Дэв посмотрел на Томаса.

— И из-за этого мы все потихоньку распродаем! — горько сказал Томас. — Твоя покойница-мать никогда бы не простила тебе этого! Всю красоту, что она привезла с собой из Испании, когда стала невестой твоего отца, и даже ружья дедушки Тирни! А конскую упряжь! — Томас всплеснул руками, как будто собирался сложить ладони для молитвы.

— Я не охочусь, — сказал Дэв. — И не могу себе позволить держать лошадей.

— А что с домом? Скоро ты скажешь, что не можешь себе позволить содержать его! Локлины живут тут более трехсот лет, даже солдаты Кромвеля не могли разрушить этот дом, а ты позволяешь ему рассыпаться в пыль!

— Нужда заставляет, — отрезал Дэв.

— Вон твоя нужда! — Томас мотнул головой по направлению кинопроектора. — Только деньги жрет! А счет за электричество не плачен!

— Не сердись, Томас, — умоляла Ньевес.

— Кто-то же должен сердиться! Мы скоро очутимся на улице, а он ни о чем думать не хочет, пока есть деньги на эту треклятую штуку! — Он похлопал Ньевес по щеке. — А ты ешь свои сандвичи, будь умницей, а я положу тебе в постель бутылки с горячей водой… поговорим обо всем утром.

Ньевес вздохнула.

— Знаешь, он прав, — укорила она Дэва. — Как бы мне хотелось тебе помочь! Будь у меня деньги, я бы отдала их все тебе!

Дэв улыбнулся, улыбка была мягкая, удивительно нежная.

— Я знаю, что ты так поступила бы, guapa, а я бы тогда отдавал тебе часть доходов — если бы они были!

— Но… — фразу Ньевес прервал телефонный звонок. Она побледнела. — Это Касс! — прошептала она испуганно.

Дав взял трубку.

— Касс? Я как раз собирался звонить тебе… да, здесь.

— Скажи ей, что со мной все в порядке! — исступленно шептала Ньевес.

— Нет-нет… в полном порядке. Усталая… и голодная. — Дэв улыбнулся Ньевес. — Сейчас все хорошо… нет, я отправил ее прямо в постель.

Ньевес с облегчением вздохнула и вернулась к сандвичам.

— Думаю, что несколько дней, — говорил Дэв. Тогда я смогу привезти ее сам… если вы не будете беспокоиться.

Ньевес слышала приглушенный голос Касс в трубке, слышала смех Дэва.

— Это было бы очень мило с твоей стороны… Да, примерно через неделю… да, чудесно… мне не кажется, что Ньевес предпочтет государственное воздушное сообщение… Да, почти закончил… на будущий год, надеюсь… если найду кинопрокатчика. Ладно, поговорим потом. Как дела в Мальборо?

Он слушал, отхлебывая кофе. Потом снова рассмеялся.

— Ты — нет… Я уверен, ты использовала все возможности… Скажи Дейвиду, что мы с ним увидимся через неделю, а Хелен скажи, чтобы не беспокоилась.

Ньевес цела и здорова — и пребывает в раскаянии.

Я дам ей нагоняй завтра с утра… да… прекрасно… пока. — Он положил трубку. — Ты остаешься на моем попечении на неделю, а затем Касс пришлет за нами самолет.

Ньевес захлопала в ладоши.

— Целую неделю! — Она вскочила со стула, кинулась к нему и крепко обняла. — Спасибо, спасибо тебе!

— Теперь расскажи мне обо всем.

Он подвел ее к старому кожаному дивану, уселся сам, а Ньевес забралась на диван с ногами.

— Это ужасно! — начала она трагически. — Ты не представляешь себе.

Это ты так думаешь, подумал Дэв, вспоминая длинные и подробные письма Дейвида.

— Она жуткая, Дэв! Жуткая! Холодная, жесткая и… неумолимая! Все изменилось с тех пор, как она появилась… Все испортилось.

— Это, конечно, не из-за нее, — мягко возразил Дэв. — Это все сделал твой дед.

