— Но ведь, кажется, он сам отверг Церковь, — смутилась я. — Как же его причащать? Может, это против его воли? Это может получиться — насильно… Или он успел покаяться? — осторожно спросила я у старушки.

— Успел — не успел… Господь ему уста уже затворил, руки отнял. Так что за он или против — это мы уже не узнаем, да это и неважно, — проворчала она. — А насчет насильно, это я тебе, милая, скажу так: мертвые тоже, может, не все хотят, чтобы мы о них молились. А мы и не спрашиваем: молимся, и все! Враги, может, наши не хотят наших молитв. Атеисты — тоже не хотят, это факт. Младенцы опять же. Как у них спросишь? Психические больные — по тому же разряду. А мы молимся за них — получается, без разрешения, а то и против их воли. Силком тащим их…

Старушка сухонькими ручками сделала такой жест, словно она действительно тащила изо всех сил кого?то на веревке, а тот — упирался.

— Только душа?то по природе своей — христианка! — продолжала она. — Душа?то в любом случае именно этого и желает! Так что насилия и не выходит!

Когда мы уже прощались со старушкой, я все же пошла к Борису. Он лежал, торжественный и смирный, уставив неподвижный взор в потолок. Черты лица его заострились, и он стал более похож на чеканное изображение самого себя. В нем как будто проступила художественная идея Создателя: постник, аскет, веригоносец и страстотерпец. Молчальник и столпник.

Может, и правда, мелькнула в моей голове шальная мысль, Господь исполнил «желание сердца его»? И какими бы дерзновенными ни показались мне слова его древней бабульки, что?то призывало с ней согласиться. Тем более что она сама заглядывала уже туда, где посрамляется земная логика и перестают действовать законы падшего мира.

Мой муж ехал на Архиерейский Собор, на котором он должен был присутствовать по своим служебным обязанностям. А по радио как раз к началу Собора журналист Доренко сообщал сенсационные подробности: оказывается, как он уверял, в Ватикане есть специальная сапожная мастерская, где шьют обувь для самого Папы Римского, а уж заодно и для всей Римской курии. А наши архиереи якобы, прознав про эту чудесную мастерскую, тоже потянулись туда со своими заказами и теперь щеголяют в католических башмаках, пошитых по индивидуальной мерке.

Мой муж, у которого как раз проблема с обувью — все ботинки натирают, давят, теснят, — очень заинтересовался этой неожиданной информацией и, встретив на Соборе своего старинного друга — архиепископа, тут же ему ее и выложил.

— Да? — удивился владыка. — Надо же, а я ничего и не слыхал о таком…

И они не сговариваясь дружно опустили очи долу и стали высматривать, что там за обувь такая папская на наших архиереях.

Первым, кто им попался на глаза, был старенький владыка из среднерусской полосы. Он медленно шел, пошаркивая ступнями, на которых были… клетчатые войлочные тапочки.

— Наверное, у него ноги больные, — выразил догадку дружественный архиерей.

Следующим шел молодцеватый епископ с юга России. На нем были простые кирзовые сапоги.

— Ну, этот молодой еще, викарный. По старой монастырской привычке в сапогах ходит, — заметил дружественный владыка.

Третьим появился матерый архиепископ из Сибири.

На нем были далеко не новые ботинки со стоптанными каблуками, бежевые, да к тому же и довольно замызганные.

— Келейник не проследил, — с сокрушением покачал головой наш владыка.

Но и на других архиереях, при ближайшем рассмотрении, обувь оказалась не намного лучше, разве что почище и поопрятнее.

— Ну — у, — разочарованно протянул мой муж, — не больно?то Ватикан расстарался…

— Так ты что — правда хотел, чтобы нас католики обули? — заулыбался владыка невольной игре слов.

