– Можете не продолжать, – остановил рассказчика Фандорин. – Дальнейшее понятно. Не найдя четок, вы впали в исступление и решили добыть реликвию любой ценой, хоть бы даже и к-кровавой. Только Пряхин оказался крепким орешком… Господи, Лев Аристархович, ведь вы университет заканчивали! Как можно из-за чего бы то ни было, хоть бы даже из-за секрета бессмертия, кромсать живого человека топором? Да и потом, недостойно ученого – верить в подобные нелепости.

– Ваше высокоблагородие, – взмолился околоточный. – Пожалейте, растолкуйте, в чем дело! Какие нелепости? Какой секрет?

– Да глупости, – сердито махнул рукой Эраст Петрович. – Пустые сказки. Согласно преданию, Те Гуанцзы много лет пытался найти секрет вечной жизни, в свое время раскрытый великим Лаоцзы, которому якобы удалось обрести бессмертие. В старинной книге написано, что Те Гуанцзы достиг просветления, высшей мудрости и победил смерть, перебирая зеленые нефритовые четки. Он прожил три раза по восемьдесят лет, а потом и вовсе сумел преодолеть порог вечности, что и символизирует число двадцать пять – трижды долголетие плюс единица.

Граф покачал головой, смотря на чиновника с искренним состраданием.

– Тщета разума и логики перед величием духа. Бедный везучий Эраст Петрович, как же вы слепы! Что дважды спасло вас от верной смерти, если не обладание четками Старца? Ну почему, почему они достались равнодушному профану, а не мне!

– Потому, ваше сиятельство, – строго сказал на это надворный советник, задетый «профаном», – что вы не усвоили из легенды главное. Четки Те Гуанцзы не идут в руки того, кто обладает злым сердцем. Боюсь, что в своем монастыре тайну бытия вы все-таки не постигли – чрезмерно увлеклись ломкой бамбука.

За темными окнами раздался грохот подъехавшей кареты, хлопнула дверца.

– А вот и следователь пожаловали, – объявил околоточный, поднимаясь.

Вошел сухопарый господин в пенсне, с желчным заспанным лицом – Сергей Сергеевич Лемке из ведомства окружного прокурора. Поздоровался с Эрастом Петровичем за руку, задержанному поклонился, околоточному надзирателю кивнул.

– Куда? – спросил Фандорин. – В Малую губернскую?

– Нет, – подавил зевок Сергей Сергеевич. – Там все дворянские камеры заняты. Отвезу на Крутицкую гауптвахту. Там и допросим. Поедете?

– С вашего позволения чуть позже, – ответил чиновник особых поручений. – Картина п-преступления полностью установлена. Совершите пока формальности. Я скоро буду.

Двое стражников, прибывших со следователем, повели задержанного к выходу.

У порога граф остановился, обернулся к Фандорину и умоляющим голосом спросил:

– Вы дадите мне еще хотя бы раз посмотреть на них?

Стражник слегка подтолкнул арестанта в спину.

– А все же жаль. Такой ученый человек и на каторгу, – пожалел убийцу Макар Нилович, когда тюремная карета отъехала.

– Какая там каторга, – утешил его Фандорин. – Разве вы не видите, что он совершенно безумен? Льва Аристарховича ожидает тюремная больница, отделение для б-буйнопомешанных.

Небаба уселся писать рапорт приставу о раскрытии убийства и поимке душегуба. Пыхтел, яростно скрипел пером, беспрестанно вытирал платком малиновый лоб – в общем, был занят делом. А вот чиновник особых поручений расхаживал по унылому кабинету безо всякого видимого смысла. Вздыхал, нервно пощелкивал пальцами, вглядывался через окно в темноту, один раз даже открыл дверь, как бы намереваясь уйти, но околоточный, подняв голову от писанины, отсоветовал:

– Ночь темная, ни беса не видно. Разминетесь. Придет ваш азиат, никуда не денется.

Маса явился только через час.

– Ну что? – нетерпеливо спросил Фандорин. – Почему так долго? Все нашел?

– Двадцачь пячь, – гордо ответил слуга. – Один кругренький в ружу упара.

Локти и коленки у него и в самом деле были мокрыми и грязными.

– Завтра же нанижешь на д-двойную нить, – велел Эраст Петрович. – А эту дрянь, катушку товарищества «Пузыревъ», выкинь к черту. Нет, ты вот что, дай-ка бусины сюда. Я сам их нанижу.

