— Лгунишка! — У него вырвался саркастический смешок, и девушка свирепо уставилась на него.

— Так ты еще намерен оскорблять меня! Тебя сюда не приглашали — так что, будь любезен, убирайся!

— Хорошо, любовь моя, раз уж ты так настаиваешь… Но прежде чем я уйду, по крайней мере взгляни па то, что я тебе принес. Считай, что это рождественский подарок… во искупление вины.

Джессамин застыла как громом пораженная, когда Рис взял принесенный им сверток и принялся разворачивать его на постели. Через мгновение перед глазами Джессамин на сером шерстяном покрывале засверкала яркими красками роскошная ткань.

Девушка медленно направилась к постели, по-прежнему стараясь держаться от Риса на почтительном расстоянии.

— Что это?

Рис отступил в сторону, чтобы она смогла увидеть ниспадающее мягкими складками роскошное атласное платье ослепительно желтого цвета. Длинные рукава застегивались у локтей янтарными пуговицами с изящной гравировкой. Глубокий круглый вырез обрамлял широкий воротник, отделанный мехом куницы. Рядом лежала головная повязка в тон платью, сплошь затканная золотом, тоже украшенная янтарем и на концах обшитая куньим мехом. К этому великолепию можно было добавить еще два длинных, широких рукава раструбами, тоже опушенных тем же роскошным мехом, — при желании их можно было прикрепить к плечам сверкающими золотыми лентами.

— Мне показалось, что тебе просто необходим подобный туалет, который смог бы подчеркнуть твою красоту. Вовсе ни к чему до конца дней своих выглядеть словно неотесанный деревенский парнишка.

То, что он решил сделать ей подарок, настолько поразило Джессамин, что гнев ее стал стихать. В глазах ее заблестели слезы.

— Большое спасибо, но я позаботилась захватить с собой нарядное платье, — тихо сказала она.

— Уверен, оно не такое роскошное, как это.

— Конечно… оно гораздо скромнее. А где ты его взял? — спросила она, и в голосе ее прозвучали подозрительные нотки. Будем надеяться, что он не додумался принести ей один из туалетов Элинед.

— Что такое? Какие-то подозрения? Неужто ты боишься, что я ограбил какую-то девку, снял с нее платье, а саму голой выкинул на улицу? Забудь об этом. Проктор Мэсси торгует одеждой, а его родной брат держит швейную мастерскую, он одевает десятки знатных дам.

— Но поскольку ты и понятия не имел, что я приеду в Честер, стало быть, все это великолепие готовилось не для меня. Даже самая искусная в мире швея не смогла бы управиться с ним за пару дней.

— Ах, моя прелесть, вы, как всегда, догадливы!

В его голосе звучала явная насмешка, и в душе Джессамин опять начал понемногу закипать гнев. А она уж совсем было решилась принять это платье в качестве искупительной жертвы. Хорошо хоть, что здравый смысл наконец смог одержать верх.

— Ты права, дорогая. Его и правда шили не для тебя. Это платье заказала дочка одного олдермена, а потом передумала — ей не понравился цвет. А мне показалось, что тебе оно отлично подойдет, Ну вот, нельзя же было, чтобы такая роскошь пропала зря! Так что не отказывайся от него, Джессамин, по крайней мере из уважения к тем чувствам, которые подвигли меня на это!

— Какая разница? — ворчливо произнесла Джессамин, робко прикоснувшись пальцами к прохладному, гладкому на ощупь атласу. — Можно подумать, это заставит меня изменить решение! — Ее пальцы с наслаждением зарылись в роскошный мягкий мех. Платье было так красиво — ничего более великолепного ей в жизни не доводилось надевать! Ведь один янтарь стоил целое состояние, а мехом куницы отделывали только платья знатных дам.

— Мне и в голову не приходило дарить тебе платье в качестве искупительной жертвы! Носи его на здоровье.

Немного оттаяв, Джессамин осторожно приподняла чудесное платье, поразившись, что ярды сверкающей ткани почти ничего не весят. Приложив его к себе, девушка забыла о Рисе.

Когда его горячая рука легла на ее плечо, Джессамин оцепенела от неожиданности. Дальше все произошло так быстро, что протест ее затих, не успев родиться. Руки Риса обвились вокруг Джессамин, он лихорадочно прижал ее к себе, и девушка поняла, что почти не сопротивляется. У нее еще хватило сил с упреком посмотреть на него, с губ ее уже готовы были сорваться гневные слова.

— Нет, любовь моя, не надо… люби мели! — взмолился он, и его рот прижался к ее губам.