Мой муж вспомнил, что его епархия была в Белоруссии и он там много чего претерпел от ксендзов и бискупов, сманивавших его паству в униатство. И он подумал — хорошо все?таки, что наши архиереи обуваются по старинке. Ну уж в крайнем случае — по дороге на Афон зайдут в Салониках в обувной магазин и, безуспешно пытаясь остаться неузнанными, впопыхах померяют пару — другую, пока их не застукал за этим занятием и не окликнул кто?нибудь из ревностных русских паломников или благочестивых туристов:

— Владыка святый! Благословите!

А что? У меня был именно такой случай…

Однажды, когда мой муж — отец Владимир — дежурил у себя в храме Святой мученицы Татианы, к нему пришла на беседу немолодая женщина с взрослой дочкой. У обеих были измученные несчастные лица.

— Батюшка, — сказали они, — у нас в доме полтергейст. Дедушка к нам покойный по ночам приходит. Измучались мы. Места себе не находим. Нам посоветовали к вам обратиться. Освятите нам, пожалуйста, квартиру.

— А что у вас происходит? Почему вы решили, что это полтергейст? И что это именно дедушка.

— А кто же еще? Как он отправился на тот свет, тут все и началось. Стало появляться у нас на кухне по вечерам серое облачко. Висит, висит над столом, а к ночи — сгущается и… припахивает.

— Припахивает?

— Ну да. Пахнет. Чтобы не сказать пованивает. Воняет. Ужасная такая вонь. Смрад просто. И ворчит.

— Что значит ворчит?

— Бранится, ругается. Черным словом иногда не брезгует. И все — голосом дедушки. Хоть вон беги.

— А вы дедушку своего отпели? По — христиански его похоронили?

— Нет, мы?то сами в церковь не ходим. А он такой кощунник был! Ведь и ходить уже не мог, и говорил еле — еле, а такие богохульства изрекал! Голос сразу у него прорезался. Откуда только силы брались? А сейчас он нас просто с ума сводит. Вы не подумайте, я сама врач, завотделением, — сказала мать, — а как облачко это стало появляться, думаю, все, схожу я постепенно с ума, раз у меня галлюцинации. Пошла к своей приятельнице — завотделением неврологии, стала ей про это рассказывать. Думала, может, она мне таблетки какие выпишет, лечение назначит… Она и говорит: ну, давай я к тебе приду и мы посмотрим, что там у тебя за облачко такое. Пришла она, а дочку я к подружке отослала — ночевать. Сели мы ближе к полуночи с этой завотделением на кухне, а облачко уже — тут как тут: дурно пахнет, бранится, неловко и слышать! А завотделением неврологии вдруг признается: это облачко не в моей компетенции, потому что оно — не продукт твоей психики, я тоже его видела. Поэтому тут нужны другие специалисты. Дочка про это на следующий день услышала и призналась, что тоже это облачко каждую ночь видела, да только говорить об этом кому?либо боялась — думала, ее тут же в сумасшедший дом упекут.

— Ладно, — сказал отец Владимир, — давайте приеду к вам — освящу квартиру. Заодно и на ваше облачко посмотрю.

Повезла я моего мужа по указанному адресу. Только вошли в чистую просторную квартиру, и вдруг из?за угла выскочила на нас маленькая собачка, вроде болонки, и залилась злобным визгливым лаем, норовя куснуть за ногу и мотая из стороны в сторону полу подрясника.

— Иди ко мне, милая, иди, пушистая! — нагнулась я к ней. — От нас котом пахнет, вот она и лает.

— Р — рвав! — она неистово клацнула зубами, чуть лишь промахнувшись мимо моих пальцев, которые я едва успела отдернуть, и зашлась в захлебывающемся неистовом лае.

— Чакра, что с тобой? — ласково обратилась к ней хозяйка квартиры. — Ничего не можем понять: с самого утра она так заливается. А всегда была такая мирная ласковая собачка.

— Пусть подумает о своем поведении, — дочка взяла ее на руки и закрыла в ванной.

Меж тем мой муж прошел на кухню, куда его увлекла хозяйка, желавшая показать, где именно появляется этот дедушка в виде дурно пахнущего бранчливого облачка.