— Но это Эзра хотел, чтобы вы его купили?

— Да. Он ему нужен был для изготовления чучел. Я же вам все про это рассказала, Дональд.

— И в полиции тоже все рассказали?

— Все абсолютно.

Я немного помолчал и сказал:

— О’кей, Мира, вы меня убедили.

— В чем?

— Что не убивали Бастиона, — ответил я и, улыбнувшись, добавил: — И в том, что ты — парень что надо!

— Дональд, — тихонько произнесла она. — Что?

— Ты мне нравишься.

— Отлично. Я очень рад.

— А я тебе нравлюсь?

— Да.

— По тебе не заметно.

— Я на работе.

— Сейчас уже нерабочее время.

— В моем деле нерабочего времени не бывает. Сейчас, например, я только-только по-настоящему взялся за работу.

— Какую?

— Вытаскивать тебя из заварушки.

— Дональд… — снова проговорила она и осеклась. — Что?

Но она ничего не ответила, а просто откинулась на мою руку, все еще лежавшую поперек баранки, и поглядела на меня снизу вверх. В лунном свете, проникавшем сквозь стекла машины, ее лицо белело нежным овалом.

— Тебе не удастся так просто отсюда выбраться, Дональд. Если ты сейчас же меня не поцелуешь, то я это сделаю сама.

— Ничего не выйдет, — уперся я. — Сейчас не до сентиментальных нежностей. Мы…

Но ее руки уже обвили мою шею, а губы прижались к моим губам в горячем поцелуе. Она приникла ко мне всем телом, и на какое-то время другие дела пришлось отложить.

Наконец мне удалось ее слегка отстранить и судорожно вдохнуть глоток воздуха.

— Слушай, Мира… — начал было я.

— Только не надо проповедей, Дональд, — прервала меня она. — Сейчас я немного отдышусь и повторю все сначала. Еще один раунд, а уж тогда я спокойненько усядусь на свое сиденье и позволю тебе отвезти меня в город, а там… в общем, теперь моя судьба в твоих руках. Можешь ею распоряжаться по своему усмотрению. Мне сейчас очень одиноко и у меня… у меня какая-то тяжелая полоса. А ты понравился мне с самой первой минуты, как только я тебя увидела.

— Если мы сейчас не прекратим безобразия, — снова начал я, — то все дела пойдут кувырком. И ты сама же будешь…

— Я знаю, — сказала она и мягко положила на мои губы свой указательный палец. — Не надо читать проповедей, Дональд.

— Ты, наверно, измазала меня помадой с…

— Вздор! Я стерла помаду, еще когда забралась в твою машину.

— Почему это? — не понял я.

— Потому что я все спланировала заранее, — рассмеялась она.

Я чувствовал, что пульс у меня грохочет, как отбойный молоток, дробящий на дороге асфальт.

— Послушай меня, малыш, — сказал я. — Все это очень серьезно. Ты влипла в историю — не дай Бог. Вот Норма Радклиф, судя по всему, из нее благополучно выскочит.

— Да, наверно, — сказала Мириам, — и ее не в чем винить. Норма уже давно играет в игры, в которых самой приходится заботиться о себе. И если она сама этого не сделает, то кто это сделает за нее?

— Отлично, — сказал я, — но, значит, и тебе нужно позаботиться о себе. Так вот, где ты была сегодня утром примерно в десять сорок?

— Я сама пыталась это вспомнить, Дональд, — ответила она. — Единственное, что я могу сказать точно, — это что я провела на пляже часа полтора.

— Что ты делала?

— Сначала искала Стива Бикнела, но не нашла его. Затем немного повалялась на песке и… ну, я же тебе говорила, я просто была на пляже, купалась, загорала, задремала на какое-то время, немного прогулялась вдоль берега.

— Ты не встречала там никого из знакомых?

— Нет. Я ведь очень недолго оставалась на пляже после того, как проснулась. В порту стоял какой-то военный корабль, и буквально целый десант высыпал в Вайкики на пляж — наверно, человек двести. Мне их так было жалко, бедняжек. Они очень старались прилично себя вести; наверно, им дали строгие указания, чтоб не свистели, к девушкам не цеплялись и все такое. Но глазенки у них бегали. Знаешь, голову держат прямо, вроде как вперед смотрят, а сами глаза скосят и буквально пожирают тебя взглядом. Сразу видно, что им, бедняжкам, скучно, хочется с кем-нибудь поговорить и за девушками приударить. Представляешь, дома, наверно, у каждого кто-нибудь есть, куча подружек, есть перед кем покрасоваться. И вдруг вся твоя веселая компания остается где-то далеко, тебя высаживают в каком-то незнакомом порту, ты ходишь по пляжу и видишь множество аппетитных бабенок в купальных костюмах… ну, ты же понимаешь.

