Уютный особнячок, увитый жимолостью, может встретить тебя чавкающим автоматным огнем в упор, а мрачный, увитый колючей проволокой склад, распространяющий далеко вокруг запах наркотиков и контрабандного алкоголя, беспрепятственно распахнет свои недра, лишь всхлипнув сломанным засовом. Внешность редко соответствует содержанию – один из извечных законов мироздания.
Распущенный молодящийся повеса может оказаться профессором каких-нибудь важных наук, который решил развеяться после написания какого-нибудь серьезного доклада и на несколько дней установить себе модуль «Веселый Мот». Удивительно серьезный и ответственный молодой человек окажется вчерашним хулиганом и гулякой, которого родители заставили поставить модуль прилежного ученика. Разбитная уличная шлюха, если проверить ее досье, обернется стеснительной и робкой девственницей, решившей отведать запретного плода под одуряющим соусом из иррационально-модной и по-звериному сексуальной «Далилы-4». Скромник окажется наглецом, трус – безрассудным смельчаком, меланхолик – сангвиником. Если смотреть на фасад, нипочем не угадаешь, что внутри…
Группа Маркеса уже скрылась за углом. Соломон бежал вслед за Бароссой, слыша позади себя гулкие шаги патрульных, и думая лишь о том, как бы не споткнуться, и не полететь лицом вниз, в утоптанную грязь, усыпанную каменной пылью и поросшую чахлой травой. Пистолет он держал в руке, стараясь не слишком им размахивать. Все это давалось ему с немалым трудом. Его тело за прошедшие дни не изменило своих параметров, весило столько же, сколько и прежде, но управляться с ним стало не в пример тяжелее. Сердце билось не размеренно и гулко, а в рваном ритме, то сбиваясь куда-то к желудку, то прилипая к спине. Отчаянно потели поясница и затылок. Колени подрагивали, едва удерживая приходящийся на них вес. Ужасно мучила одышка – воздух в легких превращался в едкий аммиак, разъедающий их изнутри.
Тот, другой, Соломон, никогда не испытывал ничего подобного. Потому что он бежал уверенно и спокойно, размеренно расходуя силы и контролируя дыхание. Он куда лучше умел обращаться с этим стареющим телом, хорошо знал его, как и знал и то, до какого предела от него можно что-то требовать. Душа и тело должны находиться в постоянно взаимопонимании, в устойчивой связи. Пытаясь поспеть за стремительным Бароссой, Соломон ощущал себя так, словно сел на непривычный и неудобный велосипед. И винить в этом было некого. Тело честно отрабатывало свое, реагируя на команды мозга, сокращая мышцы и нагнетая кровь в легкие. Так кочегар сжигает в топке уголь, не догадываясь, что капитан корабля давно сменился, и команды, которые спускаются к нему с мостика по телефонной линии, давно устарели и утратили смысл…
К тому моменту, когда они вчетвером добрались до главного входа, Соломон уже ощущал себя дряхлой развалиной. Желудок трепетал в животе, порываясь вывернуться наизнанку, пистолет в руке ходил ходуном. Баросса неодобрительно покосился на Соломона, но ничего не сказал, лишь коротким жестом указал патрульным на дверь.
Дверь была крепкой, не до конца рассыпавшейся, такая может выдержать несколько хороших ударов. Но она оказалась не заперта. Баросса бесшумно приоткрыл ее, обнажая узкий темный зев. Оттуда сразу же пахнуло затхлым, кислым и подгнившим, как из набитого старой картошкой погреба, полного застоявшейся воды и мусора. Патрульные умело взяли дверной проем на мушку, готовые растерзать дробью всякого, кто рискнет показаться без предупреждения на пороге.
Баросса шевельнул носом, его большие ноздри затрепетали, как у старого пирата, ощутившего давно позабытый запах пороховой гари:
- Грязь и моча. Знакомый букет, а? Кажется, у них там в клинике кто-то не в ладах с санитарными нормами… Что, Соломон, этот чарующий запах тебе незнаком? Счастливый ты человек…
- Что это за дьявольская вонь? – пробормотал Соломон, отодвигаясь от двери. Запах был отвратительным настолько, что он прижал к лицу руку, жалея, что у него нет шелкового платка, такого, как у Пацци. Впрочем, едва ли обычная ткань помогла бы.
