Александра превратилась в изваяние, она боялась даже дышать — сделай бедняжка это, и обязательно упала бы в обморок или сорвалась на рыдания. Тошнота то и дело подкатывала к горлу, казалось, она совсем утратила способность думать и чувствовать. И тут до Александры донеслись звуки шагов Клервуда, стремительно удалявшегося прочь. Взбешенный герцог одним ударом распахнул двери, которые с оглушительным грохотом ударились о стены. Но на лице Александры не дрогнул ни один мускул, даже ресницы не опустились — она так и сидела на кресле до тех пор, пока его шаги не стихли. Только тогда несчастная рассеянно перевела взгляд на клочок бумаги, лежавший на коленях.

Клервуд выписал чек на пять тысяч фунтов.

Горло вдруг мучительно сжало спазмом, и, задыхаясь, она рухнула на колени, не в силах терпеть терзавшую сердце боль. Борясь с рвущимися из груди рыданиями, Александра мучительно извивалась на полу. Преодолевая судороги, охватившие все тело, она схватила чек и порвала его в клочья.

Обратная дорога в Эджмонт Уэй казалась бесконечной. Александра держалась из последних сил, стараясь не плакать, и по прежнему боролась с никак не желавшей отступать тошнотой. Она все еще пребывала в состоянии шока. В сознании настойчиво всплывали все мгновения прошедших дня и вечера: Александра вспоминала Клервуда, распластавшегося сверху, нежно улыбавшегося ей, который потом с издевкой бросал чек и советовал использовать деньги для покупки приданого. Его подозрения и несправедливые упреки больно ранили, и страданию, казалось, не было конца…

Оглянувшись через плечо, кучер посмотрел на Александру:

— Мисс? Мы будем в Эджмонт Уэй через несколько минут.

Это замечание резко вывело ее из печальной задумчивости, заставив вернуться в новую суровую действительность — печальную жизнь, в которой Александра разрушила не только свои собственные перспективы, но и будущее младших сестер. Осознав это, она мучительно напряглась каждой частичкой своего тела.

Никто и никогда не должен узнать, что произошло сегодня. Александра ехала в своей карете, запряженной Эбени: кучер собирался вернуться в Клервуд на лошади, привязанной к экипажу. Никто не должен был заметить, в который час она вернулась домой, где то пробыв одна весь день, — это было чревато ненужными расспросами. Но Эджмонта, как обычно, наверняка не было дома, так что Александре пришлось бы солгать только сестрам. Она закрыла глаза, не в силах допустить до сознания всю безысходность собственного положения. Разумеется, ее ужасное поведение способно породить только новую ложь.

И о чем только она думала… Да ясно о чем: она считала Клервуда прекрасным принцем, своим принцем.

Острая боль пронзила грудь Александры.

Через несколько минут кучер был уже на пути в Клервуд. Ее карета проехала по маленькой, изрезанной колеями дороге и остановилась возле дома. В гостиной горел свет, и Александра поняла, что сестры ждали ее там в волнении. Судя по всему, было уже около десяти вечера. Когда она вышла из повозки и приготовилась вести Эбени в конюшню, парадная дверь распахнулась, и из дома, кутаясь в шали, выбежали сестры.

— Где ты была? — настойчиво спросила Кори, ее глаза лихорадочно горели тревогой. — Мы так беспокоились о тебе!

— Тебе следовало послать нам записку, — упрекнула Оливия и сообщила: — Отец дома, но он заперся в кабинете с двумя друзьями, и они пьяные.

У Александры внутри все сжалось. Им нужно как можно быстрее отвести Эбени в конюшню, а потом она, возможно, смогла бы прокрасться внутрь — в этом случае отец не узнал бы, что она приехала домой так поздно.

— Вы поможете мне выпрячь и накормить коня?

— Конечно, — отозвалась Оливия, пристально глядя на нее. К счастью, на улице было темно, и Александра знала: средняя сестра ни за что не догадается о постигшем ее несчастье.

Кори повела мерина в конюшню, Александра и Оливия двинулись за ней. Александра была благодарна сестрам за то, что те не докучали ей расспросами, но понимала, что их молчание будет недолгим.

Оказавшись в маленьком, на четыре стойла, сарае, Кори зажгла керосиновый фонарь. Александра поспешила к Эбени, чтобы ни одна из сестер не смогла увидеть ее лицо, и принялась тщательно отстегивать упряжь. Она надеялась найти в душе хоть каплю хладнокровия, чтобы спрятать свои истинные чувства за непроницаемой маской.

