень миловидная девушка, слегка присыпанная веснушками, и по всему видно, что деловая и толковая. Комбинезон на ней выглядел как военный мундир. Ростом она, как и Моника, была невеличка, и один интеллектуальный поклонник в неопубликованном стихотворении уподобил ее танагрской статуэтке. Сравнение это, однако же, хромает, поскольку танагрские статуэтки, при всех их достоинствах, довольно статичны, тогда как Джил была подвижная и энергичная. Она обладала пружинистой походкой и в свое время в школе с успехом играла правым нападающим в хоккейной команде.

— Милая моя Мук! — проговорила она теперь. — Это в самом деле ты? Я думала, ты на Ямайке.

— Сегодня утром возвратилась. Прихватила в Лондоне Рори и на машине сюда. Он там, у крыльца, вытаскивает вещи.

— Как ты загорела!

— Ямайский пляж. Я три месяца работала над этим загаром.

— Тебе к лицу. А Билл не говорил, что ждет вас сегодня. Ты вернулась раньше времени?

— Да, я прервала свои разъезды более или менее досрочно. Мои средства, столкнувшись с нью-йоркскими ценами, тихо скончались. А вот и король торговли.

Вошел Рори, отирая платком пот со лба.

— Что там у тебя в чемоданах, моя милая? Свинец? — Заметив Джил, он замолчал и уставился на нее, наморщив лоб. — Здравствуйте, — произнес он неуверенным тоном.

— Ты ведь помнишь Джил Уайверн, Рори?

— Да, конечно. Джил Уайверн. Само собой. Как ты справедливо заметила, это Джил Уайверн. Ты рассказала ей про свой загар?

— Она сама заметила.

— Действительно, бросается в глаза. Она говорит, что загорала вся без ничего, — доверительно сообщил он Джил. — Старозаветный муж мог бы кое о чем задуматься, а? Но важно разнообразие. Так вы, значит, Джил Уайверн? Как вы выросли!

— С каких пор?

— С тех… с тех пор, как начали расти.

— Вы ведь представления не имеете, кто я, верно?

— Ну, этого я бы не сказал…

— Я вам напомню. Я была на вашей свадьбе.

— Для этого вы слишком молоды.

— Мне было пятнадцать. Меня поставили смотреть за собаками, чтобы не прыгали на гостей. Шел, как вы, наверно, помните, проливной дождь, и у них лапы были в грязи.

— Бог ты мой! Теперь я вас вспомнил. Значит, вы и есть та противная девчонка? Я тогда заметил, как вы вертитесь под ногами, и еще подумал: ну и пугало!

— Мой муж славится утонченными манерами, — вмешалась Моника. — Его нередко называют современным графом Честерфилдом.

— Я как раз собирался добавить, — самодовольно возразил Рори, — что она за это время заметно улучшилась с виду, так что, как мы видим, никогда не следует отчаиваться. А после мы разве больше не встречались?

— Встречались спустя год или два, когда вы здесь гостили летом. Я тогда только начала выезжать и, должно быть, выглядела еще противнее прежнего.

Моника вздохнула:

— Ах эти выезды в свет! Старый добрый рынок невест! Так и вспоминаешь собственную молодость. Очки долой, зубные пластинки вон!

— Затянуться, чтобы, где надо, было выпукло, а где надо — впукло, -последовал вклад Рори, и Моника строго взглянула на мужа.

— А тебе-то откуда известны такие подробности?

— Да так, бываю в нашей секции дамского белья.

Джил рассмеялась:

— Мне лично больше всего запомнились панические семейные советы на тему о моих хоккейных руках. Я должна была часами ходить держа руки над головой.

— Ну и каков результат? Оправдались затраты?

— В каком смысле?

Моника, доверительно понизив голос, растолковала:

— В смысле жениха. Подцепила что-нибудь стоящее?

— На мой взгляд, да. Собственно говоря, вы, сами того не ведая, залетели в высокие сферы. Перед вами не кто-нибудь, а будущая графиня Рочестерская.

Моника восторженно взвизгнула:

— То есть вы с Биллом помолвлены?

— Вот именно.

— Давно?

— Уже несколько недель.

— Я страшно рада. Вот уж не думала, что у Билла хватит ума на это.

— Действительно, — со свойственным ему тактом подтвердил Рори. -Событие, которому нельзя не удивиться. Билл, насколько я помню, всегда предпочитал пухленьких, пышнотелых красоток. Я был свидетелем многих его страстных увлечений особами, выглядевшими как помесь Царицы фей с чемпионом по классической борьбе. Была одна хористочка в мюзик-холле «Ипподром»…

Тут ему пришлось прервать этот поток увлекательных для невесты воспоминаний, чтобы громко охнуть, поскольку Моника предусмотрительно лягнула его по лодыжке.

— Расскажи нам, дорогая, как это произошло? — попросила она. -Неожиданно?

— Да, совершенно неожиданно. Он помогал мне дать корове болюс…

Рори вытаращил глаза:

— Что дать корове?

— Болюс. Это такая большая пилюля, которую дают коровам. И не успела я опомниться, как он вдруг схватил мою руку и говорит: «Слушай, когда мы с этим управимся, ты выйдешь за меня замуж?»

— Какое красноречие! Рори, делая мне предложение, сказал только: «Э-э, как насчет того, чтобы… а?..»

— Да, а перед тем еще три недели репетировал, — уточнил Рори. Он снова наморщил лоб, явно пытаясь что-то сообразить. — Этот болюс, пилюля, про которую вы сейчас говорили… Я не вполне понял. Вы давали его корове, верно?

— Да, больной корове.

— Ах, больной корове? Тут я чего-то недопонимаю. Необходимо кое-что уточнить. Почему, собственно, вы давали болюс больной корове?

— Это моя работа. Я местный ветврач.

— Кто-кто? Не хотите ли вы случайно сказать, что вы ветеринар?

— Именно. Дипломированный специалист. Мы все теперь трудящиеся.

Рори с умудренным видом кивнул:

— Глубоко верно. Я и сам солдат армии труда.

— Рори работает в «Харридже», — уточнила Моника.

— Правда?

— Старший продавец в секции «Шланги, газонокосилки и поилки для птиц», — пояснил Рори. — Но это лишь временно. Ходят упорные слухи о повышении по службе и переводе в секцию «Стекло, фигурки и фарфор». А оттуда всего лишь шаг до «Дамского белья».

— Мой герой! — Моника нежно поцеловала мужа. — Держу пари, они там все позеленеют от зависти.

Рори, скандализованный, поспешил возразить:

— Ну что ты! Нет, конечно. Народ бросится пожимать мне руку, шлепать по спине. У нас в «Харридже» царит замечательный дух товарищества, один за всех и все за одного.