— Да, мы же все от него зависим.

В данном примере у О. также есть свобода выбора. Учитывая, что дети уже довольно большие, О. могла бы пойти работать, чтобы не быть столь зависимой от мужа, тем более что муж «вообще ничего не замечает, не только меня, но и детей». Однако такой выбор страшит О., хотя отношения с мужем она может контролировать единственным способом — к его приходу все должно быть приготовлено, и любые споры должны быть исключены. В попытке создать счастливую семью О. заводит собаку, предполагая, что собака окажется тем недостающим связующим звеном, которого ей не хватает, чтобы семья была, «как в американском фильме». Собака здесь не предназначена для выполнения роли ребенка: О. знает, что даже их общие дети не способствуют той общности с мужем, к которой она стремится. Решение завести собаку — паллиативная мера, которая уже в силу своей непродуманности (перед глазами стоит красивая картинка счастливой семьи) не может привести к решению семейных проблем.

Собака входит в коалицию обиженных мужем. Чем больше эта коалиция, тем сильнее в ней чувствует себя О. Кроме того, собака является еще и громоотводом: она, а не О. — источник неприятностей в семье. О. могла бы убирать одежду и обувь мужа, чтобы собака не могла их достать, но она почему-то этого не делает. Мы предполагаем, что неосознанно О. заинтересована в том, чтобы источник семейных проблем был в собаке. Как мы помним, раньше муж высказывал недовольство О., если она не приготовила ему ужин или перечила, то «будет жуткий скандал», теперь же недовольство мужа перенесено на собаку. О. и на работу не может выйти — конечно, дети подросли, но вот с собакой сколько проблем!

На картине семьи О. объединяет себя с детьми и отдаляет мужа. У мужа нет общих границ ни с ней, ни с детьми. Собака в пространстве листа все еще выполняет роль мостика между главой семьи и другими ее членами, но этот «мостик» соприкасается только с самой О. и никак не связан с ее мужем, т. е. символически он как бы оборван и никуда не ведет. Собака оказывается словно бы подвешенной в пространстве семьи.

Если О. решится, пусть даже в результате семейного кризиса, заставить мужа сместить фокус внимания на семью, есть вероятность, что собака сможет занять в семье свое место. Если же этого не произойдет, то, возможно, О. будет вынуждена избавиться от собаки, так как собака является дополнительным фактором конфронтации между ней и мужем, не выполняя уготовленную ей роль связующего звена.

Л. обратилась к нам в связи с тем, что ее немецкая овчарка была несколько трусовата. На наш вопрос, в чем это проявляется, Л. ответила, что собака боится ее мужа. При этом на улице собака ведет себя адекватно, не шарахается ни от прохожих, ни от других собак. Мы спросили, не мог ли муж напугать собаку, особенно в период 10–14-й недели, на который у псовых приходится сензитивный период, когда они запечатляют образы, связанные со страхом. Л. ответила, что не может вспомнить, что именно происходило в этот период (на момент обращения собаке был 1 год 10 месяцев), но по отношению к собаке муж никогда не распускал руки. Более того, он сам побаивается собаку, если не находится в состоянии алкогольного опьянения.

— В чем проявляется его боязнь собаки?

— Он опасливо проходит мимо пса, когда тот сидит около меня или около нашего ребенка. Еще он кричит на меня, чтобы я забрала ребенка от собаки.

— А в каком возрасте ребенок?

— 4,5 года. Сын и Чарли прекрасно ладят и очень любят друг друга, так что я совсем не боюсь оставлять их играть друг с другом. Чарли прекрасно слушается сына.

— Хорошо, а собака не боится вашего мужа, когда он трезв?

— Мне кажется, что нет. Чарли не слишком стремится с ним общаться, когда муж приходит с работы, он даже не встает, чтобы его поприветствовать, но и не бросается прятаться.

— А что происходит, если муж приходит не слишком трезвый?

— Обычно, когда выпьет, он становится очень агрессивным, тогда он приходит и вымещает на мне все неудачи.

— Как вымещает?

