Пока Марина стелила постель и готовила вечерний чай, Вера присмотрела себе томик Набокова. Открыла и ахнула, увидев в оглавлении опубликованную "Лолиту". Об этой книге говорила учительница литературы. И Вере очень хотелось узнать, почему книгу так долго запрещали.

Вера ещё раз спросила разрешение взять книгу. Марина улыбнулась, одобрительно кивнула на том Набокова и сказала, что это первое издание в Советском союзе, увидевшее свет после снятия запрета.

Вера вцепилась в том и пропала за чтением до утра.

Поспав несколько часов Вера помчалась на Херсонес. Как Вера и представляла в мечтах: она ходила по знакомым тропам древнего города, заходила "в гости" к тем, кто когда-то очень давно здесь жил. Потом Вера пошла купаться.

Когда она уже вышла из воды, внезапная резкая головная боль "прострелила" левый висок. Шатаясь, она еле дошла домой к Марине.

Увидев бледную Веру, Марина дала ей обезболивающее и заставила лечь в постель.

Закрывая глаза Вера увидела то, что хотела увидеть каждую ночь все предыдущие полтора месяца: лесную избушку Мири.

С момента когда Мири нашла Геллера прошло всего несколько дней… За это время у Веры прошло больше месяца.

***

Несколько дней Мири разрывалась между чужаком и ранеными жителями в деревне. Обеспечив деревенских необходимыми запасами лечебных мазей и отваров Мири, наконец, смогла полностью посвятить себя раненому незнакомцу.

В обмен за снадобья для деревенских, Мири попросила рожок для кормления детей и бутыль вина. Это был первый раз, когда Мири попросила то, что ей было нужно. А не то, что ей давали в благодарность. Рожок был нужен, чтобы кормить раненого чужака, а вино для того, чтобы помочь восполнить потерянную кровь. Жители удивились просьбе, но дали то, что просила Мири.

Обработав мелкие ранения, Мири взялась за серьезную рану на бедре. Там отверстие от пули было сквозным, а вот в плече… Мири чувствовала что-то чужеродное. Напоив чужака из рожка, заранее приготовленным сонным отваром, Мири ножом достала круглую пулю. И уже потом зашив раны, наложила повязки с заживляющей мазью.

Несколько дней мужчина бредил от лихорадки и говорил что-то на непонятном языке. В такие моменты Мири поила незнакомца снадобьями и сбивала жар примочками.

Наконец, в один из дней лихорадка спала и чужак открыл глаза.

Незнакомец что-то спросил, но Мири никогда не слышала таких слов. Язык, на котором говорили жители деревни, немного отличался от той речи, на которой говорили Мири и Гюли, но она быстро научилась понимать их. Из слов молодого чужака она не понимала ничего.

Придётся учиться общаться.

Мири приложила руку к груди:

— Мири, — и жестом показала на него.

— Геллер, — глухо ответил незнакомец. И после паузы спросил, с трудом выговаривая слова, — ду бист эн Энгель?*

Мири показала жестами, что не понимает. Потом так же, жестами показала на чашку с водой и ложку:

— Пить? Есть? — И жестом предложила выбрать.

— Тринкен… вассер*… — глухо проговорил Геллер и показал здоровой, но сильно ослабшей рукой на воду.

Постепенно Мири запоминала слова из нового для неё языка. Там, где не хватало слов, они дополняли разговор жестами. С каждым днём они всё лучше понимали друг друга.

Первое время Геллер чувствовал постоянное смущение. Когда он очнулся, обнаружил себя раздетым, укутанным в лоскутное одеяло и какую-то меховую накидку из заячьих шкур.

И только значительная потеря крови и бледность, скрывала горящие от стыда щёки, когда Мири промывала раны и меняла повязки. А когда Мири легко, непринуждённо и невероятно естественно сменяла грязные пелёнки, Геллер был готов провалиться от стыда под землю. Но не мог. Через боль и стыд он с благодарностью принимал ухаживание Мири, злясь на себя и своё лежачее положение.

И тем не менее, несмотря на боль, лихорадку и тяжёлое состояние, Геллер ловил себя на мысли, что он счастлив. Он счастлив и спокоен в этом тихом домике, затерянном в неизвестном месте. Ему было приятно исподтишка наблюдать за Мири. Полузакрыв глаза он с восхищением смотрел, как стройная фигурка Мири порхает по маленькому домику, занимаясь своими обычными делами, что-то напевая на непонятном, чужом языке.