Какое-то время Ньевес выглядела обескураженной, затем запротестовала:

— Но она совсем не похожа на него! Он был такой теплый, такой любящий… Он был как огонь, а она — как глыба льда! Он притягивал, а она отталкивает. — Глаза ее наполнились слезами. — Почему он так поступил, Дэв? Он что, не любил меня? Мне казалось, что любил, и он знал, что я его люблю. И ведь он совсем не знал ее. Она такая же чужая ему, как и всем нам. Ты не представляешь, каково это — везде видеть ее, куда ни посмотришь. Все стало не такое. Все ходят на цыпочках — даже Касс! — Лицо ее сморщилось, голос сломался. — А папа… Он ходит вокруг нее и не сводит с нее глаз, смотрит, как на божество… — Видя ее обиду и возмущение, Дэв протянул к ней руки и обнял ее, а она свернулась у него на руках, точно брошенный щенок. — Я так несчастна… Я просто больше не могла вынести, а кроме тебя, мне не к кому обратиться. — Она заплакала горькими слезами. — Если бы ты только знал…

Но Дэв знал довольно много. Благодаря длинным, подробным письмам Дейвида и фотокопии досье, составленного Ричардом Темпесом, он знал совершенно точно, что произошло в Мальборо. Разумеется, глазами Дейвида Боскомба, который был неспособен увидеть что-либо, кроме Элизабет Шеридан. Дейвид, человек слабый, всегда стремился к сильным женщинам, получая некое мазохистского толка удовольствие от того, что не мог отважиться на большее, чем обожание издали, соответствовавшее его в высшей степени романтической натуре. А женщины всегда смотрели на него сверху вниз со своих пьедесталов.

Дэву всегда казалось, что Дейвид опоздал родиться на несколько столетий. Он принадлежал тем временам, когда цвела куртуазная любовь, когда странствующие жонглеры изливали страсть в стихах и песнях. Дейвид же изливал свою в письмах Дэву. Было очевидно, что его вдохновение ожило с пришествием дочери Ричарда.

Которая, размышлял Дав, должна быть чем-то особенным, чтобы разжечь такой огонь. Если, конечно, это не все тот же Ричардов рецепт. Если бы на ее месте был я, думал Дав, обнимая Ньевес, я бы тоже был начеку. Потому что именно я оказался бы причиной довольно болезненной — причем безо всякой анестезии — операции, проделанной моим «отцом» над всем семейством.

Она и должна держаться спокойно и контролировать себя, потому что те, с кем она имеет дело, ведут себя совсем по-другому. Она оказалась во рву, полном оголодавших львов.

Он припомнил ее досье, подробности ее жизни, ее привычки, ее пристрастия, ее друзей. Судя по всему, она жила как монашка. В списке адресов, в перечислении, где она жила и с кем, ни разу не упоминалось мужское имя. Вообще никаких отношений с противоположным полом. Неудивительно, что она кажется лишенной человеческих черт. Но Ричард Темнеет решил вытащить ее из добровольного заточения и ввергнуть в этот ад. Почему? Вот загадка, решил он, причем захватывающая. Интересно будет взглянуть своими глазами на эту странную, нечеловечески холодную женщину. Он встречал разных женщин, но такой еще нет…

Ньевес пошевелилась, зашмыгала носом, вытерла глаза и высморкалась.

— Я знала, что ты поймешь, — послышался счастливый вздох. — Я так рада, что приехала.

— Я тоже, — улыбнулся Дэв, синие глаза взглянули на нее, и она затрепетала. — Но тем не менее ты заставила волноваться людей, которые любят тебя.

Ньевес опустила голову и уставилась на обтянутые джинсами колени Дэва.

— Я собиралась позвонить им, как только доберусь сюда, — пробормотала она.

Дэв приподнял ее подбородок, а она ухватила его руку обеими руками и доверчиво прижалась к ней щекой, отчего Дэву определенно захотелось проломить Дейвиду башку.

— Убежать — это не значит разрешить проблемы, — сказал он мягко, но так серьезно, что она замерла. — Нужно встретить их без страха и схватиться с ними — так поступают взрослые. — И это вновь напомнило ему Дейвида, который не был на это способен.

— Мне очень жаль, — потерянно произнесла Ньевес.

— Обязательно скажи это им, когда будешь звонить — да, да, непременно. — Она взволнованно кивала. — Прежде всего своей тете Хелен. Касс сказала мне, что она очень расстроилась.

— Но я тоже, — простонала Ньевес.

— Как и все остальные, — безжалостно сказал Дэв. — А теперь, я думаю, тебе пора в постель.

При звуках этого слова Ньевес тихонечко зевнула.

Побег потребовал всех ее сил, и сейчас, наплакавшись, она чувствовала, что ноги не держат ее. Приятно было сознавать, что она поступила правильно. Хотя правильно только по отношению к себе, подумала она виновато.