– Довольно странно, – признал Фандорин, заметив боковым зрением, что мадемуазель Немчинова приблизилась к беседующим сажени на три и остановилась в нерешительности.

Приняв вид крайней озабоченности, надворный советник повернулся к графу и спросил:

– Так-таки ничего не взяли?

– Пряхин мне говорил, что грабители перевернули все вверх дном, а забрали только большую яркую вазу из фаянса, которой красная цена пять рублей. Японские агатовые нэцкэ, главную ценность, не тронули. Бедняга так радовался!

– А на этот раз что-нибудь пропало?

– Я разговаривал с Никифором, это приказчик, – сообщил Хруцкий. – Опять разворошили всю лавку, даже доски из пола вывернули, а взяли только пару дешевых гонконгских платков и медную арабскую трубку. Нет, господа, это не грабеж. Уверяю вас, убийцы что-то искали!

Эраст Петрович удивленно приподнял брови:

– С чего вы взяли, что убийца был не один?

– Полиция так считает, – ответил за графа Баранов. – Этакий разгром в одиночку устроить трудно. Разве что от какого-нибудь особенного остервенения. Злосчастного антиквара топором чуть ли не на куски изрубили.

– История и в самом деле с-странная. – Сзади послышались невесомые шаги и шелест гипюрового платья, посему Фандорин придвинулся к генералу поближе, как бы желая довести до его сведения сообщение немалой государственной важности. – Два нападения на скромную лавку, да еще с явными признаками обыска. Пожалуй, на обычный пьяный разбой непохоже.

– Вы находите? – Обер-полицеймейстер привык относиться к суждениям чиновника особых поручений со всей возможной серьезностью и потому предложил. – Не передать ли дело из околотка в сыскную полицию?

– Пока не стоит. Я завтра утром наведаюсь на место п-преступления, посмотрю, как и что. Тогда и решим. Кто там околоточный? Небаба?

– Да, Макар Небаба. – Генерал улыбнулся. – Смешная фамилия. Он и вправду на бабу никак не похож. Кулачищи с пуд, все Сухаревские клошары его трепещут. Шельма, конечно, но порядок блюдет.

Тут взгляд его превосходительства обратился куда-то за спину Эраста Петровича, выражение лица сделалось приторно-умильным, а подкрученные усы галантно распушились, из чего можно было сделать вывод, что Пегги двинулась на штурм.

Фандорин услышал легкий стук, сопровождаемый мелодичным «ах!». Обреченно вздохнув, чиновник повернулся и поднял оброненный веер. Кадрили было не избежать.

– В котором, говорите, часу это произошло? – спросил Фандорин, присев на корточки и внимательно разглядывая дверной замок.

– Так что в девятом или в десятом вечера, – отрапортовал околоточный надзиратель, известный всей Сухаревке Макар Нилович Небаба, собою жилистый, длиннорукий, с грубым и мрачным лицом. – Лавка уже закрылась, но хозяин еще возился. Видно, выручку считал. А этого в лавке не было.

Полицейский кивнул на «этого» – приказчика Никифора Клюева, сутулого и нервного мужичонку на вид лет сорока. Голова приказчика была обмотана не слишком чистой тряпицей – во время предыдущего налета Клюев получил от неведомых злодеев увесистый удар по макушке.

– Лежал с того самого дня как есть в полном изнеможении, – пожаловался приказчик. – И посейчас из стороны на сторону шатает. Фершал сказывал, чудо Божье, что у меня головная черепица надвое не треснула. Уберег Господь. А окажись я тут позавчера, то и меня бы, как Силантия Михалыча… – Он закрестился, поймал суровый взгляд околоточного и вдруг стал разматывать тряпицу. – Да вот, Макар Нилыч, извольте обозреть. Не шишка, а истинный дюшес.

Клюев наклонил лысую бугристую голову и предъявил доказательство перенесенного страстотерпия. Шишка и в самом деле была убедительная: вся сине-багровая, наливная, дюшес не дюшес, но с изрядную сливу.

– В девятом-десятом? – переспросил надворный советник и побарабанил пальцами по дверному торцу.