Иногда Мири исчезала за дверью. Геллер оставаясь один, слушая далёкие, приглушённые стенами, лесные звуки и вдыхал пряный запах трав, которыми маленький лесной домик пропитался насквозь.

По возвращению Мири всегда жестами, или обрывками уже выученных фраз, рассказывала где была: в лесу, или в деревне.

Геллер потерял счёт времени, но обратил внимание на периодичность походов в деревню.

Когда Мири разрешила Геллеру встать и выйти на улицу, лес встретил его началом золотой осени. По примерным подсчётам Геллера, он провёл в лесной избушке около месяца. Хотя, возможно и дольше.

И снова Геллер ловил себя на мысли, что он счастлив. Он счастлив просто сидеть на крыльце лесной избушки, наблюдая как Мири кормит и выгуливает его кобылу, как общается с собакой, как раскладывает травы на солнце, как растирает в небольшой ступке порошки…

Постепенно Геллер стал помогать Мири. Это тоже произошло само собой. Вообще, Геллер заметил, что много событий в лесной избушке происходят сами собой. Первое время, Геллер на все попытки помочь, слышал от Мири только строгое и беспрекословное "нихт". А потом, Мири сама показывала жестами, что нужно сделать: принести воды из ближайшего ручья, или нарубить дров.

А ещё Геллер мечтал. В своих мечтах он видел Мири в красивом платье, украшенном жемчугом и тончайшим кружевом, танцующей с ним на балу. Он представлял, как Мири будет красиво выглядеть с диадемой в высокой причёске… Как её стройная фигурка будет великолепно смотреться в пышном платье… Как Мири, на правах хозяйки, будет лучиться улыбкой и будет благосклонно кивать головой прибывающим гостям…

А потом Геллер опускался с небес на землю и видел странную девушку, в яркой цыганской одежде, резко контрастирующей с её светлыми волосами, и понимал что… Мир Мири — это лес! Здесь она своя, здесь она знает каждое дерево и каждую полянку, а в высшем обществе Геллера, Мири, скорее всего будет чувствовать себя неуверенно.

И тем не менее Геллер продолжал мечтать…

*Примечание автора. Слова на немецком: Ду бист эн Энгель? — Ты ангел?

Тринкен… вассер — пить, вода.

***

Лёгкое прикосновение к плечу пробудило Веру от полного идиллии сна. Вера приоткрыла глаза и увидела Марину:

— Марина, пожалуйста, ещё полчасика!

И Вера снова погрузилась в сон. Но… Вера вернулась не тот момент, на котором остановилась… а перенеслась на некоторое время вперёд.

***

С первым снегом Мири поняла, что Геллер уже достаточно окреп, чтобы вернуться к своей жизни и… навсегда покинуть её лесную избушку.

В один из вечеров Мири, со свойственным ей тоном, не терпящим возражений, чётко проговаривая слова сказала:

— Геллер… мус… геин… морген… ауф имма*…

Геллер был готов и… одновременно не готов слышать это. В порыве эмоций, он подошёл к Мири и обнял её со спины, вдыхая запах её волос. Потом заговорил, очень быстро, по-немецки, по другому он не мог:

— Мири, ангел мой, я вернусь! Ещё не знаю как и когда, но я придумаю способ… я найду любую возможность, чтобы приехать и забрать тебя с собой… Просто жди меня, мой Ангел… Пожалуйста, подожди немного… Я вернусь! Я не смогу больше жить без тебя… Ты — мой Ангел! Моё сердце останется здесь с тобой…

Мири стояла, боясь пошевелиться, чтобы не нарушать эту минуту. Значения многих слов, которые говорил Геллер, она не понимала. В эти минуты она слушала сердцем, которое отбивало ритм: "я вернусь за тобой… я вернусь… их комэ видэ*…"

На заре следующего дня, Мири, предварительно завязав Геллеру глаза повязкой, отвела его к выходу из леса. Тихонько что-то сказала кобыле на ухо. Затем, после легкого хлопка Мири по крупу, кобыла понесла Геллера к деревне…

А Мири в сопровождении Тото пошла к своей лесной избушке…