- Наслаждайся, - подмигнул ему Баросса, не спеша входить внутрь, - Так пахнут человеческие страсти. Страх, отчаянье, амбиции, одиночество, ревность, неуверенность… Это запах изнанки наших душ, старик. И да, он не очень отличается от запаха старых носков. Что, думал, если я вожусь с расследованием нейро-взломов, то не нюхаю грязных подвалов, гуляю в чистом костюме и разглядываю каталоги?
- Такое ощущение, что я заглядываю в чей-то кишечник…
- Ты недалек от истины. Впрочем, про запах души я был вполне серьезен…
- Да что там такое?
Баросса усмехнулся, и за него ответил один из патрульных, сухой коренастый сержант, с неопрятной бородой и колючим взглядом:
- Там грязь, гной, кал, гниль, моча и прочее, детектив. Весь набор.
- Бродяги?
- В ночлежках никогда так не пахнет. Хуже. Нейро-неадаптанты. Нейро-шваль, как мы их называем. Одна из колоний, должно быть…
Баросса красноречиво скривился, все еще удерживая дверь в полуоткрытом положении. Но если он хотел, чтоб запах выветрился, это было бы столь же эффективно, как и попытка утопить крейсер, проковыряв в его дне дырку перочинным ножиком.
- Можно было бы предположить… Наверняка они отвели нижний этаж для берлоги нейро-швали. Отличная маскировка, я видел подобное несколько раз. Если у тебя есть здание, обитатели которого нервно относятся к визиту государственных чиновников, посели на первом этаже колонию нейро-швали – и к твоей недвижимости пропадет интерес у всех живых организмов в городе. Кроме, пожалуй, мух и крыс.
- Как это… цинично, - пробормотал Соломон, хватая пересохшими губами смердящий, но нужный ему воздух, - На одном этаже… людей калечат… на другом… держат то, что от них осталось.
- Нейро-шваль не опасна, - сказал Баросса, - Как правило. Не станем поднимать переполоха раньше времени, двигаемся быстро, но тихо, не задерживаясь, тогда проблем не будет. Нам ведь не хочется всполошить наших птичек со второго этажа? Ребята, держаться вместе, по тем, кто внизу, не стрелять. Даже если кто-то из этих милых крошек попытается вас поцеловать, ясно? Ну, за мной…
Выдохнув, Баросса нырнул в дверной проем, как пловец в черный непроглядный пруд, только едва слышно скрипнула пыль под его подошвами. Соломон устремился следом, заставив сопротивляющееся тело одним шагом пересечь черту, разделяющую Фуджитсу и зловонный каменный чертог. Он боялся, что его непривычное тело вырвет на месте, прямо на глазах у патрульных. Желудок заскрипел, стараясь выдержать смрад годами не мытых человеческих тел, зловонный, приторный и густой, как деготь. Так, наверно, не пахнет даже в заваленных разлагающимися трупами могильниках…
- Фонари!
Фонаря, конечно, у Соломона не было, не успел захватить в спешке. Пришлось держаться поближе к патрульным.
По полу, то и дело перескакивая на пол или цепляя потолок, ползли три ярко-желтых электрических кляксы, частично рассеивая темноту. Свет фонарей вспарывал темноту, выхватывая из нее то вздувшиеся, горбом вставшие, половицы, противно пружинящие под ногами, то коросту штукатурки на перекрытиях. Внутренние стены давно изгнили, отчего не очень широкий когда-то коридор превратился в анфиладу из гнилых клетей-комнат. С потолка свисали истлевшие кабели и остовы досок, под ногами звенело стекло и шуршала каменно-бетонная крошка. Иногда попадались ворохи тряпья и пустые ящики.
Не дом, а какой-то улей, слепленный из гнилья и испражнений, прохудившийся и жуткий. Разлагающийся заживо фрагмент какой-то неизвестной ученым органической жизни.
Соломону приходилось бывать в самых неприятных местах Фуджитсу. Хочешь ты того или нет, но детектив Транс-Пола время от времени обязан делать что-то подобное. Сырые подвалы, в которых неделями разлагаются тела умерших бродяг. Полные плесени и грибков трущобы, пережившие жестокую резню и выстеленные человеческими внутренностями. Канализационные коллекторы, чьи фильтра украшены вздутыми телами утопленников. В Фуджитсу детективу всегда хватит, чем проверить выдержку своего желудка. Но здесь царило нечто еще более омерзительное и ужасное.
