— Я пересеклась с этими девушками. Их вызвали в деканат как раз, когда я была у Геннадия Владимировича, — говорит Анна Дмитриевна, мама Максима.

Я стою у окна, безучастно наблюдая за снующими на улице прохожим и не рискуя влезать в диалог Макса с его мамой.

— И? — спрашивает он.

— Сказали, что ничего об этом не знают. Впервые слышат. А тебя назвали отзывчивым, добрым парнем. Правда, когда они отошли дальше, одна из них шепнула, что нужно тебя предупредить.

— Я в курсе. Они мне звонили.

— Значит, это правда? И ты действительно подставил того преподавателя?

— Я не подставил, мам. Я можно сказать, обезопасил всех студенток в универе от похотливого мудака. Не все решаются кому-то жаловаться. Люди разные. Девчонки так тем более. Есть такие заучки, которые себя боятся, и ты думаешь они пойдут к ректору или в полицию?

— Не пойдут. Посчитают, что это унизительно, — задумчиво произносит Анна Дмитриевна.

— Вот именно. А так, и волки сыты, и овцы целы. Теперь Кривошеев занимается своими научными работами из дома. Так этот больной хотя бы не имеет доступа к людям.

Обернувшись, вижу, как Анна Дмитриевна протягивает руку и сжимает пальцы Макса.

— Может, нужно было объяснить это Геннадию Владимировичу? Он вроде бы адекватный человек.

— Его в тот период заменял другой. Друг того Кривошеева. Сама понимаешь…

— М-да… дела… Ну ничего. Но я все-равно поражаюсь, столько времени прошло, а информация об этом только сейчас всплыла. Кому-то ты, сын, сильно насолил.

Почувствовав вину, отвожу взгляд. Жутко неудобно перед этой женщиной. Мама Максима так сильно отличается от моей, что я даже растерялась сначала. Привлекательная, довольно молодая, и красивая, она с ходу одарила меня приветливой улыбкой и сказала, что рада, наконец, познакомиться.

От неё повеяло непривычной мне теплотой. И слыша, как она отзывается о Максе, зная то, чем он занимается, я поверить не могу, что их с Борисом отношение к сыну так разнится. Если отец Максима считает его незрелым и глупым, подвергающим себя опасности, то Анна Дмитриевна верит, что Макс не способен совершить поступки, за которые потом и ему и его семье будет стыдно.

Её вера в сына — то, чего я не увидела ни от Бориса, ни от моей мамы. И от этого обиднее вдвойне.

Почему моя мама не может разговаривать со мной с такой же нежностью и доверием? Почему она считает, что я ни на что не способна?

Чувствую, как на глаза наворачиваются слезы и отворачиваюсь. Грудь горит обидой.

Все следующие дни я живу, словно чужой жизнью. Не могу до конца расслабиться. Макс сидит дома, потому что от занятий его отстранили, как оказалось. А я езжу в академию, да только вместо того, чтобы учиться думаю только о том, чего теперь ждать.

Поэтому, когда по пути домой мне в пятницу звонит мама, я вся наэлектризовываюсь.

— Да? — стараюсь звучать ровно, хоть и даётся мне это с трудом.

— Я так понимаю, в общежитии ты не ночуешь, — она произносит без приветствия.

— Нет.

Я подумала, раз уж мама узнала о нас, то оставаться там на ночь нет смысла. Да и бросать Максима мне больше не хотелось. Хотелось поддержать его, как могу.

— Глупая. Мозгов нет совершенно.

Сжимаюсь, чувствуя, как снова в глазах собираются слезы. Ну почему я так реагирую, почему? Можно ведь не обращать внимания, выстроить стену, как учил меня Макс эти дни. А у меня не получается.

Проморгавшись, не позволяю слезам скатиться по щекам.

— Какая есть, мама.

— Я завтра приезжаю в город. Зайду к Бакеевым. У них там тоже всё не слава Богу. Серёжа куда-то вляпался.

— Сам виноват, — отвечаю на автомате.

— О чём это ты?

— В игры не надо играть на деньги. И тогда всё было бы хорошо.

Мама на секунду замолкает, а я ругаю себя за длинный язык. Ну вот зачем я это сказала?

— Ты знала?

— Все знали, мам, — вздыхаю.

