Стр. 277. «Если бы интерес к социальному вопросу был менее страстным и слепым, тогда люди… поняли бы, что общество не может обновиться, пока те, кто его составляют и конституируют, остаются прежними».
«Штирнер» полагает, что коммунистические пролетарии, которые революционизируют общество и ставят отношения производства и форму общения на новую основу, – а такой основой являются они сами в качестве новых людей, их новый образ жизни, – что эти пролетарии остаются «прежними». Неустанная пропаганда этих пролетариев, дискуссии, которые они ежедневно ведут между собой, в достаточной мере доказывают, насколько они сами не хотят оставаться «прежними» и насколько они вообще не хотят, чтобы люди оставались «прежними». «Прежними» они остались бы только в том случае, если бы стали вместе с Санчо «искать вину в самих себе»; но они слишком хорошо знают, что лишь при изменившихся обстоятельствах они перестанут быть «прежними», и поэтому они проникнуты решимостью при первой же возможности изменить эти обстоятельства. В революционной деятельности изменение самого себя совпадает с преобразованием обстоятельств. – Приведенная великая притча разъясняется с помощью столь же великого примера, который, конечно, опять-таки взят из мира «Святого».
«Если, например, из еврейского народа должно было возникнуть общество, которому предстояло распространить новую веру по всей земле, то этим апостолам нельзя было оставаться фарисеями».
Первые христиане = общество для распространения веры (основано в 1 году).
Первые христиане = Congregatio de propaganda fide{187} (основана anno[188] 1640).
Anno 1 = Anno 1640.
Это общество, которое
должно было возникнуть = Эти апостолы.
Эти апостолы = Не-евреи.
Еврейский народ = Фарисеи.
Христиане = Не-фарисеи.
Христиане = Не-еврейский народ.
Что может выглядеть проще?
Подкрепленный этими уравнениями, святой Макс «спокойно изрекает великое историческое слово»{188}.
«Люди, отнюдь не имея намерения развивать себя, всегда хотели образовать общество».
Люди, отнюдь не имея намерения образовать общество, сделали, однако, именно так, что развилось общество, – потому что они всегда хотели развиваться лишь как разрозненные личности и поэтому достигли своего собственного развития только в обществе и через него. Впрочем, только святому типа нашего Санчо может прийти в голову оторвать развитие «людей» от развития «общества», в котором эти люди живут, и затем фантазировать дальше на этой фантастической основе. К тому же он забыл свой, внушенный ему святым Бруно, тезис, в котором он только что поставил перед людьми моральное требование изменять самих себя и тем самым свое общество, – тезис, в котором он, следовательно, отождествил развитие людей с развитием их общества.
Четвертая логическая конструкция.
На стр. 156 он влагает в уста коммунистам, в противовес гражданам государства, следующие слова: «Не в том заключается наша сущность» (!), «что все мы разные дети государства» (!), «а в том, что все мы существуем друг для друга. Все мы равны в том, что все мы существуем друг для друга, что каждый трудится для другого, что каждый из нас рабочий». Далее, он ставит знак равенства между «существованием в качестве рабочего» и «существованием каждого из нас, которое возможно только благодаря другому», так что другой, «например, работает, чтобы одеть меня, а я – чтобы удовлетворить его потребность в удовольствиях, он – чтобы накормить меня, а я – чтобы просветить его. Таким образом, участие в общем труде – вот наше достоинство и наше равенство. – Какую пользу приносит Нам гражданство? Тяготы. А какую оценку дают нашему труду? Как можно более низкую… Что вы можете противопоставить нам? Опять-таки один лишь труд!» «Только за труд обязаны мы дать вам возмещение»; «только в зависимости от той пользы, которую Вы Нам приносите», «имеете Вы какие-то права на Нас». «Мы хотим, чтобы Вы ценили Нас лишь постольку, поскольку Мы что-нибудь Вам даем; но Вас Мы будем расценивать точно так же». «Ценность определяется делами, которые представляют для Нас какую-то ценность, т.е. общеполезными работами… Кто выполняет полезное дело, тот не должен быть ниже кого бы то ни было, другими словами: все (общеполезные) рабочие равны. Но так как рабочий стóит того, что ему платят, то пусть и плата будет равной» (стр. 157, 158).
У «Штирнера» «коммунизм» начинает с поисков «сущности»; он хочет опять, подобно доброму «юноше», только «проникнуть в то, что скрыто за вещами». Что коммунизм есть в высшей степени практическое движение, преследующее практические цели с помощью практических средств, и что разве только в Германии он, выступая против немецких философов, может заняться на минуту вопросом о «сущности», – это нашего святого, конечно, нисколько не касается. Этот штирнеровский «коммунизм», одержимый такой тоской по «сущности», приходит поэтому только к философской категории, к «бытию друг для друга», – к категории, которая затем с помощью нескольких насильственных уравнений:
Бытие друг для друга = существование только благодаря другому
Бытие друг для друга = существование в качестве рабочего
Бытие друг для друга = царство всеобщего труда, –
придвигается несколько ближе к эмпирическому миру. Мы предлагаем, впрочем, святому Санчо указать, например, у Оуэна (который ведь как представитель английского коммунизма может считаться не менее показательным для «коммунизма», чем, например, некоммунистический Прудон[189], из которого извлечена и составлена бóльшая часть процитированных только что положений) хотя бы одно место, где встречалось бы хоть слово из этих положений о «сущности», царстве всеобщего труда и т.д. Впрочем, нам незачем отправляться так далеко. В цитированном уже выше немецком коммунистическом журнале «Die Stimme des Volks», в третьем выпуске, говорится:
«То, что теперь называется трудом, составляет лишь ничтожно малую часть всего огромного, могучего процесса производства; религия и мораль удостаивают имени труда только отвратительные и опасные виды производства, не останавливаясь и перед тем, чтобы прикрасить их с помощью всевозможных изречений, как бы благословений (или заклинаний) вроде: „трудиться в поте лица“ – как божие испытание; „труд услаждает жизнь“ – для поощрения и т.д. Мораль того мира, в котором мы живем, весьма благоразумно остерегается называть трудом деятельность людей в ее привлекательных и свободных проявлениях. Эту сторону жизни, хотя и она представляет собой процесс производства, мораль всячески поносит. Мораль охотно поносит ее как суету, как суетное наслаждение, сластолюбие. Коммунизм разоблачил эту лицемерную проповедницу, эту жалкую мораль»{189}.
Как царство всеобщего труда весь коммунизм сводится святым Максом к равной заработной плате – открытие, которое повторяется затем в следующих трех «преломлениях»: на стр. 357 – «Против конкуренции восстает принцип общества босяков – дележ. Так неужели Я, весьма способный, не должен иметь никакого преимущества перед неспособным?» Далее, на стр. 363, он говорит о «всеобщей таксе на человеческую деятельность в коммунистическом обществе». И, наконец, на стр. 350, он подсовывает коммунистам ту мысль, что «труд» есть «единственное достояние» человека. Святой Макс снова привносит таким образом в коммунизм частную собственность в ее двоякой форме – в виде дележа и в виде наемного труда. Как уже в прежних своих рассуждениях о «грабеже», святой Макс провозглашает и здесь самые банальные и ограниченные буржуазные представления как свои «собственные» «проникновения» в суть коммунизма. Он доказал, что вполне заслужил честь – учиться у Блюнчли. Как типичный мелкий буржуа, святой Макс боится, что он, «весьма способный», «не будет иметь никакого преимущества перед неспособным», – хотя ему больше всего следовало бы бояться того, что он может быть предоставлен своим собственным «способностям».
