Наконец диноцефал открыл глаза, приподнялся на передних лапах и вдруг рванул зубами тушу бронтозавра.

Его челюсти были остры как бритва. Они легко вырывали огромные куски мяса, и диноцефал с жадностью проглатывал их, поматывая своей бронированной головой и удовлетворённо урча. Гигант пожирал гиганта… Это было отвратительное зрелище.

— Я… не могу… это видеть, — прошептал Добрыня Никитич. — Пожалуйста, давайте уйдём отсюда…

Волшебник не успел ответить, потому что диноцефал внезапно перестал рвать свою жертву и уставился на путешественников неподвижными красноватыми глазками.

Он не торопился нападать. Может быть, он был удивлён появлением невиданных существ, а может быть, в нём пробудилось то чувство невольного трепета, которое уже давно испытывают на Земле все животные перед высшим существом — Человеком.

Путешественники не двигались. Шли секунды, а диноцефал не сводил с них круглых, налитых красной мутью глаз.

Но вот его пасть приоткрылась, снова молнией заметался в ней раздвоенный язык и раздалось негромкое хриплое рычание.

Переваливаясь с боку на бок, диноцефал сбежал на коротких лапах с туши бронтозавра, прижал брюхо к песку и снова зарычал.

— Бежим! — не выдержал Добрыня Никитич и попятился.

Диноцефал прыгнул. И в то же мгновение произошло что-то странное и непонятное.

Тело звероподобного пресмыкающегося удивительным образом перевернулось в воздухе. Громко застучав своим жёстким панцирем, диноцефал плашмя упал на камни. Он был мёртв, и только его хвост все ещё конвульсивно подёргивался.

— Это… сделали вы? — приходя в себя, спросил Волшебника побледневший Илья Муромец.

— Нет, это сделал не я, — медленно покачал головой Волшебник и подошёл к мёртвому чудовищу.

— Но кто же?

— Не знаю, не знаю, — пожал он плечами. — Такое впечатление, что диноцефал убит электрическим током. Или… или, может быть, ультразвуковым лучом… Я не думал, что…

Волшебник не договорил, так как розовые кусты раздвинулись, и на берег быстро выскользнули какие-то люди. Именно люди, а не другие существа, потому что они стояли на двух ногах, а в верхних конечностях держали серебристые трубки с многочисленными тёмными клапанами. Одетые в глухие жёлтые костюмы, плотно облегающие их стройные тела, они остановились в нескольких метрах от путешественников и нацелили в них свои серебристые трубки.

Их было четверо, этих необычных людей с невидимыми лицами, скрытыми такими же, как и костюмы, жёлтыми масками. Лишь в узких прорезях у лба можно было различить блеск насторожённых и любопытных глаз.

— Ну, теперь я ничего не понимаю, — тихонько проговорил Волшебник. — На этой молодой планете, где жизнь зародилась, судя по всему, не так уж давно, ещё не может быть мыслящих существ.

Придётся мне лишить себя звания Волшебника!

Услышав его голос, люди в жёлтых костюмах зашевелились. Тот из них, кто стоял впереди, протянул к Волшебнику руку и сказал певучим гортанным голосом:

— Сино Тау?

В его голосе отчётливо слышался вопрос. Волшебник развёл руками и миролюбиво улыбнулся:

— К сожалению, я бессилен ответить вам, уважаемый.

Человек в жёлтом костюме повторил:

— Сино Тау?

— Нет, нет, лучше не спрашивайте, — продолжал улыбаться Волшебник. — Вот если бы все поднялись к нашему мыслеплану, я бы мог при помощи волшебной шкатулки понять ваши слова и разъяснить вам, кто мы такие. — И Волшебник жестом пригласил незнакомцев следовать за собой на холм.

— Тото! — строго крикнул человек в жёлтом.

— Ага, понимаю! — закивал Волшебник. — «Тото», должно быть, означает «нельзя». Выходит, ребята, мы пленники. Но в таком случае, уважаемый, не разрешите ли вы сбегать за моей шкатулкой одному из мальчиков?

Он ткнул пальчиком в грудь Добрыни и снова указал на холм.

По-видимому, незнакомцы на этот раз поняли Волшебника. Они коротко посовещались друг с другом, заворковав своими гортанными голосами, и тот, кто стоял впереди, указал рукой на Добрыню.

— Риду!

