В целом, бывшие ученики меня порадовали. Ещё в планах посещения Москвы оставалось моё знакомство с профессурой Московского университета.

Времени на пребывание в Москве я себе выделил достаточно и не мог не удовлетворить своё любопытство. Что там за Исидора Дункан, которую так нахваливают в газетах? Решил сходить на выступление, а то Логунов мне уже намекал, что эту известную танцовщицу можно пригласить на съёмки фильма.

Однозначного мнения от представления я не составил, предположил, что для начала двадцатого века это смело и прогрессивно. Только я в своё время насмотрелся всевозможных выступлений уровня профессионализма гораздо выше. Исидора подражала якобы древнегреческим танцовщицам. Насколько я понял, она двигалась в танце, исходя из внутренних ощущений, следуя музыке без отрепетированных заранее движений. Подтанцовка, наряды, стилизации под древнюю Грецию тоже были на среднем уровне. Ходили слухи, что Станиславскому очень нравились выступления Исидоры Дункан. Может быть, может быть…

Далее я решил продолжить своё просвещение и сходил на оперу Римского-Корсакова «Пан воевода», которую давали в Большом театре. Поклонником опер я никогда не был, но здесь из бонусов было то, что присутствовал сам композитор. Никак не могу привыкнуть к тому, что известные люди и исторические личности вот так рядом живут и работают.

Впервые за последние годы я обратил пристальное внимание на моду и одежду окружающих меня людей. Не то чтобы раньше я не следил, в чем появлюсь и что сам ношу. Элегантные костюмы от господина Петрова имелись у меня в достаточном количестве. Какие-то элементы он добавлял, менял, но в целом шил удобные вещи. Были у меня и смокинги, и фраки. В зависимости от ситуации и места, куда меня приглашали, я выбирал костюм.

Опера «Пан воевода» состояла из четырёх частей. В антрактах я имел возможность понаблюдать за московскими театралами. К своему удивлению заметил, что поголовно все мужчины имели похожие с моим костюмы. Разница была только в материалах. Такой незначительный факт не мог не порадовать. Хоть что-то мы изменили в историческом процессе.

К сожалению, с дамским нарядами такого не случилось. Вере Степановне не было никакого дела до новых фасонов платьев. Она предпочитала нечто своё, не обращая внимания на мнение окружающих. Корсеты и турнюры она никогда не носила. В какой-то мере её одежда опередила моду. Только с начала двадцатого века дамы приоделись в платья в стиле модерн, так называемый «бель эпок».

Со стороны эти женские наряды смотрелись привлекательно. От корсетов дамы ещё не отказались, потому имели тонкую талию. Кроме того, корсеты не только утягивали, но и приподнимали грудь. Длинные, узкие на бёдрах и чуть расклёшенные к низу юбки напоминали раскрывшийся цветок. Причёски и шляпы хоть и были излишне объёмными, но гармонично дополняли образ.

Кстати, эти шляпы дамы крепили огромными спицами тридцатисантиметровой длины. Настоящее оружие, которое могло покалечить находящегося рядом человека. В газетах по этому поводу напечатали статьи. Градоначальники обязали женщин крепить специальные заглушки к спицам, чтобы не царапать и, не дай бог, не лишить глаз кого-либо.

Почему я так много рассказываю об этих шляпках? Так намучились мы с ними. Я имею в виду наши кинотеатры для элитной публики, которые пришлось специально перестраивать, приподнимая экран. В московском Большом театре подобными преобразованиями никто, естественно, не заморачивался. Билет я приобрёл в партер и был сильно раздосадован тем, что обзор мне перекрывала шляпа дамы, сидящей впереди. Даже то, что сцена была выше уровня голов зрителей не сильно помогало. С другой стороны, это всё же опера. Её можно и просто послушать.