Яростный водоворот чувств захлестнул Джессамин и увлек ее за собой. Губы Риса были нежными, как лепестки цветка. Поцелуй становился все более страстным, губы его обжигали ее будто огнем, растопив последние жалкие остатки сдержанности. Со вздохом, больше похожим на рыдание, она приникла к нему, наслаждаясь возможностью чувствовать все его сильное, мускулистое тело, отбросить наконец прочь и свою раненую гордость, и жгучую ревность, и обиду. Кровь бешено забурлила в се венах, голова закружилась. Наконец, не в силах больше сдерживаться, они вдвоем опустились на постель.

Уже в последний момент у Риса хватило сообразительности отшвырнуть в сторону сверкающее платье, и золотистый атлас, всеми забытый, соскользнул на пол и блестящей лужицей растекся на полу. Сгорая от желания, которое оба так долго и мучительно таили в себе, Рис и Джессамин прижались друг к другу. Сердца их бились в унисон. И убогая, полутемная комната закружилась перед их глазами в водовороте страсти.

— Скажи, что ты все еще любишь меня! — умоляюще прошептал он чуть слышно.

— Ты же знаешь, что люблю… и никогда не переставала любить. О, как я хотела возненавидеть тебя! Только все оказалось напрасным. Ты — мой единственный! Кроме тебя, мне не нужен ни один человек на свете! — тихо призналась Джессамин.

— Скажи еще раз, что любишь меня, — сурово потребовал Рис, поглаживая ее по плечу! Рука его украдкой скользнула в вырез се голубой сорочки, который соблазнительно распахнулся, приоткрыв упругую грудь. Лаская бархатистую кожу, он прошептал, задыхаясь от охватившего его жгучего желания: — Ну скажи же, умоляю тебя!

Содрогнувшись от наслаждения, о котором мечтала давным-давно, Джессамин не мешала ему завладеть этими восхитительно округлыми выпуклостями! Девушка и сама умирала от желания изведать восторг его прикосновений и, в свою очередь, заставить и его сгорать от страсти. Но Рис не нуждался в этом. Тело Джессамин сулило ему такое наслаждение, при мысли о котором у него перехватывало дыхание. Он нежно сжал ее молочно-белые груди, осторожно поглаживая загрубелыми пальцами пунцовые вишенки сосков.

— Я люблю тебя, люблю так, как никто никогда не любил! — со стоном выдохнула Джессамин, прижавшись лбом к его чуть влажной от пота, горячей шее. И внезапно почувствовала покой, словно укрылась от всех терзавших ее страхов в теплой и уютной глубине пещеры. Не было больше ни одиночества, ни боли — она была не одна.

Услышав это неосторожное признание, вырванное у нее страстью. Рис едва смог сдержать стон. Прижав девушку к себе, он покрывал жадными, обжигающими поцелуями все ее тело. Страсть и желание переполняли Джессамин, груди ее набухли, кровь горячей волной заструилась по жилам. Она прижалась к его груди, сгорая от нетерпения насладиться ощущением его обнаженной плоти. Она дергала за пуговицы дублета, но дрожащие пальцы ей не повиновались, и Джессамин в бессильной ярости рвала упрямый дублет, не представляя, как с ним управиться.

Ее неловкость позабавила Риса. Улыбнувшись, он на секунду отстранился и разом расстегнул и дублет, и рубашку. Прижавшись к его обнаженной груди, Джессамин содрогнулась от наслаждения — он весь пылал, а его спутавшиеся черные, как вороново крыло, волосы коснулись ее шеи, чуть заметно щекоча влажную кожу.

Обхватив его голову трясущимися руками, Джессамин быстро прижала его пылающее лицо к своей груди. И когда горячие, настойчивые губы Риса нежно сжали ее напрягшийся сосок, слегка пощипывая упругий бутон, она чуть не закричала от жгучего наслаждения.

— Господи, я только и делал, что мечтал об этом все дни! — хрипло прошептал Рис. Его руки, скользнув вниз по телу Джессамин, запутались в складках ее голубой сорочки. Накрыв ее своим горячим телом, Рис забыл обо всем. Обжигающие поцелуи градом посыпались на содрогающееся под ним молочно-белое тело, он терзал и мучил ее, упиваясь каждым прикосновением к этой покорной плоти. Пальцы его запутались в густой гриве разметавшихся по подушке волос. Джессамин бессильно закинула назад голову, и волосы ее, сверкая и переливаясь точно ковер из осенней листвы, заставили его сердце гулко забиться от восторга.