— Да, понимаю, — сказал я, — но сейчас это к делу не относится. У тебя много знакомых в Гонолулу?

— Нет, очень мало.

— На пляже ты ни с кем не познакомилась?

— Нет. Ты же видишь, что тут творится. Туристы приезжают и уезжают пачками. Приезжают они белокожие, сразу вылезают загорать, моментально сгорают, становятся свекольного цвета и какое-то время на пляже не появляются; потом опять выходят и снова усердно загорают. Валяться и загорать — больше им ничего не надо. Я и сама это люблю; люблю, когда у меня гладкая шоколадная кожа. Но превращать это занятие в цель жизни — нет, это не по мне. Я хочу сказать, что с этими людьми у меня нет ничего общего и…

— А как насчет охотников на девушек? — спросил я.

— В Вайкики на пляже их мало. Они здесь себя прилично ведут. Полиция все время за этим следит, так что лихих ребят не видно. Так, только смотрят. Ты же, наверно, интересуешься, завела ли я здесь приятеля?

— Угадала.

— Нет, не завела.

— Надо как-то доказать, что ты действительно была на пляже в Вайкики.

— Да, черта с два это докажешь, — огорченно сказала она.

— Вот этого-то я и боюсь, — заключил я и завел мотор.

— Мы что, возвращаемся?

— Да, пора.

— И что будем делать?

— Я буду работать.

Она вздохнула и проговорила:

— Да, не повезло мне. Ты парень-кремень!

— Будь я проклят, если это не так.

Подвезти Мириам прямо к ее дому я не решился. За домом наверняка следила полиция, а как раз сейчас мне очень не хотелось, чтобы они за мной увязались. Поэтому я остановил машину квартала за четыре до ее дома.

— Приехали, — сказал я. — Отсюда тебе придется дойти пешком.

— А ты? — спросила она.

— Мне надо еще кое-куда подскочить.

— Не хочешь говорить?

— Нет.

— Ты вернешься в отель?

— Попозже.

— Дональд, я хочу знать, где ты.

— Зачем?

— Чтобы тебя найти.

— Зачем тебе меня находить?

— Не знаю. Мне здесь плохо одной. У меня такое предчувствие, что что-то случится.

— Сиди тихо и не волнуйся, — успокоил я ее. — Сегодня за твоим домом всю ночь будут следить полицейские.

— Да, наверное. Дональд, ты меня поцелуешь на прощанье?

— Я уже тебя поцеловал.

— Ну, ты страшно деловой!

— Примерно процентов на девяносто. Она рассмеялась.

— Я согласна на оставшиеся десять.

— Как-нибудь в следующий раз, — ответил я и поспешно открыл ей дверцу машины. Она вышла и хотела было еще что-то сказать, но я рванул с места и умчался.

Направился я прямиком на Нипануала-Драйв. Полицейский пост возле дома, где произошло убийство, уже сняли. В самом доме было тихо и темно, лишь поблизости бродило несколько любопытных.

Я остановил машину, вышел и огляделся. Стоявший неподалеку мужчина спросил меня:

— Вы не знаете, это и есть тот дом, где сегодня произошло убийство?

— Кажется, да, — ответил я, — хотя я не уверен. У меня есть его адрес — Нипануала, 922.

— Да, тогда это он.

— У вас тут какие-то дела? — спросил я.

— Да нет, просто любопытство разбирает, — ответил он. — Как и вас.

Я пошел вокруг участка, но мой новый приятель привязался ко мне как банный лист. Подойдя к кирпичной стене, я прошел немного вдоль нее по тропинке. Точно на том месте, где указала Берта, я увидел камень с белым пятном. Прямо под ним в стене была дырка — небольшое углубление, откуда выпал один камень. Сам этот камень валялся у стены на земле.

Лежали ли там все еще перчатки, свернутые в клубок вместе с бумагами? Было неизвестно. Лунный свет туда не попадал. Подойти ближе и заглянуть в дырку я не решился. Непонятно было, сам ли упал на землю этот камень или кто-то уже обнаружил и тайник, и его содержимое.