— Прямо с тенниса?

Дан пропустил ее слова мимо ушей. Он все еще был в легком кашемировом смокинге, небрежно — такой небрежности учатся годами — сидевшем на его широких плечах.

— Я приехал, как только получил телеграмму, — сказал он без каких-либо вступлений. — Как это случилось?

Касс мазала маслом свежеиспеченный круассан и торопливо рассказывала:

— У него случился удар. Вчера вечером, когда он спускался к ужину. Упал как бревно. И скатился по лестнице до самого низа. Когда Мозес подбежал, он был уже мертв.

Она откусила круассан.

Взгляд ярких, светлых, словно выписанных акварелью глаз действовал на нее подобно холодному душу, но она стиснула зубы, сдерживая дрожь, и подумала, что никакие фотографии в «Таун энд Кантри» не способны верно передать его внешность. Они не в силах полностью воспроизвести его стройность, рост, блеск глаз, глянцевый отлив тонких льняных волос, весь его облик греческого бога, его легендарное обаяние и привлекательность (он был смертельно опасен уже за сто шагов) или его репутацию, которая опережала его. Касс не опасалась его лишь в хорошей машине, которую он вел с безумной скоростью, а дорога целиком поглощала его внимание.

Дан прислушивался к ее голосу, присматривался к васильковым глазам. Касс была сама не своя сегодня утром. Ну, разумеется, подумал он снисходительно, когда человеку приходится зарабатывать себе на жизнь… Особенно если платить теперь будет он.

— Бедняжка Касс, — произнес он медовым голосом, а она напряглась в ожидании удара. — Осталась без работы, верно? И что же наша несчастная Касси собирается делать?

Поднося чашку к губам, она непроизвольно подняла на него глаза.

— Пока не знаю… может быть, взяться за мемуары?

Мне известны совершенно убийственные истории. А назвать как-нибудь вроде «Тайны секретарши» или «Тридцать лет с Ричардом Темпестом». Наверное, следует воспользоваться тем, что память у меня слоновья.

Дан окинул ее взглядом, и она остро ощутила свои лишние тридцать фунтов.

— Да и не только память…

Он сбросил смокинг на стул, придвинул себе другой и уселся за стол напротив нее.

— Скажи-ка мне, — произнес он ободряющим тоном, — что сейчас происходит? Где кто?

— Хелен наверху, в полной прострации, Харви в порядке и, как обычно, при ней. Дейвид проводит время в обнимку со своим дружком «Джеком Дэниэлом», ну а я, как обычно, нахожусь в распоряжении тела.

Улыбка Дана заставила все ее существо встрепенуться.

— Прекрасно, если ты при этом занимаешься тем, что украшаешь гроб. А остальные?

— Еще не приехали. Марджери в Венеции, Матти в Сиднее, Ньевес в своей школе, а Харри дома, в Тоскане.

Я разослала телеграммы.

— Не проще ли было позвонить?

— А ты смог бы сказать об этом Матти?

Дан еле заметно повел плечами.

— Я понимаю тебя. А Хелен? Как она восприняла?

Уголки губ Касс опустились.

— Свалилась, как обычно.

Дан протянул ей свою чашку.

— А Ричард? Что с ним было? Он болел?

— Нисколько. Все шло как всегда. — Касс взялась за кофейник. — Вчера утром мы прилетели из Нью-Йорка. Во второй половине дня он сыграл с Харви в гольф. Перед ужином мы просмотрели одну очень неплохую статью. Не было никаких признаков болезни.

Все произошло совершенно неожиданно.

Касс громко щелкнула пальцами, Дан вздрогнул, кофе выплеснулся из чашки ему на руку.

— Примерно так.

Она невинно улыбнулась Дану, вытиравшему руку, затем, откинувшись на спинку стула, потянулась за первой из своих шестидесяти за день сигарет. Ее ногти были обкусаны до мяса, пальцы — желтые, как у всех заядлых курильщиков. Дан поднес к ее сигарете зажигалку. Придержав его руку, чтобы прикурить, она заметила:

— Красивая вещица. Подарок?

— От обожательницы.

— Еще не перевелись?

Его ответная улыбка была совершенно безмятежной, он опустил зажигалку в карман и мягко сказал:

— Ты выглядишь усталой, Касс.

