Стр. 331. «Мир принадлежит мне. Разве Вы» (коммунисты) «утверждаете что-нибудь другое своим противоположным тезисом: мир принадлежит всем? Все – это ведь Я, да еще одно Я и т.д.» (например, «Робеспьер напр., Сен-Жюст и т.д.»).
Стр. 415. «Я есть Я и Ты есть Я, но… это Я, в котором Мы все равны, есть лишь Моя мысль… некоторая всеобщность» (Святое).
Практическую вариацию этой темы дает
стр. 330, где «индивиды как совокупная масса» (т.е. все) противопоставляются в качестве регулирующей силы «изолированному индивиду» (т.е. противопоставляются Я в отличие от всех).
Эти диссонансы разрешаются под конец в успокоительный заключительный аккорд, гласящий, что то, чем Я не владею, есть во всяком случае собственность другого «Я». Таким образом, «собственность на все» есть лишь интерпретация того положения, что каждый обладает исключительной собственностью.
Стр. 336. «Но собственность есть лишь Моя собственность, если Я обладаю ею безусловно. В качестве безусловного Я, Я имею собственность, веду свободную торговлю».
Мы уже знаем, что если в «Союзе» не уважают свободу торговли и безусловность, то этим посягают только на свободу, а не на особенность. «Безусловная собственность», это – подходящее дополнение к «обеспеченной», гарантированной собственности в «Союзе».
Стр. 342. «По мнению коммунистов, община должна быть собственником. Как раз наоборот: Я являюсь собственником и только прихожу к соглашению с другими насчет Своей собственности».
На стр. 329 мы видели, как «Société[400] делает себя собственником», а на стр. 330 – как оно «исключает отдельных индивидов из их собственности». Мы видели вообще, что был введен племенной ленный строй, самая грубая первоначальная форма ленного строя. Согласно стр. 416, «феодальный строй = отсутствие собственности», ввиду чего, согласно той же самой странице, «в Союзе, и только в Союзе, признается собственность», и признается она на том достаточном основании, «что нет больше существа, от которого кто-либо получал свое достояние в ленное владение» (там же). Это значит, что при существовавшем до сих пор ленном строе этим «существом» был сюзерен, в «Союзе» же им является société, откуда, по меньшей мере, следует, что Санчо обладает «исключительной», но отнюдь не «обеспеченной», собственностью в смысле знания «сущности»[401] истории прошлого.
В связи со стр. 330, согласно которой каждый отдельный индивид отстраняется от того, чтó «общество» не желает оставить в его единоличном владении, а также в связи с государственным и правовым строем «Союза», на стр. 369 сказано:
«Правовой и правомерной собственностью другого будет лишь то, что Тебе угодно признать его собственностью. Как только это станет Тебе неугодно, оно потеряет для Тебя свою правомерность, а над абсолютным правом на него Ты посмеешься».
Этим он устанавливает поразительный факт, что то, что существует в «Союзе» по праву, может быть ему неугодно, – таково бесспорное право человека. Если в «Союзе» существует учреждение вроде старофранцузских парламентов, которые так любит Санчо, то он сможет даже запротоколировать и сдать на хранение в канцелярию суда свое внутреннее сопротивление, а потом утешаться тем, что «не от всего можно избавиться».
Все эти положения находятся, по-видимому, в противоречии друг с другом и с действительным положением вещей в «Союзе». Но ключ к решению загадки содержится в приведенной уже юридической фикции, согласно которой там, где Санчо исключается из собственности, которой владеют другие, он якобы только приходит к соглашению с этими другими. Эта фикция излагается подробнее в следующих положениях:
Стр. 369: «Этому» (т.е. уважению к чужой собственности) «приходит конец, когда Я, предоставляя упомянутое дерево другому лицу – подобно тому как Я предоставляю другому мою палку и т.д. – не рассматриваю с самого начала это дерево как нечто чуждое Мне, т.е. как святое. Наоборот… оно остается моей собственностью, на какой бы срок Я ни уступил его другим. Оно – Мое и останется таким. В имуществе, принадлежащем банкиру, Я не вижу ничего чуждого».