Под конец действия я уже всерьёз задумался о том, как подстегнуть развитие моды и изменить фасоны шляп. Анна Павлова ещё не станцевала своего знаменитого «умирающего лебедя», но эта великая балерина всегда была эталоном стиля. Логунов предложил пригласить на съёмки Исидору Дункан, я же склонялся к тому, чтобы снять в фильме Павлову. Заодно озадачить модельеров и создать новые фасоны дамских шляпок того дизайна, что будут носить буквально через десять-пятнадцать лет. К сожалению, совсем избавиться от этого аксессуара не получится, поскольку сейчас как для мужчин, так и для женщин любого сословия выйти без головного убора на улицу считается неприлично.

И если мужчины оставляют шляпы и перчатки в гардеробе театра, то для дам такое неприемлемо. О том, что театр «начинается с вешалки», я лично убедился. Приходить за пять минут до начала спектакля не принято по той причине, что не успеешь совершить все нужные действия в гардеробе. Дамы не только снимают пальто-сак, пелерины и жакеты (в этом сезоне мода на соболя и шиншилу), но и приводят себя в порядок в специальных раздевалках. Чем-то они напоминали примерочные кабинки салонов одежды моего времени. Разве что были больше по всем параметрам. Внутри такой раздевалки наличествовало огромное зеркало, кресло, обязательно электрическое освещение. Та шторка, которой огораживалось помещение, могла поспорить с занавесом сцены.

Походы в театры Москвы я продолжил. Посмотрел несколько пьес в Московском художественном. Это навело меня на мысль, что не нужно сочинять сценарии для наших фильмов. Можно же взять готовые пьесы из классики! Именно сейчас в России самый расцвет творческой интеллигенции. В разгар моих театральных забегов пришло приглашение от Чаплыгина, так сказать, на беседу.

— Пётр Николаевич Лебедев, — представил Чаплыгин ещё одного своего гостя.

Такое внимание со стороны профессоров мне польстило. О Лебедеве я слышал, но толком помнил, в какой именно области он себя проявил.

— Николай Иванович Ситников, владелец журнала «Наука и жизнь», — странным образом представил меня Чаплыгин. — Промышленник и изыскатель, — добавил он не менее странную характеристику.

— Позвольте, господин Ситников, нобелевский лауреат в области химии и изобретатель радио?! — воскликнул Лебедев и с повышенным энтузиазмом начал трясти мою ладонь.

Сергей Алексеевич нахмурился, силясь припомнить что-то из моей биографии.

— Противотуберкулёзный препарат и многое другое в фармакологии, — подсказал я.

— А на Девичьем Поле… — начал вопрос Чаплыгин.

— Предприятие, соучредителем которого я являюсь. Но думаю, что мы собрались здесь по другому поводу.

— Собственно, да… хм… — смутился Чаплыгин.

Все мои «изобретения» имели соавторов. Патент на то же радио у меня был с Василием. Изониазид — совместное с Деевыми лекарство. Я, в свою очередь, старался больше рекламировать учеников, чтобы их имена были на слуху. Неудивительно, что Чаплыгин не помнил о моей причастности к открытию противотуберкулёзного лекарства.

Минут через десять нашей беседы я наконец понял, отчего меня пригласили на встречу с Лебедевым. Я же сам упомянул, что приглашаю профессоров к сотрудничеству и готов напечатать в журнале статьи. Лебедев занимался вопросами воздействия электромагнитных волн на резонаторы. Не то чтобы я хорошо разбирался в этой теме, но поддержать разговор смог.

— Вы читали теорию Максвелла? Как же так? — недоумевал Пётр Николаевич. — А его теорию цветов? Она берёт своё начало в творчестве Исаака Ньютона.

Слушая речь, вернее, импровизированную лекцию Петра Николаевича, я осознавал, насколько мои знания ограничены. Нахватался по верхам чего-то и выдал за своё. Из нашей группы попаданцев только Вера Степановна обладала глубокими фундаментальными знаниями.

Встрепенулся я и смог продолжить беседу, только когда Лебедев упомянул о происхождении хвостов комет. От комет и их хвостов мы перешли к теме освоения человеком космоса. Здесь уже к нам присоединился Чаплыгин. Результатом этого вечера стало обещание Лебедева передать мне несколько научных статей для печати, а со стороны Чаплыгина — приглашение в воздухоплавательный институт Рябушинского в качестве гостя, конечно.