— Детка, ты что же убегаешь от своего денежного мешка? Тебе разве неизвестно, что проститутка отрабатывает свое содержание в кровати, раскинув ноги и прикладывая все усилия к тому, чтобы «папик» остался доволен? Тебя всему учить придется?

— Леша… — это было писком брошенного щенка. А сама я… жалкая, уже разбитая и покоренная в самом начале битвы. — Я ведь люблю тебя… какие деньги? Не надо на меня ничего тратить, только не выгоняй, не отталкивай…

Если до этого он был в бешенстве, то после моих слов, ярость осталось его единственным ведущим чувством.

— Любишь значит? — говорил и шел ко мне. Уже зная, что я не убегу, также точно, как это было понятно и мне. Весь бурля от злости, с побелевшим лицом и глазами, которые могли сжечь дотла кого угодно, он поравнялся со мной, схватил за руку и потащил к кровати. — И готова это доказать, разведя свои коленочки?

— Это не доказательство любви, это совсем другое.

Он засмеялся. Весело так, как будто услышал самый веселый анекдот, который только может быть. А мне хотелось разрыдаться, только слез все еще не было. Возможно, я действительно исчерпала свой лимит на несколько лет вперед. И от этого мой страх уходил. От обиды — за его недоверие и собственной злости — на свою слабость.

— Я тебя люблю, понимаешь? Но доказывать это в постели бессмысленно. Каждая может спать, но не каждая будет любить. И твои деньги тут не при чем.

Смех резко оборвался. Он смотрел на меня и было ощущение, что задумался о моих словах. Появилась надежда, маленький лучик, что смогу его убедить, смогу доказать.

— То есть, если сейчас я решу тебя трахнуть, ты откажешься и это будет проявлением твоей любви?

И разбился. Он обдумывал не мои слова и даже, не то, что произнес сам. Это стало понятно, еще раньше, чем я придумала, как ему ответить.

— Хорошо. Уговорила. Хочешь доказывать — вперед. Когда там был наша последняя встреча «влюбленных»? Два месяца назад? Хорошо. От года осталось десять месяцев, то есть примерно триста дней. Вот мои тебе условия: завтра же и духа твоего не будет в этой квартире. Ты можешь взять минимум своих вещей, я даже дам тебе денег на первое время. Твоя задача — устроиться в этой жизни. Докажи мне свою любовь.

Такого поворота я никак не ожидала. Он предлагает мне доказать свою любовь тем, что я устроюсь на работу? Триста дней без него, а потом что? Я получу свою награду, его уважение и веру в мои чувства?

— Только помни, детка. Твои слова, что доказательство любви не в постели, верно? Ну так вот, если ты «честная» девочка, то это верное утверждение. А вот если все же проститутка, с «ликом светлым», то все ложь. Так что, готова поспорить или сразу признаешь мою правоту.

Мы стояли так близко рядом с кроватью, что я не сомневаясь опустилась на нее, лишившись равновесия от его предложения. В чем подвох? Откуда это желание проверить меня? И есть ли у меня иные варианты доказать честность моих чувств? Смешно. Раньше мужчины доказывали свои намеренья, а теперь, мне придется делать тоже самое. Но имею ли я право отказаться от единственной возможности убедить его, что он не прав?

— Я согласна. Триста дней, десять месяцев. За это время, ты убедишься, что я могу жить и работать без поддержки мужчины и что моя любовь — только к тебе, а не к твоим деньгам.

Алексей смотрел прямо мне в глаза и где-то в глубине мне виделись отголоски эмоций, скрытых от меня, но таких нужных. А после просто развернулся и пошел к входной двери. Остановился только на минуту в прихожей, замешкавшись, а потом что-то бросив на пол.

— Детка, если уедешь из города — ты проиграла. Если будешь зарабатывать своим телом — проиграла. Если обратишься ко мне — проиграла. До встречи через год. Ах да, через десять месяцев или все же год? Лучше год, для ровного счета.

Это были его последние слова, прежде чем он вышел из квартиры, аккуратно закрыв за собой дверь. Когда я дошла наконец-то до прихожей, то поняла, чем была вызвана его задержка: он доставал деньги, чтобы потом просто бросить их на пол, унижая меня еще и этим. Один год, отсчет пошел.