Околоточный наклонился к начальству, громко зашептал, деликатно прикрывая рот огромной ладонью, но все равно шибануло чесноком и «белой головкой» – Эраст Петрович слегка наморщил нос:

– Сам подивился. Время позднее, Пряхину по всему следовало дверь на засов закрыть. Сами понимаете, ваше высокоблагородие, Сухаревка. А взлома нет – значит, убиенный сам открыл. Уж не знакомый ли какой?

– Подивился? – искоса взглянул Эраст Петрович на полицианта. – А что ж в рапорте про это не написано?

– Виноват…

Лицо Небабы немедленно сделалось бессмысленно-чугунным, глаза обрели особенный блеск, свойственный лишь бывалым, тертым служакам. Фандорин только вздохнул: не захотел сухаревский околоточный, чтобы на его участке шныряли господа из сыскной полиции, вот и утаил подозрительное обстоятельство. Обычное дело.

Чиновник повернулся к приказчику.

– Расскажите-ка, Клюев, поподробнее, как вы этакой к-красотой на макушке обзавелись. Когда это произошло? Четвертого дня?

– Обскажу все как было в полнейшей обстоятельности, – с готовностью откликнулся ушибленный, расправил узкие плечи и, откашлявшись, начал. – Вечерело. В небе ярилась буря, посверкивали молнии, и дождь лил как из ведра. Силантий Михалыч, приняв рапсовые капли от почечуя и пожелав мне благоспасительных сновидений, удалился вкусить заслуженной отрады после многотрудного дня, а я испил малую чашицу чаю и приготовился запирать сей магазин. Вышел на улицу, всю затянутую пеленой дождя…

– «Воскресным чтением» увлекаетесь? – перебил рассказчика Фандорин. – Вы без природных описаний, по существу.

– По существу? – сбился Клюев. – А по существу, сударь, выходит так. Повернулся замок запереть, а после ничего не помню. Очухался – лежу на пороге, темнотища, и собака-бродяжка мне кумпол лижет.

– Это его сзади тяжелым тупым предметом в затылочно-теменную область, – важно констатировал околоточный.

– И вы не слышали звука п-приближающихся шагов? Постарайтесь припомнить. Ведь мостовая-то булыжная.

Клюев наморщил лоб, показывая, что изо всех сил старается, но лишь покачал головой.

– Никак нет. Не вспомню-с. Здесь всякой рвани полно, многие вовсе без сапог ходют. Не иначе как злоумышленник был разумши, – предположил приказчик, но сразу же сам себя опроверг. – Хотя ежели б был разумши, то шлепал бы, а шлепу никакого не было.

– Может, китаеза? – вставил Небаба. – Они в тапках шастают. Тихо так, безо всякого стуку.

Пострадавший эту версию охотно поддержал:

– А вот это очень даже возможно. Косорылых к нам в лавку много захаживает. Есть и вовсе полоумные, которые ихнюю китайскую траву курят.

Околоточный мощной рукой отодвинул субтильного свидетеля в сторону, чтоб не загораживал от начальства.

– Я, ваше высокоблагородие, что думаю. Пряхина позавчера тоже не иначе как дурманщик какой китайский порешил. Наш православный спьяну или с похмелюги этак не отуродует. Для такой лютости надо в полном помрачении быть. Мало что зарубили, так после еще всего топором покромсали – пальцы порубленные по полу валялись, боковина вся в мелких засечках, брюхо распорото, а уж кровищи-то – море. Не иначе курильщик покуражился, с опийного угару. Только, китайца нам ни в жизнь не сыскать. У них с нашим братом полицейским молчок, все промеж собой решают. Да и на рожу все одинакие, поди-ка разбери, кто там у них Сунь-Вынь, а кто Вынь-Сунь.

Эраст Петрович вошел в тесную лавку, остановился перед огромным бурым пятном засохшей крови, расползшимся от прилавка чуть не до самой двери.

– Были ли с-следы ног?

– Никак нет, ни одного не обнаружено.

Чиновник прошел по пятну, покачал головой.

– Так-таки ни одного к-кровавого отпечатка? Ведь весь пол залит. Преступник рубил жертву вон там, у прилавка?

– Точно так. И вон, изволите видеть, весь товар покрушил-покидал.

– Как он п-после до двери-то добрался, ни разу в лужу не наступив?

Околоточный подумал, пожал полечами.

– Не иначе перепрыгнул.

– Редкостная предусмотрительность для одурманенного. Да и п-прыжок неплох – аршина на четыре, без разбега.