Оливия провела Эбени в стойло и обернулась к старшей сестре:

— Что случилось?

Александра попыталась улыбнуться, но лицо лишь исказилось мукой.

Увидев ее в мерцающем свете фонаря, чуткая Оливия в ужасе вскрикнула:

— Что он тебе сделал?

Александра обхватила себя руками, чувствуя, как подступают предательские слезы. Если бы она сейчас потеряла самообладание и разрыдалась, сестры утешили бы ее. Но они никогда не должны были узнать, что произошло.

— Вы были правы. Он питал бесчестные намерения, и я поняла, что не могу опуститься на его безнравственный уровень.

Александра закрыла глаза, лихорадочно думая о том, какой безнравственной была на самом деле.

Оливия подбежала к сестре и крепко обняла ее:

— Что то произошло. Я чувствую.

Сейчас Александра была не в состоянии придумать ни одного мало мальски приемлемого объяснения. Она выскользнула из рук Оливии.

— Я измучена. Мне нужно отдохнуть, — еле слышно произнесла Александра и направилась к выходу из конюшни.

Но Оливия настырно следовала за ней по пятам.

— Ты не можешь вернуться домой с таким видом — растрепанная, потерянная, будто потерявшая рассудок, — а потом просто сбежать от нас!

Но Александра уже мчалась по двору, не в силах объясняться с сестрами, желая побыть в одиночестве. Увы, стоило ей схватиться за ручку входной двери, как до ушей донесся громкий мужской смех. Она помедлила, набираясь решимости, и зашла в дом.

Отец стоял в холле, надевая пальто, в компании двух пожилых приятелей. Увидев старшую дочь, он радостно улыбнулся:

— Вот ты и вернулась!

Александра по прежнему не могла изобразить на лице даже жалкую улыбку.

— Не знаю, о чем ты, отец. Добрый вечер. — Она вежливо кивнула двум незнакомым джентльменам.

— Тебя не было за ужином. Я видел, как карета въехала во двор совсем недавно. — Эджмонт искоса посмотрел на нее, внезапно озадачившись. — Где ты пропадала допоздна?

— Я засиделась за чаем у леди Херрингтон.

Боже, это казалось просто невероятным: одна ложь влекла за собой другую, которая, в свою очередь, вынуждала снова и снова идти на обман…

— Мне очень жаль, что я пропустила ужин, но леди Бланш подала восхитительные закуски к чаю. Прошу прощения.

Чувствуя, что на нее во все глаза смотрят сестры, не верящие ни единому ее слову, Александра поспешила наверх, в свою спальню. Она закрыла и заперла на ключ дверь, потом безвольно сползла по ней, не в силах держаться на ногах. Александра на мгновение прикрыла глаза, а когда открыла их снова, прямо перед ней предстали красные розы Клервуда.

Цветы медленно умирали, и их увядание так перекликалось с настроением Александры…

— Ненавижу тебя… — произнесла она. — Ненавижу!

Александра крепко обхватила себя руками, потрясенная необычным чувством: ненависть была ей не свойственна. В воображении привычно замаячило лицо Клервуда, сначала прекрасное и доброе, а потом искаженное яростью, насмехающееся. Он не был принцем, он не был даже джентльменом, и он в подметки Оуэну не годился.

Это Оуэн был принцем и джентльменом. Он любил ее, хотел жениться на ней, он никогда не осудил бы ее, как Клервуд.

Александра поняла — к несчастью, слишком поздно, — что именно Оуэн был тем, по кому она тосковала, кого любила… Это был Оуэн, а не проклятый герцог.

Новый день оказался еще хуже — если это, конечно, вообще было возможно. Она поняла это сразу: темные от приближающейся грозы небеса не сулили ничего хорошего. На улице было промозгло, сильные порывы ветра делали повседневные хозяйственные хлопоты во дворе весьма неприятными. Сестры общались с Александрой подчеркнуто холодно, и выносить их обиды было еще хуже, чем придумывать объяснения в ответ на назойливые расспросы. Ясно, что они злились на нее — как раз в тот самый момент, когда ей отчаянно требовались их любовь и поддержка. В довершение всех бед заявился с визитом сквайр.