Поймав удивленный взгляд околоточного, Фандорин не без смущения объяснил:

– Что я дважды спасся благодаря им – совпадение. Про бессмертие, конечно, – суеверие и чушь. Насчет высшей мудрости тоже сомнительно. Однако я имел возможность убедиться, что под перестук четок мысль определенно работает лучше… И нечего на меня так с-смотреть.

– Тюльпанов, вы з-змей боитесь?

Вопрос шефа застал Анисия посреди второй чашки чаю, в самое лучшее время, когда все дневные дела уже исполнены, а впереди еще целый вечер, торопиться решительно некуда, и настроение от этого спокойное, философическое.

Разговор за столом шел совсем о другом – о завтрашнем прибытии в первопрестольную ее императорского величества, но внезапному вопросу Анисий не удивился, ибо давно привык к фандоринской манере перескакивать с одного на другое.

Удивиться-то не удивился, но наобум отвечать не стал. Вопрос мог быть задан просто так, в метафорическом смысле, а мог и очень даже не просто так. К примеру, однажды Эраст Петрович спросил: «А хотелось бы вам, Тюльпанов, быть ловким и сильным, чтоб любого громилу играючи на обе лопатки класть?» Анисий возьми и брякни не подумавши: «Конечно, хотелось бы!» С тех пор, уже второй год, состоит в учениках у шефова камердинеpa Масы и терпит от зловредного японца несказанные притеснения: бегает в одном исподнем по снегу, разбивает руки о занозистые доски и по получасу стоит вверх ногами, словно австралийский антипод.

– Каких змей? – осторожно поинтересовался Анисий. – Которые ползают или бумажных, что по небу летают?

– Которые ползают. Бумажных-то что б-бояться?

Губернский секретарь подумал еще немножко и подвоха в вопросе начальства не усмотрел. Конечно, кобру или, скажем, ехидну всякий напугается, но откуда им на Малой Никитской взяться, ехиднам?

– Нисколько не боюсь.

Эраст Петрович удовлетворенно кивнул.

– Вот и отлично. Значит, завтра поедете в Пахринский уезд. Там у них объявилась какая-то невиданная анаконда. Отец благочинный пишет про козни С-Сатаны и жалуется на безбожие земского начальства, а председатель земской управы жалуется, что церковь разжигает страсти и потакает суеверию. Отправляйтесь туда и во всем разберитесь. Посвящать в подробности не стану, чтобы не пересказывать с чужих слов – это только замутняет чистоту восприятия. История настолько нелепая и фантастическая, что, если б не августейший визит, я непременно съездил бы сам.

Перед тем как идти домой, собираться в поездку, Анисий посмотрел непонятное слово в энциклопедии. «Анаконда» оказалась огромной змеей из амазонских болот. Что имел в виду шеф, было неясно. Только любопытство распалил, черствый человек.

Весь божий день Анисий трясся в бричке по нехорошей дороге – сначала губернской, кое-как мощенной, потом уездной грунтовой, а последние одиннадцать верст и вовсе проселочной, в сплошных лужах и выбоинах. Выехал в пятом часу, считай, еще затемно, а до Пахринска добрался только к вечеру.

Еще ничего не зная о существе дела, Тюльпанов решил, что в конфликте между двумя пахринскими партиями примет сторону прогресса, и послал в земскую управу телеграфное предуведомление о своем приезде. Поэтому, хоть присутствие уже закончилось, московского гостя дожидался сам председатель.

– Добро пожаловать, господин Тюльпанов, – сказал земец, отряхивая с плеч столичного гостя сизую дорожную пыль. – От лица передовых людей, каковые пусть в небольшом количестве, но имеются и в нашем скромном уезде, приношу свои глубочайшие извинения за доставленные хлопоты. Это все наши доморощенные торквемады с амвонов воду мутят. Хорошо, что дело попало к господину Фандорину, человеку умному и просвещенному, а не к какому-нибудь обскуранту и клерикалу. Необходимо разоблачить это зловредное суеверие, которое ввергло население целой волости в пучину дикого средневековья. Подняли голову самые темные, реакционные элементы. Попы рады-радешеньки, теперь что ни день крестные ходы и молебствия, да и всяких колдунов с ворожеями объявилось несметное множество. Только и разговоров, что о болотной Скарпее.