— Ясно. В общем, Кристине нужна поддержка, я завтра буду в городе. И с тобой тоже планирую увидеться.

Знаете, как ужасно, когда возможная встреча с самым близким человеком вместо радости вызывает страх? Мне бы хотелось, чтобы наши отношения с мамой были окутаны теплом, доверием, желанием проводить вместе время, а не наоборот.

— Ладно.

Закончив разговор, возвращаю телефон в сумку и бреду домой. От постоянного волнения и мыслях о будущей встрече с мамой начинает болеть голова. Я уже представляю наш предстоящий диалог и все лестные слова, которыми меня наградят.

Приостановившись, зажмуриваюсь на пару секунд, потому что в глазах появляется резь, и снова возобновляю шаг.

Последние дни глаза начали болеть сильнее. Знаю, что это от слёз, и стараюсь не реветь без причины, но эти причины появляются сами собой. Максу приходят заказы один за другим. Он конечно, от них отказывается, потому что понимает, что любой из них может быть подставным. Бакеев сейчас не успокоится, пока не выведет Максима на чистую воду. И хоть в университете ничего доказать не смогли и сегодня ему позвонили и сказали с понедельника возвращаться на учёбу, Серёжа точно так этого не оставит.

Слил же кто-то то фото маме. Я уверена, это был кто-то из его дружков. Вот и сейчас он ждет подходящего момента, чтобы отомстить. Зацепиться за что-то. Поэтому расслабиться у меня не получается от слова совсем. Напряжение стало постоянным спутником.

— Стесняшечка, ты чего? — спрашивает Максим, когда я захожу домой.

Заметив моё состояние, подтягивает меня к себе и подцепив пальцами подбородок, заставляет посмотреть на него.

— Мама завтра приезжает.

— И что? Пусть себе приезжает, — внимательно всматривается в меня. — Лиз, у тебя глаза красные и воспалённые.

— Я знаю, — несколько раз моргаю, потому что в них снова появляется резь, — сейчас закапаю.

— Капать это конечно правильно, но надо не реветь. Опять плакала?

— Нет, — мотаю головой.

— Вот и молодец. Прекращай, это не шутки.

Нахмурившись, он пристально рассматривает мои глаза, водя за подбородок влево и вправо.

— Я не хочу, чтобы ты делала себе нервы из-за твоей матери. Она того не стоит. Пиздец, они красные…

Что, неужели всё, правда, так плохо?

Развернувшись, быстро отправляюсь в ванную. Увидев себя в зеркале, прихожу в ужас. Сосуды сильно покраснели, а сами глаза стали влажными. И сейчас это не от слёз.

Приблизившись, провожу подушечками пальцев по коже около глаз. Она тоже слегка припухла и даже болит.

Чёрт, чёрт, чёрт! От волнения начинает колотиться сердце. Только не это!

Несколько раз глубоко вдохнув, обхватываю раковину поледеневшими пальцами. Не плакать. Больше не плакать!

Нужно как-то не позволять себе прогибаться, как бесформенная пластмасса. Иначе я так доведу себя до … самого худшего…

Нервным движением поправив сумочку, приближаюсь к месту назначения. Мы с мамой договорились встретиться на набережной. Приехала она еще утром, на сколько мне известно, но для меня выкроила время только ближе к вечеру.

Силуэт мамы замечаю еще на расстоянии. Уверенная в себе, с гордо поднятой головой, она смотрит на плывущий по реке туристический корабль.

Чем ближе подхожу, тем сильнее мне хочется развернуться и убежать, но Макс сказал быть сильной.

«Хочешь поеду с тобой? Еще раз популярно объясню, что к чему» — предложил он, но я отказалась.

Не буду же я всю жизнь прятаться за его спиной. Нужно очертить границы и тогда, возможно, со временем мама свыкнется с тем, что я взрослая и сама могу принимать решения. А там и Макса узнает лучше.

— Привет, — мой голос звучит наигранно бодро, когда я наконец, подхожу к ней.

Мама не реагирует. На протяжении нескольких секунд продолжает безотрывно смотреть на реку. Мне даже начинает казаться, что я осталась незамеченной, но в этот момент она произносит:

— Помнишь, как мы приезжали сюда несколько лет назад?