Это означало — старой. Так, впрочем, и есть, подумал Дан без малейшего сочувствия. Никому не приходило в голову задумываться над тем, сколько лет Касс, но сегодня она выглядела на все свои пятьдесят два — пятьдесят три? — года, если не больше. Ее обычно румяное лицо побледнело и осунулось, а снежно-белая копна волос, всегда напоминавшая пышную хризантему, сегодня походила на привядший пучок салата. Под глазами залегли тени, а на переносице остались от очков красноватые вмятины. Она снова принялась грызть ногти. Да, подумал он в предвкушении удовольствия, дом, милый дом.

— А где он сейчас? — спросил Дан.

— Наверху. Хочешь взглянуть на останки? Уверяю тебя, они совершенно целы.

Дан пожал плечами.

— Спасибо, нет. Я предпочитаю помнить, каким он был.

На него взглянули чистые синие глаза Касс.

— Видит Бог, у тебя есть резоны.

Ответом ей был ледяной взгляд.

— Кстати, как ты узнала, где я? — спросил он небрежно.

— Перестань… ты прекрасно знаешь, Ричард всегда знал, где ты… и чем занимаешься — в частности, в твоем доме в Вирджинии (не думай, что я не оценила ироничности названия). Следить за тобой — да и за всеми — входило в мои обязанности.

Его губы раздвинулись в улыбке.

— Вот почему ты так рьяно их исполняла.

Он рассмеялся, увидев ее реакцию, и пропел приятным баритоном:

— Но времена прошли…

— Вот это меня и беспокоит, — произнесла Касс с горечью.

А меня — нисколько, подумал Дан, с удовольствием глотнув превосходного кофе.

Получив телеграмму и решив, что это отказ кого-то из приглашенных приехать, он сунул ее в карман, занятый другими, более важными делами — наподобие старого, с зернью, черно-белого немого кино, повествовавшего о том, как испуганного десятилетнего мальчишку насиловал верзила необъятной толщины. И до самого конца фильма, когда раздался смех и аплодисменты, Дан не вспоминал о телеграмме. Его партнер, сидевший рядом, не сводил с него взгляда.

— Что, плохие известия?

— Умер мой отчим.

Дан прочитал в глазах молодого человека не только сочувствие, но и острую зависть.

— «Король» Темпест? Господи, какая жалость… да, это был человек… последняя живая легенда.

А теперь мертвая, злорадно подумал Дан. Умер!

Обуреваемый восторгом и торжеством, он смял телеграмму. Умер!

— Мне надо ехать.

— Боже мой, Дан! — в голосе юноши слышалась паника. — Ты же не бросишь меня им всем на потребу!

Несколько голов с любопытством повернулись в их сторону. Дан потянул юношу к огромным, во всю стену окнам, за которыми открывался изумительный пейзаж: серебристый пляж, отливавшая серебром поверхность моря, безоблачное серебряное небо. Шторы не были нужны. На острове стоял только один дом, который был куплен именно за свою уединенность.

— За три дня они все разнесут! — в ужасе продолжал юноша.

— Ну пусть разнесут. Пускай делают, что хотят, пока держат язык за зубами. Ты знаешь, как их заставить, ты ведь не раз видел, как я с этим справляюсь.

— Тебя-то они слушаются! Ведь ты такой же, как они… Я не принадлежу к их классу.

— Какие могут быть классы у голых людей. Один секс. Нагота позволяет ничего не скрывать. За этим они сюда и приезжают.

— Но мне никогда не приходилось самому управляться с подобным сборищем.

— Ну и что же? Считай, что этот бал даешь ты. Ты справишься. Кто не играет по нашим правилам, тот выходит из игры. Они все знают об этом. И знают, что будет, если они нарушат правила.

— Но, Дан…

— Все, что требуется — это твердая рука. Причем неизменно в мягкой бархатной перчатке.

Однако он, по обыкновению, сам удостоверился, что все идет как надо. Впервые дом останется без него, без церемониймейстера. Благодаря его имени и репутации дом наполнялся гостями, а список жаждущих попасть сюда был заполнен на год вперед. Он тщательно отбирал участников своих оргий. Его сластолюбцы-гости должны были быть богатыми и иметь красивое лицо и тело. Таким образом, каждый знал, чего ждать, и никто не был разочарован. Его положение как пасынка Ричарда Темпеста, чудесное поместье Мальборо на островке Темпест-Кей и доступ (как они полагали, а он не разуверял их) к огромным деньгам давали ему большую власть.