Оказалось, милорд знает толк в раздевании женщин. С моим туалетом он справился в считаные минуты, притом сам оставаясь одетым. Прохладные простыни мягко коснулись спины. Запах свежего постельного белья ударил в ноздри и тут же смешался с изысканным ароматом мужчины. Моего Эдвина. Замершего надо мной, возбуждённого, трепетавшего крыльями носа, такого родного и близкого, что хотелось обнять его крепко и не отпускать. Никогда.

— Адель… — прошептал он, твёрдыми пальцами приподнимая мой подбородок и вынуждая смотреть ему только в глаза. — Ты не обязана.

Я в ответ громко выдохнула.

— Вы раздели меня для того, чтобы отступить в последний момент? Ну уж нет. Будьте последовательны, милорд. Снимите уже штаны перед дамой!

Он тихо фыркнул и нежно коснулся губами кончика моего носа.

— Храбришься…

— Люблю? — произнесла я, кажется, негромко, но прозвучало как выстрел. Прямо в сердце, не иначе.

— Люблю… — тихим эхом ответил мне Эдвин.

И сладко поцеловал…

Чувственно, глубоко, отбросив стеснение и разом преодолев все разделяющие нас ещё этим утром преграды. Он словно с утёса упал в мое море. Ни на кого больше не оглядываясь и ни о чём не жалея.

Самое удивительное в единении двух возлюбленных — откровенность. Уютно устроившись в тёплых объятиях задремавшего мага смерти, я смотрела на неровный свет старого фонаря и раздумывала над этим. Разговор человеческих тел вёлся на языке пылкой страсти. В нём нет места для лжи. Только чувства. Объятия, поцелуи, нежные прикосновения. Движения в унисон, словно общая песня. Мужской взгляд, обжигающий, словно самое жаркое пламя, громкий шёпот и тихие стоны, тонущие в горячем слиянии губ.

Потрясающе, невероятно красиво.

Вопреки мнению матушки, я совершенно не чувствовала себя падшей женщиной. Меня не осквернило то, что было между мной и милордом, не испачкали не унизило. Наоборот — происходящее было настоящим чудом. И стоило только представить на его месте любого другого мужчину — волна неприязни и вязкой брезгливости тут же прокатывалась по спине, а к горлу подступал отвратительный ком.

Мне нужен был только он. Он один.

— Почему ты не спишь? — прошептал мне в плечо Эдвин и приподнялся, тревожно заглядывая мне в лицо. — Все в порядке? Я… кажется, был непозволительно не воздержан, прости.

Ну что мне с ним делать?

— Не прощу! — я нервно хихикнула, потянувшись к нему за поцелуем, который тут же и получила. — Буду мстить! Без жалости и пощады. Эдвин, а ты почему не спишь?

Снова поцелуй, полный томной ласки. Милорд костяшками пальцев коснулся моей полыхнувшей щёки:

— Я с ума схожу, когда слышу, как ты произносишь моё имя.

— И всё же? — я ладонью накрыла его твёрдые пальцы и потёрлась о них щекой.

— Есть ужасно хочу. Боялся вставая тебя разбудить.

От прозвучавшей в его словах мягкой нежности, от теплоты чёрных глаз хотелось смеяться и плакать. Алый отсвет магического фонаря делал лицо Эдвина невероятно, просто демонически красивым. И даже острые скулы и тени под глазами казались загадочными и притягательными.

— Тогда почему мы все еще в кровати? — подавив явно неуместное желание испытать свои силы и снова соблазнить очень голодного мага (не думаю, что у меня возникли бы с этим сложности), я вынырнула из его рук, поискала взглядом одежду и вздохнула, подхватив простыню. Завернулась в неё на ходу и направилась в уборную. — Я быстро. Поужинаем вместе.

Справившись с нехитрой конструкцией клозета, я укуталась в единственный здесь найденный холщовый халат и присела на бортик корыта, задумавшись. В теле гулко бурлили отголоски прекрасных мгновений страсти. И все проблемы кажутся теперь тусклыми и далёкими. Не смертельными — точно. Яркое удовольствие отодвинуло в сторону навязчивую боль, что с момента побега Валери и вторжения ловчих в Крапиву терзала мне душу, не отпуская даже ночью. Наверное, я ужасная эгоистка. Разве можно в такое время думать о любви? Нужно страдать и плакать, а не бросаться на шею мужчине.