— Риду, — повторил Волшебник. — Беги, Добрыня, иначе, клянусь моей бородой, нам придётся плохо… Волшебная шкатулка стоит в мыслеплане под моим сиденьем.

Добрыня со всех ног бросился выполнять распоряжение.

Подбежав к мыслеплану, запыхавшийся Добрыня прежде всего увидел, что Забава и Алёша исчезли. Сначала ему казалось, что они спрятались в розовой траве.

— Перестаньте дурачиться! — громко сказал он, вытирая рукавом пот на лице. — Мне не до шуток, ребята!

Ему никто не ответил. Только розовая трава ровно шумела под ветром да звонко посвистывали скрывающиеся в ней какие-то существа.

Добрыня обеспокоено огляделся по сторонам, заглянул в мыслеплан. Там было душно и пусто.

— Ребята, — закричал он, все больше тревожась, — где вы?

И тут Добрыня обнаружил в хрупкой и ломкой траве след. Он отчётливо был виден до самого леса.

— Хороши сторожа! — недовольно проворчал Добрыня и, не раздумывая, побежал по следу.

Розовые мотыльки и стрекозы вились над ним.

Он остановился только в лесу, в густой тени могучих папоротников. Следы товарищей терялись в мягких мхах.

— Ребя-а-ата!.. — в отчаянии закричал Добрыня.

«А-а-ата!» — ответило эхо.

— Где-е-е-е вы?..

«Де-е вы?..» — отозвался лес.

Он был наполнен жуткой тишиной. Белые неясные столбы света, словно дым, переплетались в его таинственной чаще.

Добрыня прислонился к бурому величественному папоротнику и всхлипнул. И в ту минуту, когда ему показалось, что Алёша и Забава погибли в этом жутком и суровом лесу, он услышал слабый крик.

Спотыкаясь о цепкие корни папоротников, Добрыня стремглав бросился на него. Он падал, вскакивал и снова бежал.

И вот, наконец, поляна. Огромные красные тюльпаны. И душный сладкий запах…

Он не сразу нашёл Алёшу и Забаву. Они лежали неподвижные, бледные среди цветов, которые нежно склонялись к ним, прижимались к их рукам и лицам.

— Ребята, — дрогнувшим голосом проговорил Добрыня.

Алёша открыл глаза и прошептал:

— Не дыши… Цветы выпускают какой-то газ. — Его глаза обессилено закрылись.

Добрыня все понял. Сначала он вытащил из цветов Забаву и положил на мох в тени папоротника.

Удушье стискивало грудь мальчика. Он вытер вспотевшее лицо, жадно глотнул воздух и снова бросился в цветочные заросли.

Подхватив под руки бесчувственного товарища и чувствуя, что теряет силы, Добрыня добрался до папоротника и тоже свалился на мох.

Долго пролежали они, обессиленные, безмолвные, забрызганные тёмным тягучим соком страшных цветов.

Непонятный звук донёсся до слуха Добрыни. Ему почудилось, что кто-то вытягивает свою ногу из густой, вязкой грязи.

«Пфф-чмок!» — раздалось совсем близко. Затем наступила короткая тишина. И снова «пфф-чмок!» Добрыня открыл глаза и совсем неподалёку снова увидел высокий цветок с красными лепестками.

Выступающие наружу темно-багровые корни цветка сокращались, словно самые обыкновенные гусеницы, и ползли. Неудержимо ползли! Они упрямо вырывали из почвы свои острые влажные присоски — «пфф-чмок!» — и все ближе подбирались к лежащим ребятам. Вместе с корнями двигался стебель, оранжевые листья, красный венчик. А следом ползли, чуть покачиваясь в воздухе, сотни других цветков.

— Они живые! — громко сказал Добрыня и вскочил. — Вставайте, ребята! Скорей!..

Забава и Алёша с трудом поднялись.

— Очень кружится голова, — слабо сказала девочка, когда они медленно тронулись в обратный путь.

Только теперь Добрыня заметил, что лица, шеи, руки Забавы и Алёши покрыты синевато-розовыми пятнами.

— Ой, что с вами делается?!. — воскликнул он.

Девочка посмотрела на Алёшу, потом на свои руки и с тревогой спросила:

— У меня такое же лицо?

— Да… Эти цветы, кажется, присосались к нам, как пиявки, и пили нашу кровь.