Стр. 328: «Я не отступаю в испуге перед Твоей и Вашей собственностью, а рассматриваю ее всегда как Свою собственность, в которой для меня нет ничего заслуживающего уважения. Поступайте точно так же с тем, что Вы называете моей собственностью. При этой точке зрения мы легче всего придем к соглашению друг с другом».
Если Санчо запустит руку в чужую собственность, то ему согласно уставу «Союза», «намылят голову», и хотя он будет, конечно, утверждать, что такова его «особенность» – запускать руку, куда не следует, «Союз» все же вынесет решение, что Санчо позволил себе некую «свободу». И если Санчо «свободен» посягать на чужое добро, то «Союз» имеет ту «особенность», что приговаривает его за это к порке.
Суть дела такова. Буржуазная и особенно мелкобуржуазная и мелкокрестьянская собственность сохраняется, как мы видели, в «Союзе». Изменяется только интерпретация, «точка зрения», почему Санчо и подчеркивает всегда момент «уважения». «Соглашение» достигается благодаря тому, что эта новая философия уважения начинает пользоваться уважением всего «Союза». Философия эта заключается в том, что, во-первых, каждое отношение, независимо от того, вызывается ли оно экономическими условиями или прямым принуждением, рассматривается как отношение «соглашения»; во-вторых, эта философия заключается в фантазии, будто вся собственность других предоставлена им нами и остается у них лишь до тех пор, пока мы не будем в силах отнять ее у них, а если мы никогда не будем в силах, то tant mieux[402]; в-третьих, в том, что Санчо и его «Союз» в теории гарантируют друг другу взаимное неуважение, между тем как на практике «Союз» при помощи палки «приходит к соглашению» с Санчо; и, наконец, в том, что это «соглашение» есть простая фраза, так как всякий знает, что оно принято другими лишь с тайным намерением отбросить его при первом удобном случае. Я вижу в Твоей собственности нечто Мое, а не Твое; так как каждое Я поступает таким же образом, то они видят в этом нечто всеобщее, что и приводит нас к современно-немецко-философскому истолкованию обыкновенной, особенной и исключительной частной собственности.
К той философии собственности, которая господствует в «Союзе», относятся, между прочим, еще и следующие, вытекающие из системы Санчо, курьезы:
Согласно стр. 342, в «Союзе» можно приобрести собственность при помощи неуважения; согласно стр. 351, «все мы утопаем в изобилии», и Мне «нужно лишь протянуть руку», между тем как в действительности-то весь «Союз» относится к семи тощим фараоновым коровам{299}, и, наконец, Санчо «лелеет мысли», «записанные в его Книге», чтó и воспевается на стр. 374 в несравненной оде к самому себе, составленной по образцу трех од Гейне к Шлегелю{300}: «О Ты, который лелеешь подобные мысли, записанные в Твоей книге, – какая бессмыслица!» Таков гимн, который Санчо заранее декретирует самому себе и насчет которого «Союз» впоследствии «придет к соглашению» с ним.
Наконец, ясно и без «соглашения», что собственность в необыкновенном смысле, о которой мы уже говорили в разделе «Феноменология»[403], должна приниматься в «Союзе» в качестве платежного средства, как «ходкая» и «курсирующая собственность». Насчет простых фактов, – например, насчет того, что Я питаю сочувствие, что Я говорю с другими, что Мне ампутируют (resp. отрывают) ногу, – «Союз», конечно, согласится, что «чувство, испытываемое чувствующими существами, также является Моим, является собственностью» (стр. 387); также и насчет того, что чужие уши и языки, равно как и механические отношения, – тоже Моя собственность. Таким образом, накопление богатств в «Союзе» будет заключаться главным образом в том, чтобы все отношения превращать посредством легкой парафразы в отношения собственности. Этот новый способ выражения свирепствующих уже и теперь «бедствий» является «существенным средством или состоянием» в «Союзе», и он благополучно покроет неизбежную, при «социальных талантах» Санчо, нехватку в средствах к жизни.