Дверь вдруг приоткрылась, и на пороге возник этот самый мужчина. Он успел облачиться в штаны и, судя по едкому запаху жжёной серы, применить очищающее заклинание. Ох! Он ведь голоден. И могу спорить на жалованье гувернантки — не начинал ужинать, дожидаясь меня. Бросив взгляд на точёное мускулистое тело моего возлюбленного некроманта, я поднялась, с удовольствием наблюдая за ним.

— Ты точно в порядке? — Эдвин нервно вздохнул и встряхнул головой. Чёрные волосы, обычно собранные в тугой строгий хвост, вдруг рассыпались по плечам, и я нервно сглотнула. При свете свечей и магического светильника он выглядел как… мраморная статуя древних богов. Из тех, что украшали главную аллею королевского парка в столице.

— Даже слишком, — я медленно улыбнулась, беря его за руку. — Но сейчас мы с тобой…

— Идём ужинать, — подсказал он, мне в ответ улыбаясь. — И это не обсуждается.

Цыплёнка он проглотил без лишних церемоний почти полностью, и пирожки с поразительной скоростью исчезали. Я ковырялась в тарелке, глупо улыбаясь и не в силах отвести взгляд от Эдвина. Несмотря на мой моё возмущение, он всё же оделся. Хотя я решительно возражала. Одежда его только портит!

Наверное, сейчас самое время поговорить серьёзно. Вот наберусь смелости и всё ему выложу. Так и скажу: «Извините, милорд, но я очень сильно хочу за вас замуж!». За тебя. Эдвин. Нужно будет привыкнуть. Так странно…

Когда наш скромный ужин, разогретый с помощью простейшего заклинания, подошёл к своему логическому завершению, Эдвин вдруг помрачнел. Бледное лицо наследного аристократа словно окаменело. Он отложил медленно вилку и очень спокойно, но почему-то сиплым голосом сообщил:

— Адель… Прости меня. То, что я хочу сделать сразу же по приезду в столицу, может очень серьёзно ударить по мне и моей репутации. И тебе тоже придётся несладко. Прости, но иначе я не могу.

Льен встретил нас мелким холодным дождём, сизым туманом, лужами, шелестящими под колёсами мобиля, и утренним гулом города.

Раскладная кожаная крыша мобиля отгородила нас от непогоды, и осторожно выглядывая из-под неё, я смотрела на знакомые мне с детства улицы, мокрые стены серых домов, куда-то спешащих прохожих, закутанных в плащи и прикрытых зонтами.

С памятника королю Этебану Галлийскому стекала ручьями вода. Покойный король сурово обозревал ратушную площадь, городские голуби облепили его бронзовые плечи подобно диковинному воротнику. Это был не единственный памятник в Льене, но, пожалуй, самый любимый горожанами. Уж очень выразительно было лицо Эстебана: тоскливый взгляд, брюзгливая складка возле губ. В народе его говорили: это король, что недоволен своими потомками. Бедняга Алистер — никогда ему не получить такой любви от своих подданных.

Раньше мне казалось, что ратушная площадь больше, красивее и величественнее. Неужели дело в сером дожде? Или это я изменилась? Моё взросление продолжалось. Эдвин влиял на меня в высшей степени странно. Например, наша ночная беседа оказалась просто ошеломительной.

Я в очередной раз убедилась в бесконечном благородстве этого невероятного человека. И в уме, и в прозорливости, и… с каждой минутой я привязывалась к нему всё крепче.

— Я назову Кристофера своим сыном.

Он произнёс эти слова таким тоном, будто признался в самых страшных грехах, причём разом. Почему он сомневается во мне? Почему боится моего ответа? Я ведь так рада его словам, что вскакиваю, чтобы обнять!

— Это прекрасно! Наконец-то! — восклицаю я, буквально вскарабкавшись на колени милорда.

— Адель, маленькая, ты не так поняла, — упорно от меня отстраняясь, сдавленно бормочет Эдвин. — Я собираюсь его не усыновить, а признать своим сыном. Бастардом. Морроузом. Мальчик будет иметь право на титул и свою долю в наследстве, как старший из моих отпрысков…

На этих словах я замерла, глупо улыбнувшись. «Старший»?. Конечно же, старший! У нас ведь будут ещё дети с Эдвином! Я бы очень этого хотела.