— Руки распускает. Я в такие моменты очень боюсь за сына, я и собаку-то завела, чтобы у нас с сыном был надежный защитник, но Чарли, когда муж начинает меня бить, только забивается на свое место и оттуда лает. Теперь я стала бояться, что муж убьет Чарли, потому что позавчера он сказал мне, что зарубит Чарли топором, если только услышит, что Чарли на него лает.

— Если мы правильно вас поняли, эта проблема возникла не недавно. Учитывая, что собаке скоро два года, а вы заводили Чарли, чтобы тот защищал вас и сына от мужа, то и проблеме не менее двух лет?

— Как раз позавчера было пятилетие нашей совместной жизни. Я знала, что до меня у него была гражданская жена, она его, по его же словам, бросила, но о причинах ее ухода он никогда не говорил, а я не особенно интересовалась. Мы познакомились на работе, и очень быстро, буквально через полгода, поженились. В первый раз он напился на нашей свадьбе и стал разговаривать со мной агрессивно, но руки, конечно, не распускал. Я тогда списала это на то, что он волнуется — все-таки свадьба. Потом все было хорошо до самых родов. В день рождения нашего ребенка он напился так, что все пять дней, пока я была в роддоме, не мог прийти в себя. Забирали меня мои родители, а он все отмечал рождение сына с друзьями. А спустя еще три месяца он начал приходить домой пьяным регулярно. Я терпела, просила прекратить, старалась войти в его положение — у нас однокомнатная квартира, ребенок плохо спал по ночам, а мужу рано утром на работу. Он не высыпался, злился. Конечно, по вечерам его не тянуло домой. Хотелось нормально отдохнуть с приятелями. Но чем больше и дольше я терпела, тем чаще он напивался и тем агрессивнее себя вел. Его пьяного всегда раздражал детский плач, это раздражение он вымещал на мне, но однажды очень сильно толкнул сына, когда тот расплакался. После этого я испугалась и решила завести собаку, чтобы у нас с сыном был защитник.

Мы взяли щенка, Чарли с раннего детства был очень смышленый, уже в пять месяцев знал все необходимые команды, а в год я наняла дрессировщика, чтобы обучить его защитно-караульной службе. Но у Чарли это как-то не пошло. Тот дрессировщик, который изображал бандита, стал отмахиваться от него палкой. Наверное, что-то не рассчитал и больно ударил Чарли. Он испугался и убежал. С тех пор он упирался и отказывался ходить на дрессировку и с тех же пор особенно боится мужа.

— Видимо, у Чарли возникла и закрепилась ассоциативная связь между замахом руки и последующей болью. Поэтому, когда муж замахивается на вас, Чарли убегает на свое место.

— А как заставить Чарли защищать нас с сыном?

— Боюсь, что никак. Даже если мы сумеем заставить Чарли не бояться, как только ваш муж в пылу ударит его, у Чарли вновь активизируется негативный опыт, полученный в процессе дрессировки. Кроме того, судя по всему, Чарли — не доминантный кобель, иначе он бы вряд ли прекрасно слушался 4-летнего ребенка в силу возникающей сопернической агрессии. Если же Чарли не претендует на статус доминанта, то ввязываться в драку с вашим мужем он не будет.

— Что же нам делать? Я боюсь, что рано или поздно муж меня просто покалечит.

— Наверное, радикально решать проблему с мужем, не пытаясь натравливать на него собаку.

— Ой, это так сложно все. Вы развод имеете в виду? Так это же квартиру разменивать. И что мы получим? По комнате в коммуналке? Так хоть я сама себе хозяйка на своей кухне. Потом, ребенок будет без отца расти. Нет, ну я не знаю.

В данном случае Л. боится принять на себя ответственность за свою судьбу и судьбу ребенка, предпочитая во всех бедах винить мужа.

Границы Л., ее ребенка и собаки пересекаются. Границы Л. и ее мужа соприкасаются. При этом можно видеть, что Л. ставит себя как бы между мужем и ребенком, и между мужем и собакой, являясь для них «щитом».