Я перекатываю на языке последние капли, стараясь ничего не упустить, все заглотнуть. Ощутить самые малейшие оттенки вкуса. Порой мне кажется, что это единственное удовольствие, которое осталось в моей жизни. Речь не идет об алкоголе, абсолютно нет. Всего лишь о каплях кофе. В банке больше ничего не осталось, после того как остатки были залиты кипятком. Да что там говорить, в эту же небольшую, жестяную банку закинула и такие же остатки сахара. И даже не возникло мысли перелить в чашку. Зачем? И дело не в экономии, в моем положение уже об этом думать глупо: сохранять деньги и «разумно» их тратить, можно только в одном случае — когда они есть. А в моих карманах уже давно не было такой роскоши. Курить и то пришлось бросить, даже самые дешевые сигареты требуют постоянного, каждодневного похода в магазин и очередной траты. Более десяти лет курения и вот наконец-то бросила. И сразу почему-то вспомнилось, как Алексей спрашивал, давно ли я стала «заядлой курильщицей?» Теперь я могла бы ответить, что курила много лет, но никогда это не становилось по настоящему наркоманской страстью. Никогда кроме последнего года, когда сигареты стали одной из моих маленьких и таких теперь нечастых радостей. А теперь рассталась и с этим и отнюдь не из-за беспокойства о здоровье или общественной пропаганды, просто не на что было купить пачку сигарет. Также, как и кофе, сахар… как что угодно, кроме опостылевших круп. Никогда в жизни кажется так не мечтала о небольшом кусочке рыбы. Или шоколада. Чего угодна, кроме пшена, риса и гречки. Да и те были такого качества, что пришлось вспомнить о роли Золушки, перебирая крупы, перед тем как варить. Как можно было до этого докатиться?

Но я знаю ответ. С собственным, таким сладким для меня самообманом я закончила уже очень давно. В момент, когда признала, что мне ничего не нужно, кроме него, его любви. И если придется голодать, чтобы доказать — это будет сделано. Если ему наплевать, он забыл и даже не вспомнит о заключенном между нами соглашение — значит и в этом судьба. Жизнь учит очень многому, в том числе и тому, что порой стоит забыть про себя, поставить все что есть, возможно, проиграть в конце, но рискнуть. И я шла на это, тогда еще в иллюзии своей детской уверенности, что одного только упорства, замешенного на упрямстве вполне может хватить. Тот самый самообман. Нужно ли было теперь винить саму себя за это? Сколько бы этот вопрос не звучал в моей голове, ответ каждый раз неминуемо был один: да.

Иногда мне хотелось иного, но теперь, уже осматривая осколки своей жизни трезвым взглядом, я понимала и другое — моя вина проистекала из моей любви. Каждый кусочек моей дороги, сложенной как выяснилось из старых досок, вел меня к нынешней ситуации. Та сила чувств, с которой я отдалась во власть Алексея, была также тем стержнем, что не позволил мне сдаться. Теперь мне отчетливо было видно, что нельзя быть сильной, упрямой и любящей, если внутри нет огненных страстей. Конечно, мне и в голову не могло прийти претендовать на место человека, ведущего за собой других, но я точно знаю, что в каждом, за кем идут толпы, эта страсть присутствует в полной мере. Мне суждено было стать ведомой — своей любовью к мужчине, но я не могла об этом пожалеть даже теперь.

А в голове, как и год назад все еще звучали его слова: «Все вы любите тех у кого есть деньги. Как долго ты проживешь в монахинях, если тебя всего лишить. Сколько потребуется времени, чтобы ты начала продавать свое тело?» Сейчас я поражалась только тому, что не поняла еще тогда, что значат его слова. Одним только словом «всего» — он выразил будущее, уже распахнувшее свои двери мне на встречу. Работа, друзья, деньги. Работы, друзей, денег. Хотя было бы ложью сказать, что он прошелся по моим финансам. Наоборот, изначально он дал достаточно много, чтобы живя экономно, можно было протянуть и год. Вот только я не сообразила, что Алексей позаботиться о том, чтобы я не нашла работы, иначе сложно объяснить, почему везде получала отказ. И когда поняла всю насмешку его игры, у меня оставалось слишком мало, чтобы дожить до того дня, когда был заключен наш договор. Даже при самой жесткой экономии, оставался еще один месяц, который предстояло провести на улице или еще черт знает где.